Три дня

      Проснувшись, Анна с трудом открыла все еще слипавшиеся глаза. Людвиг уже собирался уходить.       — Уже проснулся? — сказала она сонно.       — Уже давно. Я привык вставать рано, — он застегнул последние пуговицы мундира, — я уйду ненадолго, не скучай без меня.       — Может, останешься?       — Когда я вернусь, обещаю, мы проведем вместе весь день. До скорого, — с этими словами он вышел из дома и направился к своему другу, к которому уже давно хотел зайти. По дороге он заметил, что улицы были необычно оживлены — люди столпились у газетного киоска, обсуждая что-то. Людвиг не придал этому большого значения — в такое неспокойное время любой, даже незначительной новости достаточно, чтобы взволновать народ.       Некоторое время спустя, он уже был у двери квартиры своего друга. Немного помедлив, будто обдумывая, что он скажет человеку, которого не видел уже достаточно долгое время, он постучал в дверь. В квартире послышались шаги, и вскоре на в дверях показался молодой человек, всем своим видом производящий впечатление аристократа, с аккуратно уложенными волосами и в очках. Он учтиво улыбнулся.       — Людвиг? Неужели ты? Проходи скорее! — воскликнул он, пропуская товарища в квартиру.       — Я тоже рад тебя видеть, Родерих. Они направились в гостиную.       — Садись, я сейчас, — Родерих указал на один из стульев рядом с небольшим столом и вышел из комнаты. Гостиная была довольно просторная, с диваном, книжным шкафом и роялем, на котором так любил играть хозяин квартиры. Вскоре он вернулся с подносом, на котором стоял старинный чайный сервиз.       — Я не видел тебя довольно давно, однако, — сказал он, наливая дымящийся чай в чашки, — как твои дела? Тебе дали отпуск с фронта?       — Да, как видишь. Рассказывать особо нечего — изо дня в день все одно и то же — война, одним словом. Благо, недавно мне действительно дали отпуск.       — О, боюсь, это будет продолжаться недолго. Ты уже читал новый выпуск газеты?       — Нет, еще не читал. И что же там пишут?       — О создании народного ополчения — «фольксшутрма». Это значит, что армии Германии просто не хватает людей. А знаешь, что еще это значит?       — Догадываюсь. Мой отпуск продлится явно недолго.       — Именно, друг мой. А еще, что мне не видать больше родной Австрии. Уже скоро я тоже буду на войне. Все мы будем… Оба были озадачены разговором и допили чай молча, думая каждый о своем. Первым тишину нарушил Родерих.       — Ты ведь за чем-то пришел, да? Ну, не просто же так, — он улыбнулся, пытаясь скрыть взволнованность.       — Да, точно, — Людвиг тоже вышел из раздумий, — я решил сегодня поужинать в ресторане «Германия», а вид у меня, как видишь, не подобающий — моя форма изрядно поношена.       — О, правда? Ты идешь не один, не так ли?       — Да, не один.       — Ну, по такому случаю, я, конечно, помогу тебе. Но что от меня требуется?       — Ты ведь служил в армии одно время, можешь мне одолжить свой мундир?       — Нет проблем. Только обязательно верни мне его, думаю, он мне еще пригодится.       — Непременно. Ну, до скорого. Спасибо тебе. Забрав мундир, он направился домой. Анна наверняка уже заждалась его.       Открывая дверь в квартиру, он заметил, что почтовый ящик приоткрыт. Заглянув туда, парень достал из ящика письмо. Печать на нем несколько встревожила его. Похолодевшими от волнения пальцами он вскрыл конверт и развернул письмо.       — Так… «Всеобщая мобилизация…Завтра вы в срочном порядке отправляетесь на фронт.» — он не заметил, что прочитал это вслух, — я так и думал. Скомкав письмо и сунув его в карман, он зашел домой.       — Ты уже дома? — послышался голос из гостиной, — тебя не было так долго!       — Всего несколько часов, — Людвиг прошел в гостиную. Анна сидела на диване, облокотившись на подлокотник, в ее руках была книга, отложив которую она радостно посмотрела на него. Рядом с ней, на полу, лежала ее сумка.       — Несколько часов без тебя? — она встала с дивана и подошла к нему, — для меня это целая вечность.       — Утром я сказал, что проведу с тобой весь день, как вернусь. Я сдержу обещание.       — Это просто замечательно, — девушка с милой улыбкой обняла его, — кажется, у тебя новый мундир?       — Да, одолжил у друга. Не идти же мне в ресторан во фронтовом мундире!       — Мы пойдем в ресторан? Правда? — она подошла к сумке, и взяв оттуда какие-то вещи, направилась в другую комнату, — подожди здесь, мне тоже нужно приодеться.       Людвиг сел на диван и посмотрел на небрежно брошенную на диван книгу. «Моя борьба». Усмехнувшись, он бережно взял ее, и, разгладив помятые страницы, положил на полку. Сумка Анны так и осталась на полу. Не любя беспорядка, он подошел, чтобы поднять ее, но, подойдя поближе, заметил, что из нее что-то выпало. Это было радио, какие обычно бывают у радистов.       — Ну все, я готова! Можно идти, — Анна вошла в комнату. После увиденного веселое выражение на ее лице сменилось удивленным и тревожным. Выглядела она наряднее — волосы были убраны в прическу, на ушах красовались серьги, платье сменилось с повседневного на вечернее.       — Что это? — спросил он, указывая на радио.       — А, это? Это… — она растерялась, но улыбнулась, стараясь не показывать этого.       — Так ты соврала мне?       — Да, я не мигрировала сюда после революции, — руки ее сжались в кулаки. Было видно, что она говорила это с трудом, — у меня было задание, но оно уже выполнено. Я жду отправки домой…       — Все это время ты передавала данные советской разведке? Я помогал тебе… Черт, это же просто предательство! — вскричал он рассержено, — как я мог… Он посмотрел на портрет фюрера, висящий на стене, и, будто стыдясь перед ним, отвел глаза и задумчиво приложил руку ко лбу.       — Что же, раз так… Можешь доложить об этом.       — Что? — он поднял глаза и оглядел ее, — я не могу.       Девушка так и осталась стоять в дверном проеме. Людвиг снова посмотрел на нее — это была она, девушка, которая буквально за два дня стала для него всем, из-за которой все мысли о войне, Родине, да и вообще о чем-либо отошли на второй план… Это была она, но что-то изменилось: на лице ее все еще была полуулыбка, однако глаза ее не выражали ничего. Такими холодными он их еще никогда не видел. «Доложить о ней? Наверное, это мой долг. Но это просто невозможно!» Резко встав с дивана, он посмотрел на нее глазами полными решимости.       — К черту это все! — воскликнул он, — пусть ты работала на советскую разведку, какое это имеет значение? Я люблю тебя, кем бы ты не была.       — Я тоже, — Анна улыбнулась, и теперь ее улыбка была искренней, — кажется, мы собирались пойти в ресторан?       …Они вошли в зал ресторана. Первое, что привлекало здесь внимание — это большая хрустальная люстра под потолком, завораживающая своим ослепительным сиянием. Зал был довольно просторен. Занятые в большинстве столики, снующие между ними кельнеры и приятная живая музыка — все здесь создавало исключительно приятное впечатление.       — Сядем сюда, да? — девушка указала на столик, стоявший чуть в тени.       — Почему бы и нет? — сказал парень, улыбнувшись. Сделав заказ, Анна оглядела зал.       — Какая роскошь! Ты уверен, что нам хватит денег?       — Хватит. Во время войны я получал кое-какое жалование. А когда его тратить, если не сейчас? Через несколько минут заказ принесли. Блюда в тарелках были под стать ресторану.       — Слушай, а как ты думаешь, — сказала Анна, сделав глоток из своего бокала, — кто же все-таки победит в этой войне?       — Война проиграна, — ответил он на удивление спокойно, — уже скоро ты вернешься на свою победившую Родину.       — Возможно… Но какова будет цена этой победы? Я видела Россию в разгар войны. Выжженные деревни, разрушенные города. Если бы ты знал, с какой ненавистью я ехала сюда. Я ненавидела каждого, с кем мне приходилось общаться здесь. Я ждала окончания моего задания с нетерпением, мечтала уехать, но теперь… Ты знаешь, если ты останешься в Германии, я тоже не хочу отсюда уезжать.       — Долго я здесь не задержусь, скоро мне придется уехать.       — Но конец войны не за горами, я дождусь тебя здесь, и когда ты вернешься, мы снова будем вместе.       — То есть, ты не уедешь в Советский Союз?       — Не уеду. Я буду ждать тебя здесь.       — Но ведь на Родине могут расценить это как предательство, ты понимаешь?       — Но ты же помогал мне, и сейчас, когда ты обо всем знаешь, ты не доложил на меня… Ты не побоялся стать предателем, и я не побоюсь.       Людвиг улыбнулся. Хотя он всегда был сдержан и строг, и старался избегать внешних проявлений своих эмоций, сейчас он просто не сдержал улыбки. Никогда он не думал, что кто-то сможет решиться на такое ради него. Впрочем, и от себя он не ожидал подобных поступков.