Just Married / Просто женаты

‒ Тебе правда не нужно подвозить меня: я могу добраться на такси, ‒ Хёкджэ с глухим стуком поставил на стол перед Донхэ чашку с кофе. Без уксуса, соли, горчицы и васаби, просто черный свежесваренный кофе с двумя ложечками сахара. Все, как любит его муж. ‒ Тебя разве кто-то спрашивает? ‒ фыркнул Донхэ, блаженно щурясь и отпивая кофе, который к концу второй недели наконец-то начал принимать из рук мужа без малейшей опаски. Донхэ не знал, радоваться или огорчаться этому странному хрупкому нейтралитету, воцарившемуся в последние недели между ними. Хотя… конечно, радоваться. Донхэ безумно нравилось, что Хёкджэ специально каждое утро просыпается вместе с ним, варит ему кофе, и они так привычно перебрасываются колкостями, а потом собираются и вместе едут в больницу, где Хёкджэ ставят капельницу, меняют повязки и обрабатывают уже почти зажившие ссадины. Донхэ уже привык к новому цвету волос Хёкджэ, хотя не понимал такого экстремального выбора, но ярко-алый определенно шел его вредному супругу. Как там говорят: подлецу все к лицу? Эта фраза как нельзя лучше подходила Хёкджэ, который даже в домашних черных трениках и огромной серой застиранной футболке выглядел чертовски привлекательно, особенно когда вот так закусывал пухлую губу, придумывая, какую бы еще гадость сказать любимому муженьку, и склоняя голову набок. ‒ Ну конечно, ты ведь все еще боишься, что я отброшу кеды и мои родители не простят тебе этого, а как же, ‒ тоже не сдержался от фырканья Хёкджэ, усаживаясь со своей чашкой утреннего чая точно напротив Донхэ и украдкой разглядывая мужа, пока тот сосредоточенно просматривал сводку финансовых новостей на своем планшете. Хёкджэ в точности знал, что делает сейчас Донхэ, потому что уже не раз заглядывал в компьютер из-за его плеча и копался в истории браузера. Да, грешен, но ему было просто зверски скучно в последние дни, потому что врачи еще рекомендовали ему постельный режим, а Донхэ пристально следил за тем, чтобы Хёкджэ выполнял все их рекомендации. Да и друзья отказывались встречаться с ним, прикрываясь теми же самыми доводами, и даже Хичоль, который всегда находил для Хёкджэ время, сейчас был слишком занят подготовкой к своему дебюту, записью альбома и съемками клипа, чтобы развлекать мающегося дома от безделья Хёкджэ. Ему буквально до скрипа в зубах хотелось вырваться на свободу: прокатиться на мотоцикле, поиграть на скрипке в переходе или просто погулять в одиночестве, потому что эти четыре стены буквально сводили его с ума. И он уже решил, что после больницы совершит небольшой побег. ‒ Ну да, пренебрежения к конверсам я тебе сам не прощу, ‒ хмыкнул Донхэ, получая полный удивления взгляд от Хёкджэ, который уже совершенно потерял нить разговора, представляя, как вырвется из этого порядком успевшего надоесть дома и из-под чрезмерной опеки своего мужа. ‒ Что-что? ‒ удивленно переспросил парень, но Донхэ лишь пробурчал что-то неразборчивое в ответ, возвращаясь к чтению новостей, а Хёкджэ с тоской подумал, что если кому-то со стороны и могло показаться, что их отношения с Донхэ налаживаются, то на самом деле… Они практически не разговаривали друг с другом. И большую часть времени, особенно если не считать нормальным общением привычный обмен колкостями и вопросы о здоровье, проводили в полной тишине. И это невероятно угнетало Хёкджэ. Поэтому, чтобы не испытывать этого чувства странной молчаливой неловкости, он в последние дни ложился спать еще до приезда Донхэ, ну или делал вид, что спит, потому что просто не представлял, о чем ему можно разговаривать с этим человеком. Да и Донхэ, видно, все еще обиженный на не совсем невинный розыгрыш Хёкджэ и его друзей, не спешил идти на контакт. Хотя то, что он не закатил скандал и не пожаловался родителям Хёкджэ, уже чего-то стоило. А сам Хёкджэ, в свою очередь, все еще не мог простить Донхэ ту ужасную шутку с майонезом. Нет, конечно, после того как он немного успокоился и оценил свое состояние в тот день, то прекрасно понял даже без консультации всепросвещенного в гомосексуальном сексе Хичоля, что между ними с Донхэ действительно ничего не было, кроме сна и пачки майонеза, но все случившееся все равно было… до жути неприятно. И одна мысль о том, что Донхэ мог сделать с ним в тот момент все, чего бы захотел, заставляла Хёкджэ передергиваться. Но все же не сделал. Неизвестно по какой причине, но не сделал. И Хёкджэ пока не мог понять почему. Поберег его? Не смог? Или просто побрезговал? Эти мысли буквально сводили его с ума каждый раз, когда он видел Донхэ. И то, что он сейчас ни с кем не мог поделиться ими, тоже сводило с ума. Как и эти проклятые стены. И этот дом. Хёкджэ готов был кричать на весь мир сейчас о том, как ему хочется на свободу. Сбежать от всего этого и забыть. Просто забыть обо всех проблемах хотя бы на несколько минут. Но вместо этого он послушно съел завтрак, затем поднялся в свою комнату, оделся, спустился вниз и позволил Донхэ отвезти себя в больницу, даже практически вежливо беседуя с ним по пути о погоде и прочих мелочах и стараясь вести себя как можно более корректно и менее подозрительно. Хёкджэ послушно позволил осмотреть себя и с радостью узнал, что наконец-то ему разрешат снять эту проклятую повязку с ребер, которая не давала ему нормально дышать, спать и двигаться. И это было Хёкджэ только на руку. Он сегодня улыбался даже больше обычного, заражая своим прекрасным настроением и обаятельной улыбкой весь персонал, который за прошедшие дни уже успел полюбить милого мужа мистера Ли, так безупречно подходящего своему супругу, и все в больнице в последние дни только и шептались о том, какая это милая пара. Когда Хёкджэ закончил с привычными процедурами, занявшими сегодня намного меньше времени, чем обычно, то с удивлением обнаружил, что Донхэ нет в приемном покое, хотя он всегда ждал его там. Неужели уехал? И даже не предупредил? Нахмурившись, Хёкджэ проверил телефон и, убедившись, что нет ни одного пропущенного звонка и сообщения от мужа, быстрым шагом направился к дежурной сестре. Донхэ же не мог бросить его просто так? Это было так непохоже на его обязательного супруга… Может, что случилось? Что-то серьезное и срочное? ‒ Простите, ‒ Хёкджэ мило улыбнулся сосредоточенно набирающейся что-то на компьютере девушке, которая мгновенно оторвала взгляд от монитора и с улыбкой посмотрела на Хёкджэ: ‒ Да, мистер Ли? Что-то случилось? За проведенное в больнице время Хёкджэ уже привык не удивляться тому, что здесь все знают его имя и статус, и поэтому отреагировал на такое обращение весьма спокойно. ‒ Мой муж… Он должен был ждать меня здесь… ‒ замялся парень, подбирая нужные слова, но девушка перебила его: ‒ Мистер Ли в педиатрическом, как всегда. Вас проводить? ‒ Нет-нет, спасибо. Я сам найду его, ‒ отрицательно покачал головой Хёкджэ и, поблагодарив медсестру еще раз, быстрым шагом направился ко входу в педиатрическое отделение; хорошо, что за последние дни он успел выучить больницу как свои пять пальцев. Чувствуя себя вором, крадущимся ночью по крыше, чтобы украсть шкатулку с драгоценностями, Хёкджэ осторожно просочился в педиатрическое отделение, тут же оказываясь в царстве ярких цветов и детского смеха. Несмотря на то что это больница, здесь царило совершенно особенное настроение. Хёкджэ не пришлось долго искать своего мужа: тот обнаружился в зоне отдыха, окруженный толпой детей. Хёкджэ едва не вылетел навстречу Донхэ, но вовремя остановил себя и с любопытством замер, осторожно выглядывая из-за угла и жадно наблюдая за тем, как ярко улыбающийся, совершенно незнакомый ему Ли Донхэ с таким теплым взглядом и заразительным смехом с удовольствием читает вслух какую-то историю, усевшись в позе йога прямо на расстеленный на полу яркий ковер в окружении двух десятков детишек, которые с благоговейным трепетом внимали его истории. Эта картинка показалась Хёкджэ настолько нереальной, что он даже ущипнул себя за руку чуть выше локтя, чтобы убедиться, что это не сон. Но это и не было сном, а было самой настоящей-пренастоящей правдой, и у Хёкджэ внезапно появилось чувство, что он подглядывает за чем-то настолько личным и сокровенным, что ему стало немного неловко. Подобную неловкость и смущение он испытывал сам, когда кто-либо наблюдал за тем, как он пишет музыку, ведь это что-то настолько личное, что хочется сохранить только для себя и не делиться ни с кем, потому что… потому что когда кто-то видит тебя в подобном состоянии, то возникает ощущение, что ты переступаешь последнюю грань с этим человеком и открываешься перед ним настолько сильно, насколько это возможно. Выворачиваешься наизнанку, демонстрируя все, что есть у тебя внутри. И видеть Донхэ сейчас таким, совсем не похожим на язвительного, заносчивого, высокомерного ублюдка, который не упускал случая, чтобы глупо подшутить над Хёкджэ и при первой встрече вообще не узнал его и пытался склеить как самую дешевую шлюху, было настолько непривычно, что у Хёкджэ эти два образа никак не желали складываться в голове воедино. Существовало словно два разных Ли Донхэ: один ‒ его муж, с которым он вел негласную войну и пытался наладить существование, а второй ‒ тот Ли Донхэ, что сейчас с упоением щекотал маленькую девочку с забавными торчащими в разные стороны косичками и так самозабвенно смеялся, что на губах Хёкджэ сама собой расплылась совершенно дурацкая абсолютно счастливая улыбка… Только вот какой из этих Донхэ был настоящим? Хёкджэ очень бы хотелось, чтобы второй, но первый… Первого он знал намного лучше, и в первого ему верилось намного легче. Впрочем, сейчас у Хёкджэ совершенно не было времени размышлять об этом. Увидев, как Донхэ начинает прощаться с детьми, которые буквально висли на нем, не желая отпускать, Хёкджэ осторожно, на цыпочках и опасливо озираясь, вернулся в приемное отделение, решив не смущать Донхэ своим присутствием. К тому же что-то изнутри словно шептало ему, что, обнаружь он себя сейчас, это в разы усложнит тот странный клубок отношений, что запутался между ними, поэтому Хёкджэ было намного проще притвориться, что он ничего не видел и просто ждал встрепанного, раскрасневшегося, абсолютно счастливого Донхэ в холле, сонно позевывая в кулак. ‒ Где ты был? Я тебя заждался… ‒ недовольно пробурчал Хёкджэ, поднимаясь с места и изо всех сил стараясь не выдать себя. Интересно, Донхэ ему скажет правду или соврет? ‒ Я был у шефа, прости, ‒ виновато улыбнулся Донхэ и неожиданно даже для себя предложил: ‒ Ты не проголодался? Может, заедем выпьем кофе? Здесь есть одно хорошее место неподалеку… ‒ Нет, спасибо. Ты же знаешь, что я не люблю кофе, ‒ поморщился Хёкджэ, которому слишком хотелось принять это предложение, чтобы он действительно принял его. К тому же это было так странно ‒ слышать такое приглашение от своего мужа, который в последние дни просто не переставлял удивлять его. ‒ Как скажешь. Тогда едем: я уже опаздываю, ‒ дернул плечом Донхэ, кивком приглашая Хёкджэ следовать за собой. По дороге домой парни снова не произнесли ни слова. Донхэ, нахмурившись, просматривал свое расписание на день, а Хёкджэ украдкой изучал профиль своего мужа, пытаясь представить, чего еще он не знает об этом человеке и какие еще тайны, страшные и не очень, скрывает от него его муж. Но, к глубочайшему сожалению Хёкджэ, эти тайны не были написаны на лице Донхэ, поэтому… ему еще во многом предстояло разобраться самому. И Хёкджэ поймал себя на странном желании, что ему действительно хочется разобраться во всем этом и понять Донхэ, но, может быть… чуть позже? Сейчас его намного больше занимал его маленький побег, поэтому, попрощавшись с Донхэ и сделав вид, что вернулся домой, Хёкджэ проводил взглядом машину мужа и, убедившись, что тот уехал, на полной скорости рванул на улицу, едва не забыв дома документы и телефон, ведь ему хотелось сделать столько всего сейчас, а времени было чертовски мало. Да и Хёкджэ ни на йоту не сомневался в том, что, случись что и узнай Донхэ про то, что он так нагло игнорирует рекомендации врачей, его дорогой муженек, ни секунды не сомневаясь, настучит родителям. И тогда скандала и разборок им точно не миновать. Поэтому безопаснее для физического и психического здоровья организовать все так, чтобы Донхэ ничего не узнал о самовольной отлучке Хёкджэ, которая сейчас так нужна ему.