Бензак для суперсолдат

У барьера много серых, некрасивых, бледных лиц, Но в глазах у них, как искры, бьются крылья синих птиц. © С. Черный «Театр»

Судя по осуждающим взглядам женщин, которые изредка колко ощущались на спине чутьем зверя, они считали его по-прежнему бандитом, который думает только о спасении своей шкуры. Больше всего с укоризной глядела рыжая; ее, кажется, звали Кейпабл. Но если бы он только о себе думал, то не стал бы тревожиться за Ангхарат. Остальные просто не видели этого. Когда женщина скрылась из виду — еще до ее падения — когда фура зацепила проклятый камень, Макс немедленно высунулся из кабины. Что-то человеческое шевельнулось в нем. В конце концов, не существовало причин, почему он обязан быть плохим и равнодушным. Да еще Ангхарат своей отвагой спасла его правую руку, когда проклятый двухметровый монстр натянул гарпун с цепью, вырывая руль. Женщина заслуживала благодарности. А потом она упала в дорожную пыль… И кабину наполнили только плач и стоны скорби — типичная женская форма проявления утраты близкого. На злость у них не хватало сил. Он же словно окаменел, не желая вспоминать, сколько раз слышал подобные стенания. Возвращение к воспоминаниям казалось самой страшной пыткой. Ангхарат… Погибшая звалась Ангхарат. И женщины истерично требовали вернуться за ней. — Нет. Она упала под колеса, — непоколебимо отвечал он. Он знал, что это звучит почти цинично, тем более, что все, исключая Фуриосу, видели истинную картину. Но зато мятежный военачальник отдавал приказы, которых слушались остальные. Максу пришлось не соврать, но слегка исказить страшную правду. Одинокий странник слишком хорошо изучил Пустошь, чтобы сразу приписать Ангхарат к мертвым. Приходилось жестоко выбирать: спасать оставшихся в фуре или разворачивать громадину, чтобы подобрать труп несчастной. Даже если у нее оставался какой-то шанс на спасение в ее положении и с возможностями «медицины», уходя от погони, они бы только продлили ее мучения. Просто выбор, пусть от него и невыносимо. За миг до ее падения, как раз, когда она появилась из-за кабины, они даже встретились взглядами. Она победно улыбалась, отчего Макс тоже невольно показал одобрительный жест большим пальцем. Давно он не проявлял иных эмоций, кроме ярости. Давно в нем не жило иных инстинктов, кроме примитивного набора действий по выживанию. Зато ей удалось на миг разбудить его прежнего, наверное. Если от него хоть что-то осталось. Вряд ли. Спустя пару секунд женщина соскользнула, повиснув на двери… Из ее раненой ноги сочилась кровь. Зачем он тогда, после бури, стрелял в нее? Видел же, что они безобидны. Было ли это причиной падения? Или просто дверь слишком пострадала от столкновения со скалой? Нет — это все несчастный случай. Макс не желал ощущать себя невольным убийцей. И все-таки испытывал нечто отдаленно похожее на чувство вины. Он ненавидел само упоминание этого понятия, бежал от него через песчаные смерчи в Безмолвную Равнину. За ее предел! Куда угодно, лишь бы не наваливались образы всех тех, кто так же сорвался, исчезая в вихре жестокого мира. Он видел столько бед, что уже не ждал хорошего, отчего не испытал шока от случившегося. Но вместо окровавленного тела беременной женщины, распластанной где-то там позади, на дороге, водитель отчетливо увидел, вставшую призраком, свою жену с маленьким сыном, растерзанных, обезображенных проклятой бандой байкеров. Так они «отплатили» самому сильному линчевателю Патруля за то, что когда-то он желал очистить этот гибнущий мир от подонков, заполонивших его. Когда-то — очень и очень давно. Тогда он даже верил, что после всех этих войн и эпидемий, стиравших род людской с лица планеты, реально остаться человеком. Но после этого случая потерял веру во что бы то ни было. Время близилось к закату, но враги не дремали, они уже расчистили казавшийся надежной стеной завал и, словно жадные падальщики, преследовали всей оравой фуру, покачивавшуюся на довольно плотной дороге кораблем пустыни. Из-за горизонта пока не показывались, но наползали незримо, точно тень смерти к изголовью больного. Безмолвие, воцарившееся в кабине после ненормального побега одной из глупых девчонок — вроде Чидо — не предвещало ничего хорошего. Наступал тяжкий вакуум. Беглянки уходили в себя. И если Фуриоса еще что-то делала, проверяя арсенал и приматывая гаечный ключ изолентой к остаткам руля, то остальные недобро затихли. Одна спала, а другие то качались из стороны в сторону, то глядели бездумно прямо перед собой. И никто не сказал бы, какое из этих тепличных растений следующим выкинет ненужный трюк, поддавшись эмоциям. Макс еще в Патруле слышал, что в такой ситуации необходимо как-то отвлекать людей, иначе они замыкаются в своих мыслях. Это ему рассказывал стареющий сказитель, который мудрено называл себя «пси-хо-лог», не объясняя значение термина. До «падения» считалось уважаемой профессией, вроде механика человеческих душ. Советы Макс вспоминал непроизвольно в самой подходящей ситуации. Хотя он одичал за время одиноких странствий, и ему порой казалось, что он скоро вовсе потеряет способность и потребность общаться, но он первым нарушил молчание, нейтрально начав: — Ну так, где эти ваши… Зеленые Земли? Чтобы не выглядеть навязчивым, мужчина поправлял мохрящийся край изоленты. Однако Фуриоса тут же оживилась, услышав вопрос. — На восток еще всю ночь ехать, — кратко и по существу отвечала военачальник. Макс понимающе прицокнул, отмечая, что эта несгибаемая особа уже вполне пришла в норму. Она их всех вела в неизвестность, поэтому ее недолгая растерянность, замеченная только водителем, ничуть не обрадовала. Ведь с недавнего времени он невольно направлялся вместе с отчаянной компанией в мифическую страну. Сведения о Зеленых Землях не казались бессмыслицей последние несколько часов. Где-то предательски мелькнула мысль, что если они и правда все попадут в рай на земле, то и он мог бы там остаться. Хотя бы на какое-то время. Но чем дальше стелилась дорога под массивными колесами, тем бледнее делалась эта идея. Все-таки он не желал изменять своим принципам, да и, что греха таить, не особо верил, что пункт назначения существует как таковой. На утраченном «Перехватчике» он изъездил слишком много отдаленных территорий, чтобы не заметить: всюду расстилалась только выжженная солнцем земля. — Нам понадобится оружие, разбери все патроны и заряди пушки, — уже строила план дальнейших действий Фуриоса, подгребая к заднему сидению массивную кожаную сумку, давая задание одной из жен, которая устало отлепилась от созерцания уцелевшего стекла и принялась перебирать содержимое тары. Все знали одно — патроны у них почти закончились. Часть пистолетных растратили еще когда устроили бессмысленную свалку при первой «встрече», остальные боеприпасы ушли на отражение атаки жителей красных гор, отвратительно напомнивших Максу ту проклятую банду байкеров. От этого он уничтожал их с нескрываемым остервенением, впрочем, он всегда переходил на какой-то другой уровень восприятия, когда дело касалось рукопашных драк, перестрелок и дорожных боев. Реальность тогда предельно упрощалась, превращалась в набор целей и средств их достижения. А вместо крови по артериям и венам разливался адреналин, точно закись азота, подгоняя тело. — Спущусь вниз, кое-что подлатаю, — объяснила Фуриоса, оживляясь. Похоже, фура со всеми ее секретами являлась во многом детищем ее таланта. По крайней мере, она умела починить на ходу то, что ломалось в неподходящий момент. Но кто не умел? Кто-то лучше, кто-то хуже. А самые бесполезные скитались без машин, клянча воду у водителей, если доводилось встретить таковых. Макс не презирал скитальцев, он вообще никак не оценивал большинство людей. Не видел смысла хоть как-то воспринимать их, устал пропускать через себя их горести и мольбы. И в какой-то момент его душа оглохла. Но тени и голоса прорывались из-за черной завесы подсознания. Настоящее подкидывало более насущные вопросы. — Нужно следить за «хвостом», — с тревогой отвечал Макс, чуя, что у них еще впереди самая жаркая битва с ордами Несмертного. И это нешуточно беспокоило, проводя по нервам, словно наждаком по стеклу. А если бы они привели врагов в Зеленые Земли? Что тогда намеревалась предпринять Фуриоса против Несмертного Джо? Знакомство с его армией доказало, что с фанатиками договориться не удастся, и что они пойдут за своим ненормальным вождем хоть на край света. Тот, кто не принадлежит себе, не выбирает путь, но готов вечно нестись по проторенной другими тропе, даже если она ведет в ад. — Я пойду! — внезапно отозвалась Кейпабл, вскидывая бинокль. До этого она по-матерински укачивала обессиленную Чидо, которая до последнего времени мирно дремала. Теперь девчонка удивленно воззрилась на подругу. — Нет! Вы должны быть вместе, — обеспокоилась Фуриоса, точно везла ценный груз. «Груз» — как странно это звучало по контрасту с возгласами «мы не вещи». Макс никогда не воспринимал людей как неодушевленные предметы. В этом тоже содержалось некоторое свидетельство того, что и он когда-то носил имя «человек». — Я справлюсь, — непривычно твердо заявила непреклонная пассажирка и полезла наверх через сорванную дверь. *** «Мы должны быть сильными! Мы не вещи! Поэтому не имеем права быть бесполезными!» — думала Кейпабл, выбираясь осторожно из кабины. Она видела, как старается ради всех них Фуриоса, как рискует собой, забыв о воде и усталости. Кейпабл не знала, как отплатить за эту бескорыстную доброту, за освобождение. И почти обрадовалась, что представился шанс сделать что-то по-настоящему полезное. В ее сердце отныне билась невероятная отвага, словно ее и правда оберегал дух Ангхарат, просил защитить остальных, не позволить больше никому из экипажа фуры погибнуть по воле злого рока. Человек обязан быть сильнее судьбы, потому что он наделен правом выбора. Так писали в древних книгах, так ощущала сама девушка. Она, ни за что не держась, спокойно и ровно ступала по сетке на цистерне. Лишь закрывалась от вездесущей пыли легкой белой накидкой. Быть может, ей хотелось остаться на какое-то время в одиночестве, осмыслить все. Быть может, вид водителя будил в ней остатки необоснованного гнева. В конце концов, он ничего не видел и все-таки вывозил их с риском для своей жизни подальше от орд Несмертного. Теперь она взваливала на свои плечи ответственность дозорного, чей верный глаз может вовремя распознать угрозу, предупредить об опасности. Она благополучно добралась до наблюдательного пункта, представленного полукруглой, точно раковина, старинной легковой машиной. Вокруг него еще покачивались устрашающие копья с черепами. Кейпабл поморщилась, глядя на атрибут культа, поклонявшегося смерти и разложению, распаду. И они еще смели заявлять, что на них нет вины! Как тот ненормальный парень, которого они выкинули из фуры. Глупый мальчишка, наверное, теперь он несся вместе с остальными врагами. А ведь воодушевленно и искренне рассказывал сказку «щенкам» однажды. В душе вовсе не злой, как показалось. Кейпабл его даже узнала, ненормального фанатика, не желавшего жить своей волей. Ведь у каждого существовал выбор, такова природа человека. Но он не понимал, отравленный с детства ересью. В какой-то мере она его даже жалела, не привыкнув даже после всех лишений желать зла людям. Может, он уже встретил свою смерть в красных скалах. Тогда Кейпабл и Ангхарат – о, какой щемящей горечью отзывалось теперь это имя — уговорили Фуриосу пощадить его. Теперь же с каждой милей становилось все яснее, что без новой пролитой крови им не добраться до Зеленых Земель. И если почти весь арсенал истратился на нежданную банду, то еще неизвестно, какие опасности и люди-монстры ждали впереди, даже если бы удалось уйти от Несмертного. Кейпабл осмотрелась на своем новом месте, пристраивая плотнее бинокль на пустой раме бывшего заднего стекла. Бескрайнюю пустыню покрывал багряными полосами закат, сливаясь оранжевыми пятнами с небом. Наслаивался линиями вспаханный колесами песок. Где-то со стороны кабины через гул двигателя едва доносился звук инструментов: очевидно, там Фуриоса, повиснув бесстрашно над самой дорогой, делала ремонт. Кейпабл старалась ответственно выполнять свой новый долг дозорного, как и обещала, заглядывала то в бинокли, то вертела головой по сторонам. Но время текло медленно, ночь никак не наставала. А ведь их Император обещала, что к утру они доберутся до желанных Зеленых Земель. Что к утру закончится весь этот хаос, их встретит новая жизнь. Свободная! Девушка практически задремывала от наваливавшейся душной периной усталости и монотонного наблюдения за горизонтом. Пустыня не менялась. И это тоже успокаивало: враги не догоняли и новых не появлялось. Но однотипный пейзаж мешал сосредоточиться. Кейпабл вновь вспоминала Ангхарат, тайна жизни и смерти терзала ее существо. Как же так? Еще совсем недавно был человек рядом, говорил, иногда страдал, иногда улыбался, неизменно подбадривал. А потом – миг. И все, больше нет. Уже никогда не слышать голос, не отвечать. Только в мыслях обращаться. Кто все это придумал, весь этот странный и страшный порядок вещей? От мыслей отвлек непривычный звук, прорвавшийся через дорожную пыль. Девушка встрепенулась, прислушиваясь, пугаясь неизвестного на миг. Вскоре звук повторился, и Кейпабл поняла, что он напоминает сиплый кашель, точнее попытки вздохнуть после очередного приступа такового. И, кажется, она узнавала, кому он может принадлежать. — Что ты здесь делаешь? — только и спросила Кейпабл, когда заметила на сумке с инструментами под кучей тряпья нового нежданного пассажира фуры. Воин Полураспада… Кейпабл опешила, но присмотрелась, удивленно узнавая покрытое размазанной серебрянкой лицо со шрамами. Тот самый фанатичный мальчишка! Только ныне он не походил на себя, воодушевленного дурной убежденностью в своей правоте. Напротив — его словно терзал огонь, он скрючился в позе эмбриона, точно желал совсем исчезнуть. На лице его блестели нежданные дорожки слез. Что-то случилось, что-то переломило его. И, может, именно теперь у него появился шанс выбора. Кейпабл не думала об этом, скорее чувствовала. Она могла сообщить в кабину о вторжении, а дальше незваного гостя немедленно умертвили бы или снова выкинули в лучшем случае. Но девушка не двигалась с места, наблюдая. Перед ней был человек, отдельное создание со своими мыслями, с душой и болью в ней, что рвалась ныне наружу. Кейпабл больше не боялась его. *** Тишина, вакуум. Только огромная машина, неживая металлическая плоть. Он лежал согнувшись, не считая часов, не помня себя. Сначала он повис на цепи, затем все-таки добрался до пункта наблюдения, вправляя плечо, а потом… Все потонуло. Наксу не хватало слов для описания. Он видел, как Прелесть выпадала из кабины. Дальше — тупик. Может, на какое-то время он потерял сознание от скрутившего приступа невыносимого кашля. Но наяву и в бреду его терзали жадными монстрами кошмары. Он утратил связь с вождем. Он остался один на один с собой, раздавленный, ничтожный человечишка, неудачник. Слабели все его заслуги перед Цитаделью, таяли все привилегии водителя. Избранность смеялась над ним. Он сетовал на несправедливость мира, то скуля, то воя, вскоре начиная тихо плакать почти без слез. Нервы не выдерживали, натянулись струной и лопнули. Больше ничто не поддерживало его, больше ничто не питало. Да кто же он, в конце концов? Кто это жалкое создание, неспособное на подвиг? Для чего вообще пришло в этот мир? Только на посмешище? Он даже на роль камикадзе не сгодился. А теперь допустил страшнейшую трагедию. Если бы не цепь, если бы… К чему перебирать варианты? Ангхарат была теперь мертва! Врата Вальхаллы закрывались. И от осознания этого в голову лезли еретические мысли, что их никогда и не существовало, что сам придумал сложенные никелированные корпуса машин и яркий свет за ними. Впрочем, все застилало безграничное самообвинение, самоуничижение, от которого не удавалось даже сдвинуться с места. Вскоре вместо мыслей оставалась только тотальная усталость, а вместо всех звуков собственное сиплое дыхание. Он еще дышал, но, казалось, уже не жил. Как и сказали жены, «глупый мальчишка на грани распада». Может, они были тогда правы: он больше никто. Новый короткий кашель — и снова тишина, утягивавшая в пустоту. Внезапно оцепенение, похожее на уход в небытие, прорвал неожиданно бодрый голос: — Что ты здесь делаешь? Кто-то звал его с другой стороны, кто-то смотрел на него ярким бело-рыжим пятном. Глаза воспалились и не передавали сначала четких очертаний. — Он видел, — просипел Накс невпопад, повторяя и повторяя свой горестный гимн по утраченной вечности, чуть громче подтверждая себе: — Он все видел! Но его душили слезы. Раньше он никогда не плакал, не из-за своих горестей, а теперь не выдерживал, потому что он не выполнил свой долг воина, он покрыл себя позором: — Я допустил, чтобы его жена погибла! Но стоило ему сказать, как голос сорвался, он вновь плакал навзрыд. И так уже неизвестно сколько времени. Теперь он высказал сокрушающую истину вслух, отчего сделалось совсем невыносимо, тесно в тощем слабом теле. Он начал биться головой об пол, чтобы уничтожить себя, чтобы хоть физическими страданиями вытравить тот невыносимый пожар, который изводил его. Казалось, это продлится отныне бесконечность. Но странно… Сквозь завесу его уничтожающего горя донесся голос: — Перестань! И звучал он не как приказ. Никто не говорил с ним так, Воины только приказов слушались, как машина волю опытного водителя. А здесь крылось что-то иное, то ли неузнанное, то ли давно забытое. Он не слышал такой доброты с тех пор, как с ним когда-то давно, в иной жизни, говорила мама, устало, негромко. Еще он вспоминал истории, которые рассказывал щенкам о том, что в Вальхалле обитают чудесные создания — валькирии. Все в белом. И с крыльями. Может, одна из них спустилась за ним? Но ведь он не заслужил! Он уничтожил свой путь! А она, неземное создание, гладила его теперь успокаивающе по голове, призывая не биться затылком о металл. От незаслуженности награды он только отчаяннее заколотил лбом по инструментам и внутренней части борта машины, чтобы валькирия поняла: не к тому пришла, недостойного выбрала. — Тише, тише. Хватит, — шептала женщина, мягко надавливая на висок, не позволяя больше причинять себе вреда. Он замер… Кто-то ласково и успокаивающе дотрагивался до его уха, проводя вдоль щеки, пока он тихо всхлипывал, замирая. Недостойное воина поведение, но он больше и не являлся воином. Однако этот странный забытый жест… Как же оно называлось в прошлой жизни? Он вдруг вспомнил, как отец шершавой рукой трепал его по волосам. Но эта ладонь была мягче и тоньше. Однако человеческой, реальной. — Т-трижды врата открывались передо мной! — бормотал он, повторял, глядя безразлично перед собой, все же замечая, что у него теперь появилась собеседница. Вся в белом с рыжими волосами. Она казалась неземным видением, не из Вальхаллы, а откуда-то из иных миров. Ведь в этом не осталось такой невыразимой доброты, с какой она спросила удивленно: — Какие врата? Она интересовалось тем, что чувствовал такой червяк, как он? Но ведь он ничем не заслужил. Белое видение с огненными волосами и лучистыми глазами. Накс невольно засмотрелся на нее, продолжая тихо, душа отчаянно новый хрип: — Меня ждали в Вальхалле! Я был избранным! — Накс шмыгнул носом, по-детски обиженно продолжая, вспоминая все легенды: — Я должен был уйти с Несмертным, вкусить Чизбургер с героями! Внезапно совсем рядом с ним оказалось лицо… На него смотрели пристально, но спокойно зеленые усталые глаза, проникнутые невероятной теплотой. Девушка легла рядом на пол наблюдательного пункта, позволяя рассмотреть себя вблизи. Не валькирия за ним спустилась, а человеческая женщина пришла. А он и человеческих никогда не видел таких красивых, чистых. Да он вообще не знал толком, кто это такие, как с ними обращаться. Отчего впадал в новый ступор, но уже иной. Просто наблюдал за тем, что происходило, теряя окончательно ощущение реальности, прошлого и настоящего. — Может, судьба сберегла тебя для чего-то большего! — уверенно продолжала женщина. Она удивляла своими смелыми речами. Казалось, что у нее все-таки есть крылья, они призрачно колыхались за ее спиной. Накс замирал от благоговейного удивления, точно перед ним открывались новые смыслы, новые пространства и измерения. Он вспоминал, что это другая жена его вождя, одна из пятерых беглянок, но теперь это почему-то утрачивало всякое значение. Единственная! В Цитадели их убеждали, что женщины — это не люди, не воины. Только Фуриосу все боялись и уважали. А остальных вообще не воспринимали. Но теперь одна из них оказалась неземным созданием, вернее, наоборот — таким же, как он. Просто два человека где-то на границе миров. И что мешало им? Какие барьеры перед ними стояли? Кто все это придумал? Накс вдруг ощутил обиду на Цитадель, вспоминая, что если и судьба давал ему шанс стать героем, то только в каком-то мерзком искаженном варианте. Теперь он поведал это своей нежданной спасительнице, он больше не боялся говорить: — Я думал, что рожден для подвига, а меня сделали простым загонщиком! Она слушала, точно чувствовала, что ему не хватает этого. Просто того, кто услышал бы его. Он вновь ощущал жжение в горле, нежданно приплетая совершенно постороннюю тему: — И даже Ларри и Барри перестали жрать мой воздуховод. — Кто такие Ларри и Барри? — спросила непосредственно и легко девушка. — Мои чуваки, — дрогнул мрачно голос Накса, он указал на опухоли, пристроившиеся на его левом плече, пившими из него жизнь, слегка ударил по ним: — Ларри и Барри. Он знал, что проклят с рождения, вынужден умереть молодым, как многие жители Цитадели, как его мама когда-то. Он смутно помнил тот день, но отчетливо порой вставали ее последние хрипы. Недавно он начал замечать похожие у себя. Теперь ему все больше казалось, что он желал не погибнуть во имя некого вождя, а просто избавить себя от подобных долгих страданий. Он отчетливо признался в своей обреченности, утыкаясь лбом в тряпье, стыдливо с тихой ненавистью ощупывая свои наросты: — Не они, так «ночная лихорадка» прикончат меня! Девушка слушала, она все понимала. Да она же все понимала! Лучше, чем все эти безликие псевдотоварищи, которые только и ждали его смерти. Безмолвно она протянула руку, провела по его воспаленным распухавшим от краски губам. Он совершенно растерялся, то отводил взгляд, то вновь смотрел на создание. И почему-то рядом с ней его покидали мысли о смерти, и боль, и сознание собственной ничтожности, как и некой мифической избранности. Вот только он казался себе костлявым уродцем на ее фоне, такой плавной и мягкой, поэтому не смел, боялся дотронуться до нее в ответ. Она и не просила. Два человека на земле, в мечте о настоящем. С правом выбора или судьбой. А будущее — не для них. Ночь опускалась на мир покрывалом тысяч звезд, и вместе с ней в душе Накса открывалось нечто новое. Он впервые взглянул на себя без шелухи, которой покрылся, как ржавчиной, за время службы Несмертному. Почему он верил в существование некой Вальхаллы? Почему считал себя избранным? Почему не довольствовался тем, чем и так являлся — просто человеком. Девушка говорила с ним, тихо, нежно: — Нет, ты сильный, ты победишь их. Ты будешь жить. Белые крылья ее трепетали, но она не превращалась в неживого идола, такая теплая и… своя. Точно он искал ее всю жизнь, скитаясь среди полых оболочек, одной из которых казался теперь Несмертный. Он отправлял на смерть. Зачем? Зачем они все поклонялись смерти? Человеку, как вода, нужна вера. В критических ситуациях в особенности, когда сознание изменено, когда оно раздробленно и открыто. И стоит дать веру, даже самую бредовую, самую опасную, он схватится за нее, как пес за кость. Он может изобрести ее сам, но нередко верой манипулируют, превращая человека в покорного раба, в зомби. Накс четко вспомнил тот день, когда умерла мать, когда не вернулся из первого рейда отец. Они до последнего не хотели примыкать к бродягами, вьющимся мухами у Цитадели. Но выбора не было: они шли из разрушенного города по пустыне, теряя последние силы. Отец ушел, но мальчик верил, что он вернется. И вот тогда Накс прыгнул на платформу с черными машинами, поднимавшуюся в крепость. Совсем маленький «щенок», но держался он крепко, потому что верил, что там, среди воинов, его отец пришел с победой, не понимая, что необученного скитальца взяли как пушечное мясо. Платформа поднималась все выше, земля уходила из-под ног. А он висел на одной руке и ничего не боялся, пока на него делали ставки, когда он сорвется. Он в это время смеялся, веря, что через миг окажется рядом с отцом-героем. Когда он соскользнул, кто-то все-таки поймал его, посмотрел в лицо и распорядился забрать в крепость. Но там он так и не нашел своего отца: все бритые наголо посыпанные известкой воины настолько походили друг на друга, что мальчику чудилось, будто папа один из них, просто прячется. Затем день ото дня все повторяли имя Несмертного, называли его отцом их всех, избранных. Накс не понимал тогда значение всех этих ритуалов, не понимал и когда подрос. Но повторял и повторял бессмысленные действия. Вот теперь словно спала завеса, и вся эта жизнь там показалась безумием. Может, предельный стресс, пережитый за этот день, позволил все это вспоминать. Но парень осознал, что Цитадель отняла у него все! Его семью, его чувства, сделав отчужденным от самого себя. Возникало больше поводов ненавидеть ее, нежели слепо служить. И новая знакомая, неземное явление с огненными волосами и пронзительным взглядом, позволило вспомнить все это, выстроить в четкую картину. Она словно починила его, нашла на самом дне отчаяния и придала новый смысл существованию. — Кто ты? — спросил парень нерешительно, точно все еще сомневался, что крылатая принадлежит миру обычных людей. Ему чудилось, что благодаря ей и его обугленные останки крыльев оживают, вновь ощущают дуновения жаркого ветра. Но предстояло еще осмыслить все это. — Кейпабл, — назвала имя вместо ответа девушка, тогда парень отозвался непроизвольно: — А я Накс… Больше он пока о себе ничего не мог сказать. Накс почувствовал, что старый он отмирает, отпадает, как кожа змеи. В нем появлялся кто-то другой. А кто — предстояло понять. Он верил, что вместе с его избавительницей сумеет. Теперь он был на все готов ради нее. Он осознал это, и тяжкое горе от смерти одной их жен — уже не эгоистической потери Вальхаллы — сменилось робкой надеждой. — Мы едем в Зеленые Земли, — улыбнулась девушка. — Я знаю. Я с вами, — кивнул Накс. — Оставайся пока здесь. Тебе нельзя в кабину. Я что-нибудь придумаю, — задумалась девушка после нескольких минут безмолвия, в течение которых они просто разглядывали друг друга, точно первые создания на земле, точно прозревшие. Бывший Воин Полураспада знал, что он пока враг для остальных, не представляя, как Кейпабл удалось рассмотреть его настоящего, стряхнуть с его души пепел и мазут. «Узри меня!» — так кричали воины перед смертью, но теперь эти слова обретали для него иной смысл. Он жил, он умер. Он воскрес. «Я буду защищать тебя любой ценой!» — думал Накс, провожая долгим взглядом крылатую девушку, когда она возвращалась к своим. Он верил теперь, что больше судьба не отвернется от него. Отныне он поклялся действовать не во имя геройской смерти, а ради спасения жизни.