Creation. Создание

Нет, не совсем Он прежнее величье потерял! Хоть блеск его небесный омрачён, Но виден в нем Архангел.

Игорь уехал два дня назад, согласно записке, оставленной под дверью. Изящный, немного дерганый почерк Виктора отправил его в Эдинбург по списку необходимого оборудования и книг. Юноша разрывался от противоречивых чувств: вдали от нарастающей паранойи Виктора он мог осуществить задуманное им преступление. Но он оставлял Франкенштейна один на один с…этим. Реагент и катализатор. Эдинбург все так же был окутан в холод и грязь, город пропитался ею, улицы заполнялись смердящим запахом, в это время года менее всего уловимым. Запахи улиц касались его ноздрей, но мозг, затуманенный дорожным сном, не чувствовал их. Кэб остановился, выбрасывая Игоря назад, в реальность, о которой он на мгновение забыл. По инерции продолжая двигаться, Игорь ступил на промерзшую дорогу и только тогда понял, где находится. В подтверждение его догадки он услышал стук, где-то над собой. Он поднял голову и увидел в окне второго этажа ее, приветливо машущей ему, встречая счастливой улыбкой. Несколько месяцев разлуки стерли из его памяти половину ее реальной красоты: розовый румянец на щеках, яркие пухлые губы и блестящие глаза в обрамлении темных ресниц. Ее нежно-белое лицо стало пухлее, но ничуть не менее привлекательным – беременность ей только шла. Лорелей излучала свет, к которому ему было так приятно возвращаться, вырываться из той тьмы, куда его затягивала привязанность к Виктору. Поэтому он ненавидел быть один. Наедине с собой он разрывался между этими двумя мирами, словно что-то заставляло сделать выбор и вырвать ту, отвергнутую часть себя. Но стоило оказаться в мире Лорелей или мире Виктора, эта иллюзия выбора рассеивалась, и он абсолютно точно знал, что счастлив быть здесь и сейчас. Но только теперь, в реальность Лорелей, он привез кусочек Виктора. Это лишь капля чернил на белом шелке, но что-то подсказывало ему, что отныне будут видны только чернила. - Игорь, как же я скучала! – супруга с невероятной силой стиснула его в объятиях. - Господи, Лорелей, здесь же сквозняк! Я не хочу, что ты простудилась, - Игорь поспешил проводить девушку с порога обратно в дом. Квартира, что они снимали, не пестрила роскошью, зато была ухоженной и уютной. Но не была настоящим домом. Лорелей всем сердцем мечтала вернуться в шумный Лондон, однако не могла оставить своего мужа. Ей пришлось поддаться на уговоры и отказаться от совместной поездки в эту деревенскую глушь, где он пробыл последние месяцы. Ее же условие – обосноваться в Эдинбурге, чтобы быть как можно ближе к Игорю. - Скажи, что мы возвращаемся, - она прошла в глубь комнаты и присела на мягкое потертое кресло, - скажи, что ты больше не будешь иметь ничего общего с этим человеком. Понадобилось немало времени, чтобы она перестала называть Франкенштейна хотя бы монстром. - Мне нужно еще немного времени, - Игорь отряхнул снег со шляпы и виновато посмотрел на жену, заняв кресло напротив, - прости меня, но именно сейчас я не могу его оставить. Появились обстоятельства, которые я не мог предвидеть. Дня через два мне нужно будет вернуться к нему. Лорелей грустно опустила голову. Бессонные холодные ночи в одиночестве, боль в ногах, спине и мышцах – все это, было ничем в сравнении с ежедневным страхом, что день, когда Игорь решится избавить свою жизнь от этого демона, станет последним днем в его жизни. - Эй, у нас есть целых два дня, - Игорь опустился перед ней на колени и взял ее руки в свои, - покажешь мне город, расскажешь последние сплетни. И я бы хотел осмотреть тебя. Как ты себя чувствуешь? - Малыш постоянно толкается, - Лорелей подхватила желание Игоря сменить тему, - хочешь потрогать? - Конечно, - Игорь положил ладонь на ее округлившийся живот, ощущая теплящуюся внутри нее жизнь. Нет, Виктор, не там искал ответы на вопросы существования. Все они здесь, внутри маленькой женщины. Он почувствовал ответный толчок на свое действие. - Чувствуешь? – улыбалась Лорелей. - Это прекрасно, - Игорь был заворожен. - Ты не представляешь, как болят спина и ноги, но это стоит того. - Да, это того стоит. Роды будут тяжелыми. Ее бесчисленные падения с трапеции, переломанные ноги, ключица, ребра – ей будет тяжело. Ему будет тяжело. Если придется выбирать… - Чаю? – Лорелей поднялась с кресла и направилась на кухню, - и, Бога ради, Игорь, побрейся! Ты похож на медвежонка. Сейчас он хотел бы быть счастлив. Игорь подошел к умывальнику и посмотрел в зеркало. На него смотрело его собственное лицо, которое он не узнавал. Каждый день, глядя на свое отражение, он видел его по-новому, и сейчас он увидел усталого, запутывающегося человека. Где он сейчас? Он забыл, каким был вначале этого пути, забыл, каким стал в этом путешествии, так куда же он идет? Почему бы не бросить все и не уехать вместе с Лорелей в Лондон? Почему бы не попытаться обрести нормальную и спокойную жизнь? Игорь никогда не был глуп и лишь один раз позволил себе обмануться – когда поддержал Виктора в его экспериментах. Но теперь? Виктор даже предоставил ему выбор, дал возможность вырваться из этого порочного круга противоестественных опытов, но он все равно предпочел остаться с ним. Неужели его чувство благодарности не знает границ? - Я хочу признаться, - прошептала Лорелей, пока они лежали на узкой кровати в объятиях друг друга, - я очень хочу узнать, что вы делаете в той деревне. Я вижу, что тебя это разъедает изнутри. Вы снова делаете что-то ужасное? - Я бы очень хотел поделиться с тобой, правда, - Игорь поцеловал ее в висок, пытаясь дать хоть каплю мнимого спокойствия, - но ради твоей же безопасности, вашей с ребенком безопасности, тебе лучше не знать. - Тогда почему ради нашей же безопасности, ты не уйдешь от него? – Лорелей привстала и заглянула Игорю прямо в глаза. - Я не могу, Лорелей. Он мой друг. - Когда же ты поймешь, Игорь? Виктор Франкенштейн не способен заводить друзей, поэтому он вынужден их создавать. Он привязал тебя к себе, как будто ты ему обязан той жизнью, что сейчас имеешь. Но ты уже сполна заплатил ему, Игорь, когда спас от смерти и тюрьмы. И если он продолжает упрямо лезть в петлю, то ты уже ничего не можешь поделать. - Ты права. Ты всегда права. Но позволь мне сделать еще одну ошибку. В последний раз. - Почему? Чем нынешняя ситуация отличается от предыдущих? - Угроза человечеству. - А когда было иначе? – Лорелей издала нервный смешок. Девушка встала с постели и направилась к комоду, стоящему в углу комнаты. Она достала оттуда распечатанный конверт. - Я выполнила твою просьбу, - серьезным тоном сказала она, протягивая конверт Игорю - я писала по два письма в неделю этому доктору от твоего имени. Оно пришло вчера. И оно…Игорь, пообещай мне, что это в последний раз. Я не хочу тебя потерять, снова. - Обещаю, - его сердце замерло от этой новости. Он взял письмо, поцеловал Лорелей в знак благодарности, ему хотелось, чтобы она почувствовала это. Зажегся огонек свечи. Его руки тряслись, пока он разрывал конверт, взволнованный его содержимым: Уважаемый мистер Игорь Штраусман, Восхищаюсь вашим упорством и изобретательностью, поэтому я уже не мог больше отклонять вашу просьбу. Причина, по которой я не мог сделать этого раньше – требование графа Вильгельма фон Франкенштейна и щедрая сумма, предоставленная им для сохранения моего молчания. Но в связи с недавними обстоятельствами и тем фактом, что ваши регулярные письма заставляют моего секретаря подвергаться стрессу, я вынужден нарушить данное мной слово. К сожалению, я не могу выслать вам документы, о которых вы просили, поэтому вынужден сделать краткое сочинение, описывающее их содержимое. Итак, я был назначен лечащим врачом Виктора фон Франкенштейна его отцом Вильгельмом, почти сразу же по возвращении молодого человека в родное поместье. Скажу честно, до этого мне еще не приходилось сталкиваться с такого рода помешательством у благородных особ, чьи болезни обычно объясняются праздным образом жизни и многочисленными плотскими желаниями. Душевная болезнь Виктора намного глубже и обстоятельней. Он находится в постоянном состоянии стресса, а также подвержен галлюцинациям и психозам. Я начал лечение с голодания, а также прописал канабис. По моему опыту, эти легкие процедуры быстро поднимают на ноги в течение двух недель. Однако, именно тогда я понял, что обычное лечение не походит моему пациенту, поэтому попросил графа Франкенштейна позволить мне поместить Виктора в мою больницу. К сожалению, из-за запоздалого лечения, неврастения молодого человека ухудшилась. Тогда мне пришлось прибегнуть к более интенсивному лечению. Первое, что я попробовал – это качели Кокса, возможно, вам известен данный вид лечения, очень востребованный и эффективный в наших кругах. Предполагается, что пациент после нескольких сеансов утомительных вращений, будет неспособен на припадки, а самое главное станет более податливым к лечению. Однако, после нескольких сеансов Виктор набросился на санитара и попытался удушить его. Поскольку данное поведение никак не может поощряться в нашем заведении, пациент понес наказание и был прикован к смирительному стулу на восемь дней. Отсюда значительная потеря веса и легкие повреждения. Виктор действительно успокоился и даже стал более сговорчивым на какое-то время, но вскоре он плеснул в лицо одному из врачей кислоту, которой мы прижигаем особо буйных пациентов. Из-за этого инцидента он также не менее пострадал – кислота прожгла небольшой участок кожи на его спине. Будучи заключенным в изолятор, Виктор продолжал причинять себе увечья, а во время припадков часто боролся с неким «чудищем». Так как агрессия Виктора приобрела столь яростный характер, мне пришлось прибегнуть к гидротерапии, что значительно продвинуло лечение. Сеансы гидротерапии продлились до середины ноября, то есть, почти два с половиной месяца, но потом и эта процедура была отменена из-за явной попытки самоубийства (хотя сам Виктор утверждал, что попытался вскрыть себя, чтобы что-то исправить) и развивавшейся пневмонии пациента (что является самым обычным побочным эффектом от лечения). По прошествии времени, уже к началу декабря я пришел к выводу, что Виктор фон Франкенштейн может вернуться в поместье. Я прописал некоторые медикаменты, что должны были облегчить его возвращение к нормальной жизни. Я все еще рекомендую периодически привязывать его к стулу или кровати, дабы полностью присмирить его неврастению. Надеюсь, что я ничего не упустил, и мне удалось в полной мере изложить курс лечения. С уважением Доктор У.М. Геллер. Ублюдок. В его голове возник образ Виктора, сломанный и несчастный. Он как будто видел собственными глазами, как череп Франкенштейна перетягивают кожаным ремнем, как он захлебывается и не в силах вздохнуть, когда его вытаскивают из полной льда ванны. Он надеялся, что информация от Геллера поможет ему убедить Виктора в том, что он болен, что ему необходимо лечение, но теперь видел: его друг сломан именно из-за таких попыток починить. Виктор нуждается в его помощи, пусть сам этого и не осознает. Где-то глубоко внутри себя он взывает к заботе того, кто его сможет понять. Ведь окружающий мир способен только убивать его в бесплодных стараниях сделать частью себя, а Игорь… Игорь надеялся, что не делает тоже самое. Снежная буря улеглась. Чем быстрее Игорь приближался к замку, тем ярче и страшнее становились его фантазии, в которых он обнаруживал бездыханное тело Виктора в руках монстра или распотрошенное чудовище, над которым склонился окончательно обезумевший Франкенштейн. Он будет убивать и собирать заново свое существо, пока будет находить это занятным, а затем примется за самого себя. Игорь встряхнул головой, стараясь отделаться от этого жуткого наваждения. Оказавшись окруженным мрачными стенами замка, за его отсутствие успевшими пропитаться неким подобием тепла, он прислушался к тишине, в которую был погружен каменный исполин. Он надеялся, что эта тишина обусловлена привычным для Виктора утренним сном, а не чей-либо смертью. Юноша поднялся наверх, к комнате друга, дабы убедиться в самом миролюбивом исходе своих ожиданий. Он приоткрыл дверь. Игорь уже видел подобное, в цирке. Он не раз наблюдал, как Анна, игнорируя предупреждения своего старшего брата, тискала огромного и опасного медведя, что он дрессировал. Она пропускала между своих нежных белых пальчиков грубую грязную шерсть дикого зверя, слушая довольное рычание в ответ. Такое же чувство страха, трепета и восторга от сочетания хрупкости и дикости он испытал и сейчас, наблюдая за мирно спящими, утопающими друг в друге телами Виктора и Адама. Жуткая покорность смертельно опасного существа, лежащего подле хрупкого человека и жестокая забота непредсказуемого безумца, приобнявшего по-детски наивное создание. Кто из них был страшнее и опаснее? Игорь терялся в догадках. Создатель и создание были едины друг в друге, словно художник завершил свой шедевр. Виктор вынужден их создавать. Юношу впервые коснулась капля сомнений о мотивах Франкенштейна. Просвещение, господство Разума над Богом, победа над смертью, стать Новым Прометеем для последующих поколений – до этой секунды, все эти цели казались единственными. Но что если…? - Не стой как истукан, - полусонный голос Виктора прервал его мысли, - судя по твоему виду, наружу выходить не стоит, - Франкенштейн приподнялся в кровати, от чего и Адам покинул объятия сна. Он обратил свой растерянный взгляд к Виктору, тот же погладил его по голове как верного пса – видимо, я крепко перебрал вчера. Спасибо, что приглядел за мной, мой друг. Мой друг. Трапеза трех существ-изгнанников в окружении черных стен замка и свиста зимнего ветра могла быть хорошей экспозицией для какого-нибудь готического романа, написанного юной впечатлительной особой. Теплым, уютным вечером у камина в окружении друзей и мужа-поэта, она бы описала стол из неблагородного дерева, красные запыленные шторы, не пропускающие свет ни зимнего солнца, ни мертвой луны, и трех персон, чье существование вызывает в нормальном человеке дрожь и отвращение. Она бы рассказала об уродце, принявшем облик прекрасного юноши, терзаемого между сумасшествием и ролью Брута. Рассказала бы о противоестественном существе, сшитом из трупов, преисполненного надежды и боли. А во главе стола – дьявол с человеческим лицом, обожаемый обоими, до дрожи пугающий одно из них. Это был бы замечательный рассказ. Но для Игоря это была незаменимая реальность, он был не просто наблюдателем, а участником этого бала монстров, одним из них. - Как твоя поездка в Эдинбург? – в отличие от него Виктор не находил ничего сюрреалистического в происходящем, - Тебе все удалось найти? - А? Д-да…да. Возникли трудности с химикатами, но в университете оказался один мой знакомый, который помог, - Игорь с трудом оторвал любопытствующий взгляд от существа напротив. Его движения напоминали одновременно и о немощных стариках, и о неумелых детях. Его взгляд был направлен сквозь окружающее пространство, прямо в поток напряженных мыслей. - Не покидай нас, мой друг, - усмехнулся Франкенштейн, слегка коснувшись руки чудовища, - ты не в первый раз пропадаешь куда-то, что же тебя беспокоит? - Это неважно, - поспешил откреститься тот. - Адам, невежливо лгать, тем более при госте, - с нажимом сказал Виктор, махнув ладонью в сторону Игоря. Теперь он всего лишь гость? - Я…меня действительно беспокоит кое-что,…но…я не уверен… - Не стесняйся. Здесь ты можешь доверять всем. Адам посмотрел на свою руку, словно впервые увидел, и теперь искал в ней подходящие слова, что могли бы выразить гнетущие его размышления. Длинные пальцы с острыми костяшками, покрытые шрамами, соединяющими плоть бедного пропитого скрипача, умершего от брюшного тифа, и эдинбургского адвоката с пробитой головой. - Прежде всего я хотел бы извиниться, Виктор, - наконец произнес он, - я утаил от тебя кое-что. - Неужели? – Игорь чувствовал кожей напряжение, исходившее от Франкенштейна. - В одежде, что мне удалось добыть, прежде чем покинуть замок, я обнаружил твой дневник, Виктор. Сначала я не понимал, что это, но когда научился читать, то мне раскрылась тайна моего происхождения и имя моего создателя. И пока меня терзала ненависть к тебе, я игнорировал другие вопросы, беспокоящие мою душу. Но теперь ничто не слепит меня и не сбивает с пути, но я боюсь узнать правду. - Боятся правды лишь преступники и глупцы. И безумцы. - Продолжай. - Я создан из нескольких людей. Моя правая рука могла принадлежать убийце, а левая – художнику. То, что я вижу и делаю впервые, кажется мне знакомым. Я хочу сказать «дежавю», но не знаю, откуда это слово. Чью кровь качает это сердце, насыщая чуждые ему органы? Чьими глазами я смотрю на тебя? Во мне живут десятки людей, но кто из них я? Есть ли место для Адама в этой толпе? Виктор замер. Юноша по правую руку от него видел, как бешено бегали его глаза в поисках ответов, как вздулась жилка на шее, пульсируя, бросая потоки крови в мозг, в надежде, что среди этих волн найдется то, что нужно. - Я всего лишь хочу знать, кто я. - Ты это все они, Адам, - Игорь сам удивился тому, что говорит, осознавая, что это его первые слова, обращенные непосредственно существу, - тебе не обязательно быть лишь одним из них. Также как я - это и циркачи из Лондонского цирка, и детектив Турпин, и мистер Финниган, и Виктор, и Лорелей. Наша личность – это люди, что участвуют в нашей жизни. Те люди, что стали частью тебя, они не подавляют Адама, они его создают. Закончив свою речь, Игорь посмотрел на Виктора, ожидая его реакции. Лицо Франкенштейна выражало благодарность и восхищение. - Спасибо, Игорь, - произнес он, - я бы не сказал лучше. - Я сказал, как есть. Адам замолк, обдумывая сказанное Игорем. Он понимал, что это в полной мере объясняет его природу, но не избавляет от путешествий по лабиринтам неизвестных отголосков воспоминаний. - Проблем не возникло? – Виктор поспешил вернуться в русло безопасной темы. - Ты же знаешь, как они работают, - непринужденно подхватил Игорь, - Скотланд-Ярд давно забросил поиски, после того как они потеряли след в поместье Форлорн-Грэйв. - Верже де Помми, - машинально поправил Адам. - Что? - Она…называла его Верже де Помми. Перед глазами едва заметной вспышкой мелькнул образ красивой женщины с копной каштановых волос. Она смеялась, мило и щекотно морщила нос, когда шептала на ухо с заметным акцентом: «Je t'aime, Michel». - Там был яблоневый сад…Верже де Помми… - Виктор, что происходит? - Я не знаю! Желтое платье растворялось в поздней зелени изящных деревьев. Маленькие детские ножки в черных туфельках. Девочка с рыжими локонами, но так похожая на нее. Чужие воспоминания разрушали его изнутри, заполняя чем-то знакомо инородным, словно он был кем-то еще. Кем-то у кого есть семья.