Три дня

      Людвиг открыл глаза. Солнце за окном лениво поднималось над городом. По привычке, он моментально освободился от утренней дремоты, быстро оделся и на кухню, стараясь делать все как можно тише, чтобы не разбудить спавшую в гостиной Анну. К его удивлению, в буфете были продукты. «Значит, брат тоже был недавно в отпуске», — подумал он, доставая хлеб из буфета, — «странно, но я не получал от него писем. Нужно проверить почту.» Приготовив завтрак, он заглянул в гостиную.       — Вы еще спите?       — Уже нет, — сказала Анна, потянувшись.       — Тогда, идемте завтракать. Она встала с дивана и, все еще сонная, пошла за Людвигом на кухню. На столе уже ждал завтрак.       — Как ваша рана?       — Уже лучше.       — Значит, после завтрака вы вполне можете идти домой.       — Мне некуда идти, — сделав небольшую паузу, ответила девушка.       — Как это?       — А вот так, — сказала она, отпив глоток кофе из своей кружки, — я не могу вернуться домой. Меня там непременно найдут. Им известен мой прежний адрес.       — Кому? Уж не гестапо ли вас разыскивает? Анна молча опустила глаза.       — По крайней мере, теперь мне ясно, почему вы вчера так поздно откуда-то бежали — вас преследовали. Но почему? Разве вы еврейка?       — Нет. Наступила неловкая пауза.       — Вам некуда идти, говорите? Что же, тогда оставайтесь, — нарушил тишину Людвиг, сам удивляясь своим словам, - да, оставайтесь. Мне ничего уже не грозит — все наихудшее уже случилось со мной. Нужно же хоть раз в жизни заместо убийства и разрушения просто помочь человеку!       — Спасибо вам.       Они молча доедали свой завтрак. Солнце уже поднялось и озарило немноголюдные улицы, громады и развалины домов; солнце проникало всюду, заглядывало в каждое окно, извещая людей о новом дне. Покончив с завтраком, Людвиг вспомнил о своем намерении проверить сегодня, не пришло ли ему на почту писем от брата — они могли легко заваляться в почтовом отделении и не прийти по адресу.       — Мне пора, — сказал он, вставая из-за стола, — квартира в вашем распоряжении до моего прихода.       Через несколько минут он уже был на улице. Волосы его были, как всегда, аккуратно убраны назад, голубые глаза немного сощурены от яркого полуденного солнца. Его военная форма и железный крест, которые он предпочитал носить даже в городе, вызывали у людей, проходящих мимо, интерес и уважение; некоторые при виде него даже вскидывали руку в приветствии. Но его это только смущало — он не привык к подобному вниманию. Спасаясь от этого неловкого чувства и своих же мыслей, скопившихся за этот день у него в голове, он недолго думая зашел в ближайшее кафе, чтобы выпить и немного расслабиться.       — Чего желаете? — спросил его подошедший к его столику кельнер.       — Шнапс. Бутылку, если можно.       Кельнер записал заказ и удалился. Людвиг сидел за одиночным столиком у окна. Больше в кафе никого не было — обычно посетители стекаются сюда вечером. «Просто удивительно, — думал он, — вот уж не думал, что начну скрывать у себя врага народа — человека, которого разыскивает гестапо. Это ведь против моих принципов, против принципов самого национал-социализма… И почему я разрешил ей остаться? ..» Он горько усмехнулся. Кельнер принес ему шнапс. Сделав несколько глотков, он положил бутылку в свою сумку и, расплатившись с кельнером, вышел из кафе и отправился на почту в надежде получить письмо от брата.       — Здравствуйте. Чем могу вам помочь?       — Здравствуйте. Скажите, ничего не приходило по адресу Штернштрассе на имя Людвига Байльшмидта?       — Сейчас посмотрю, — сотрудница почты отошла в архив, - вот, есть кое-что. Письмо.       — От кого?       — От Гилберта Байльшмидта. С фронта.       — С фронта? Хм… Ладно, спасибо.       Людвиг вышел из почтового отделения, держа в руках то самое письмо. Все верно — оно было от Гилберта. Он аккуратно вскрыл конверт и достал письмо. «Здравствуй, брат!       Пишу тебе с фронта. К сожалению, мы с тобой не сможем встретиться — я уже не в Германии, уехал обратно не пробыв тут и недели. Впрочем, ты тоже в отпуске долго не задержишься — объявлена тотальная мобилизация. Знаешь, я совсем не жалею, что снова на фронте — теперь у меня больше шансов совершить нечто великое для Родины! Также я хочу увидеться с тобой, но боюсь, что такая возможность предоставится не скоро. Встретимся после войны! Гилберт.» «Я так и думал. Скоро и я поеду обратно…»       Он вернулся домой.       — Уже вернулись? — послышался знакомый голос, отвлекший Людвига от его мыслей.       — Да, уже, — сказал он несколько потерянно. Из кухонной двери показалась Анна. Она улыбнулась.       — Я приготовила вам обед. Они сели за стол. Уже вечерело; Людвиг достал из сумки шнапс, купленный им утром.       — Будете? — сказал он, поставив бутылку на стол.       — Ничего другого нет?       — Например?       — Ну… Русской водки?       — Русской? Нет, этого нет, — Людвиг усмехнулся, — разве что в качестве трофея.       — Ладно, можно и шнапса. Он наполнил рюмки.       — Может, все-таки расскажете, почему вас преследуют?       — Я могу вам доверять?       — Конечно.       — Хорошо. После всего, что вы для меня сделали, я просто не могу не рассказать. В общем, они считают меня причастной к советскому шпионажу.       — Почему?       — Ну… Они узнали о моей национальности. Я русская.       — Вот как? И вы правда советская шпионка?       — Вовсе нет! Я эмигрировала сюда еще в детстве, после революции.       — Что ж, по крайней мере мне теперь ясно ваше пристрастие к русской водке. Смешно получается, правда? Я убивал ваших соотечественников десятками, а теперь просто разговариваю с вами за рюмкой шнапса.       — И правда, смешно. А ведь я всегда верила в мир между Россией и Германией.       — Хороший тост. Выпьем за мир.       — За мир! Они разом осушили свои рюмки.       — Людвиг, — сказала Анна, — я ведь могу обращаться к вам на «ты», да?       — Ну… Да, можете… Можешь. В ответ она улыбнулась, и от этой улыбки у него на душе стало так тепло, как не было уже несколько лет.