Curse upon Gotham

Все злодеи мира когда-то были лишь детьми. © Харви Буллок (т/с «Готэм»)

Топ-топ-топ. На еще пять минут назад идеальной снежной поверхности остаются крохотные следы. Маленькие ножки шагают все дальше, туда, где снег все глубже и где уже можно оказаться даже по пояс. Но какая разница — любопытство чересчур сильная штука, заставляющая на какое-то время отбросить всяческий инстинкт самосохранения даже взрослому человеку. Что уж говорить о двухлетнем ребенке. Топ-топ-топ. Немного щурясь из-за снегопада, Джером уверенно идет вглубь сугроба, предвкушая что-то интересное и не понимая, что сейчас может споткнуться и упасть лицом прямо в снег. Но это понимает находящаяся неподалеку Лайла, все это время наблюдавшая за сыном. И вот ее терпение на исходе: она быстро доходит до мальчика и, подхватив его под мышки, уносит прочь из сугроба. Акция протеста не заставляет себя долго ждать: Джером начинает вырываться и хныкать, требуя отпустить его и позволить закончить свое маленькое путешествие. — А ну тихо, — непреклонно отвечает Лайла. — Вот еще не хватало, чтоб ты шлепнулся там. Никак не воспринимая слова матери, Джером продолжает попытки вырваться, но бесполезно. «Освободиться» получается, только когда Лайла сама отпускает его: ставит на белоснежную землю и, сев на корточки, начинает отряхивать темные, чуть намокшие штанишки от остатков снега. И пока она это делает, Джером уже перестает возмущаться, но на лице остается явное расстройство тем, что его прогулка была прервана. Закончив, Лайла поправляет выбившуюся из-под шапки рыжую челку сына, выпрямляется и, поправив шаль, надетую прямо поверх куртки, начинает медленно идти дальше по практически пустой аллее. А малыш машинально следует за ней. Топ-топ-топ. Немного погодя, она протягивает руку Джерому, и тот моментально дает ей свою ладошку, сжимая женские пальцы своими. День сегодня на редкость хороший. Приятный и совсем не суровый мороз украшает щеки и нос розовым румянцем. Кружащиеся в воздушном потоке снежинки мягко приземляются на плечи и головы, на и так давно заснеженную землю, на голые ветки деревьев и пустующие скамейки. Светло-серое небо, сверкающий иней, хрустящий под ногами снег… волшебная пора, которая в Сочельник будто бы становится еще более волшебной. Пусть это будет уже не первое Рождество для Джерома, однако, возможно, это хотя бы мельком отложится в его памяти. Лайла не уверена, ибо сама она из своего детства практически ничего не помнит. Как и все взрослые люди, увы. И почему наш мозг устроен так, что плохое мы помним четче и лучше, чем что-то доброе и приятное? Загадка. Невольно Лайле хочется, чтобы у Джерома было как-нибудь иначе, чтобы в его памяти оставалось больше хороших воспоминаний, чем плохих. Жаль, что никакой гарантии этому нет и быть не может. В лагере труппа еще со вчерашнего дня готовится к предстоящему празднику. Как-никак, цирк — это одна большая семья. Даже елку украшали все вместе. Ну, конечно, за исключением Джерома, который, в основном, просто сидел около коробки с елочными игрушками и разглядывал хранящиеся там украшения. Хотя поначалу тоже пытался принять участие, и Лайла даже позволила ему надеть на одну из веток сильно понравившийся мальчику красный стеклянный шарик. Но после отогнала Джерома в сторону, чтоб не мешался, а тот, недовольно похныкав пару минут, в итоге и уселся с обиженным лицом возле той самой коробки, которая заинтересовала его и заставила забыть об обиде довольно быстро. Сегодня же, в Сочельник, решили заняться кулинарной частью праздника — печенье и булочки, индейка, салаты и все такое. И вот тут-то Лайла и ретировалась: готовить она не особо умела, да и не любила, откровенно говоря. Потому-то вместо того, чтобы помогать в накрытии стола, женщина решила, что погулять с Джеромом — более удачная альтернатива. Да и остальные, кажется, были не против. Но уже вечереет. Пора возвращаться. Держа сына за ручку, Лайла не спеша шагает по аллее, где уже загорелись высокие фонари. Снегопад уже прекратился, а небо, которое вскоре будет усыпано миллионами звезд, постепенно стало окрашиваться более темными тонами. Но к тому времени они уже, Лайла надеется, будут дома. Да и Джерому долго засиживаться, даже в честь праздника, не стоит. Пусть он и будет капризничать, и это, как Лайла уже понимает, неизбежно. Когда они возвращаются в лагерь, музыка уже играет, и все семейства уже вовсю отмечают долгожданный праздник. Взрослые — танцуя, выпивая и смеясь. А вокруг наряженной елки кружатся дети, все буквально на три-четыре года старше Джерома: Джон Грейсон, племянница Оуэна — Мэри, и другие. Джером, слегка не понимая, во все свои голубые глаза смотрит на творящееся вокруг. На яркие гирлянды, которыми украсили все трейлеры, на большую — по сравнению с ним самим — елку, на веселящихся людей. Лайла подхватывает его на руки и идет с ним к столу с едой, берет уже остывший пирожок с вишневым джемом внутри и протягивает Джерому. Он рефлекторно берет угощение и откусывает немного. Заляпается, наверняка, ну да ладно. Сама же Лайла берет бокал шампанского и, продолжая держать Джерома на руках, идет к их трейлеру. Она осторожно опускает малыша на ступеньки, разрешает усесться прямо там — и Джером садится: неуклюже плюхается на одну из ступенек и продолжает уплетать пирожок, завороженно наблюдая за снующими туда-сюда артистами. Оперевшись спиной на стену трейлера, Лайла отпивает из бокала и присоединяется к бессмысленному, но интересному именно для него, занятию сына. Нет у нее праздничного настроения, хоть убей. И одному черту известно, почему вдруг так. Казалось бы — первая тусовщица цирка, всегда готовая поучаствовать в каком-нибудь шабаше. Но так было до рождения Джерома. И теперь Лайла не чувствует ничего, кроме усталости от той скучнейшей рутины, в которую превратилась ее некогда праздная и беззаботная жизнь. А ведь она могла провести сегодняшний вечер более приятно для себя. Могла оставить Джерома дома, уложив спать, и вместе с парой-тройкой артистов — таких же кутил, как она — завалиться в какой-нибудь местный бар. Но что-то не хочется. И это ой как не нравится Лайле. Пропала в ней та изюминка, из-за которой она и привлекала к себе всеобщее внимание. И все из-за сидящего сейчас рядом с ней и жующего пирожок «подарочка», благодарить за который надо… — С рождеством, Лайла. Лайла немного вздрагивает. Из-за того, что она задумалась, раздавшееся рядом с ней поздравление оказалось слишком внезапным. — Кхм. И тебя, Пол. Уже почти три года как слепой, мистер Сисеро довольно редко общался с кем-либо из цирка, и уж тем более — с Лайлой. И от этого не казалось чем-то странным ее удивление тому факту, что сейчас, крепко вцепившись в свою верную трость, Сисеро стоял рядом и пялился своим спрятанным под темными очками взглядом в никуда. — Как Джером? Все в порядке? — Более, чем. — Лайла меньше всего ожидала подобный вопрос. — С чего вдруг такой интерес? Пола, кажется, это недоумение с ее стороны слегка обидело. Поджав губы и помолчав несколько секунд, он задал встречный вопрос: — Зачем ты так, Лайла? Ты же знаешь, что мне не все равно. — Да неужели? Что-то не верится. — Женщина почувствовала, что начинает злиться. — До этого тебя как-то мало волновало, как мы и что мы, а тут вдруг тебе «не все равно», да? — Лайла. Услышав повышенный голос, Оуэн Ллойд, проходивший мимо, притормозил и вопросительно посмотрел на Лайлу. — Все в порядке? — Да, все нормально, — кокетливо улыбнувшись, заверила она. Этого Оуэну вполне хватило: улыбнувшись в ответ, мужчина прошел дальше, решив не выяснять, солгали ли ему. Со стороны Сисеро послышалась усмешка. — И давно ты с ним спишь? — Тебе-то какое дело? — фыркнула Лайла. Откуда он вообще узнал? Неужто, и правда, провидец? Черт его дери… — Надеюсь, это происходит хотя бы не при нашем сыне… — Моем сыне. И вопрос все тот же: тебе какая разница? — Я просто хочу, чтобы ты соблюдала осторожность. — О, не переживай насчет этого. Мне еще один спиногрыз не нужен. — Я имел в виду не это, — поправил ее мистер Сисеро. — Просто… не забывай, что ребенок — создание хрупкое и беззащитное. Любая мелочь может… повлиять на него. И поверь: для него будет большой радостью, если в этом жестоком мире будет хотя бы один человек, который всегда будет оберегать его. Дослушав до конца, нахмуренная Лайла повернулась к своему собеседнику, осмысливая сказанные им слова. Что он имеет в виду? Что она плохая мать? Или, может, что она как-то не так воспитывает Джерома? Да как он вообще смеет! Сам-то тоже, вообще-то, на звание отца года не тянет! Уж кто-кто, а он не имеет никакого права давать ей какие-либо советы! Ни о том, как ей жить, ни о том, с кем ей встречаться, и уж тем более он не смеет указывать, что ей делать с сыном! Лайла делает глубокий вдох, приготовившись высказать Полу все, что она о нем думает. И, допив шампанское, она уже было начинает говорить: — Значит, так, мистер всевидящее око. Я… — Мама! — Джером вдруг дергает ее за длинную юбку, привлекая внимание. — Что? — Лайла недовольно смотрит вниз на малыша, а он вдруг тыкает пальчиком куда-то вверх, в небо. Лайла смотрит туда, куда он показывает, и видит вдалеке, над городом, яркий салют. Некоторые артисты, включая детей, также отвлеклись от своих дел и уставились на замеченный фейерверк. Сами они тоже планировали запустить таковой, но несколько позже. А вот кто-то, кто, видимо, отмечает на какой-нибудь городской площади, решили не затягивать со столь красочным зрелищем. Джером смотрит на салют вдалеке, как в первый раз. Как же легко что-нибудь яркое и красивое может приковать к себе внимание ребенка. Лайла берет сына на руки, чтобы тому было получше видно, а сама косится на мистера Сисеро, который уже, оказывается, отошел и поковылял к себе. Ну и черт с ним. Она еще ему выскажется. Но, наверное, не завтра. Завтра, как-никак, Рождество. И глядя на завороженное выражение лица наблюдающего за фейерверком Джерома, Лайла думает о том, что уж в этот день, наступающий лишь раз в году, она готова уделить внимание сыну целиком и полностью. По крайней мере, пока он еще совсем маленький.