Just Married / Просто женаты

‒ Проверь эти показатели еще раз: они вызывают у меня сомнения. Просто уточни, насколько именно они округлили эти цифры, потому что такой процент согласия… просто фантастика, ‒ Донхэ вернул кивающему Чонсу тщательно изученный отчет, испещренный кучей мелких пометок и приписок, которые Донхэ хотелось бы уточнить прежде, чем принять указанные в этом документе факты за правду. ‒ Хорошо. Еще от агентства пришли прогнозируемые рейтинги на следующий месяц, очень обнадеживающие… Тизер клипа нового айдола собрал за час с момента публикации пять миллионов просмотров, и его обсуждают во всех новостях… ‒ начал было Чонсу, но Донхэ, который был прекрасно в курсе того, что странный рыжий друг Хёкджэ (клептоман-нимфоман-наркоман со пылкой любовью к котам и пациентам реабилитационных центров, по какому-то дикому стечению обстоятельств ставший новым айдолом их концертного агентства, на которого сейчас делали просто огромную ставку) является сейчас самой обсуждаемой и таинственной фигурой в К-поп индустрии в Соединенных Штатах, резко перебил помощника: ‒ Я в курсе. Посмотрим на продажи его альбома, если они оправдают хотя бы половину прогнозов, то я действительно соглашусь, что это нечто обнадеживающее, а пока… ‒ Донхэ поморщился. Пока на их банковский счет не упадут первые деньги, заработанные этим айдолом, говорить о его успешности по крайней мере глупо. К тому же Донхэ ненавидел все эти пустые разговоры и безосновательные прогнозы. В этом мире и в их компании успешность проектов измеряется деньгами. Только деньгами и ничем больше. И Хичоль тоже был всего лишь одним из проектов холдинга DnE, на котором они пока не заработали ни цента. ‒ Может быть, вы хотите посмотреть клип? Он уже смонтирован… ‒ Чонсу так искренне переживал за дружка Хёкджэ, что Донхэ это уже начинало раздражать, поэтому, гневно шикнув на помощника, он отправил его перепроверять отчет, а сам вернулся к текущему балансу, который почему-то никак не желал сводиться у Донхэ, в отличие от экономического отдела, у которого все сходилось просто замечательно, но эти цифры были слишком далеки от реальности и вызывали у президента очень большие сомнения, как и сам глава экономического отдела, который в последнее время допускал слишком много глупых и недопустимых ошибок и ляпов, и давно уже было пора прижать его к стенке и получить рациональное объяснение происходящему, чтобы решить, увольнять его прямо сейчас или дать ему еще один шанс. Нагромождений цифр, формул, процентов, статистических сводок было так много, что у Донхэ скоро разболелась от них голова, но ему точно нужно было закончить со всем этим сегодня. Решив, что двадцать минут на свежем воздухе только помогут ему проветрить голову и посмотреть на этот форменный математическо-экономический бардак свежим взглядом, Донхэ накинул пальто и, «забыв» телефон в кабинете, решил прогуляться до своего любимого фургончика с кофе и рогаликами. Кто бы знал, как его в такие моменты раздражало количество людей, которые попадалось ему на пути и которые в обязательном порядке желали поприветствовать Донхэ и перекинуться парой слов с президентом, но таков был его статус, поэтому Донхэ вежливо улыбался сотрудникам и приветствовал их. Он смог облегченно выдохнуть, лишь когда оказался на пронизывающе-холодном манхэттенском ветру, который тут же заставил Донхэ тысячу раз пожалеть о своем желании прогуляться за кофе. Застегнув на все пуговицы пальто, Донхэ быстрым шагом направился к уличному торговцу, который очень обрадовался, когда увидел Донхэ, и без стеснения поинтересовался, не случилось ли чего у парня, ведь он не видел его так долго. Проклятое американское дружелюбие. У Донхэ зуб на зуб не попадал, но тем не менее, приплясывая на месте, он заверил мужчину, что у него все хорошо, просто свалилось много работы, поддержал беседу о мерзкой погоде и о том, что в такую погоду уличная торговля идет особенно плохо, ведь люди предпочитают сидеть в теплых кафе и наслаждаться напитками там, а не в пути, на пронизывающем ветру. ‒ Ваш кофе, ‒ улыбнулся мужчина, протягивая Донхэ большой бумажный восхитительно-теплый стакан с обжигающим напитком. ‒ Ох, смотрите. Сегодня прямо день встречи со старыми знакомыми, ‒ улыбнулся продавец, кивая куда-то за спину Донхэ и заставляя мужчину резко обернуться. ‒ Давненько я не видел его здесь, и не сидится же дома неугомонному в такой холод, ‒ продолжал улыбаться мужчина, наблюдая за тем, как ловко уличный музыкант распаковывает свою скрипку и подключает ее к усилителю. Скрипач, которого Донхэ видел здесь не раз и не два и которого Донхэ так нравилось слушать, натянул странную серую шапку пониже на глаза, каким-то слишком знакомым жестом поправил маску на лице и, поудобнее устроив скрипку на плече, начал наигрывать первую, едва слышную в городском шуме, еще совсем нежную и робкую мелодию, которая словно магнитом притягивала к себе сердца случайных прохожих, согревая их в этот ледяной день. Но вот сегодня вовсе не музыка очаровала и привлекла внимание Донхэ, а сам музыкант, который показался ему настолько знакомым в этой нелепой маскировке, что парень, забыв попрощаться с продавцом, как завороженный побрел к скрипачу, все еще не в силах поверить своим глазам. Этого просто не могло быть. Ведь не могло же быть, да? Это же не может быть Хёкджэ. Здесь и сейчас. Играть в этом дурацком наряде прямо посреди улицы, как какой-то бродяжка, зарабатывающий себе таким образом на хлеб. Нет, это точно не может быть он. Да и разве его муж играет на скрипке? Кажется, не играет. Нет, это определенно не он. Донхэ уже собирался облегченно выдохнуть и посмеяться над этими совершенно идиотскими мыслями, возникшими в его голове, как его память вдруг услужливо подкинула ему строки из собранного службой безопасности досье мужа: «Факультет композиции. Фортепиано и скрипка». Проклятье! Нет, этого не может быть! Хёкджэ сейчас должен быть дома, отсыпаться после капельницы и исправно принимать лекарства, а не… наигрывать кавер на «Металлику» на скрипке возле метро, собирая вокруг себе плотный круг случайных слушателей, которые просто не смогли пройти мимо. Или все-таки может? Прищурившись, Донхэ замер в каком-то десятке метров от скрипача за спинами его случайных слушателей, и жадно разглядывал парня, который словно назло именно сейчас отвернулся в другую сторону, и Донхэ была видна только его спина и ноги, очень знакомая спина и очень знакомые стройные ноги, обутые в проклятые синие конверсы. Но ведь кеды этой марки и скрипачи такого телосложения не такая уж редкость, ведь так? Почему-то Донхэ было сложно даже думать о том, что это может быть... Хёкджэ. Этот яркий, открытый, смелый, задорный и творческий музыкант, которым Донхэ всегда в душе так восхищался и которого с удовольствием слушал столько времени, и злобный, вредный, нахальный… Хёкджэ? Но уже буквально через несколько минут все его сомнения развеялись, когда скрипач резко, немного нервно, четко в такт музыке обернулся точь-в-точь лицом к Донхэ, заставляя того подавиться вдохом ледяного воздуха и потрясенно замереть на месте. Значит, все-таки он… Донхэ, все еще не веря своим глазам, рассматривал Хёкджэ, который так не был похож сейчас на обычного себя, и все же это был он. Совершенно точно он. В нелепой дешевой одежде, дурацкой сползающей на прикрытые глаза шапке, из-под которой во все стороны торчали ярко-алые пряди волос, не менее дурацкой черной маске, закрывающей большую часть его лица, но это был Хёкджэ… Совершенно точно Хёкджэ. Почему-то тяжело дышащий и раскрасневшийся, как от тяжелого бега, с прикрытыми глазами, Донхэ на сто процентов был уверен, что там, под маской, он закусил губу от напряжения, как делал всегда, когда задумывался о чем-то, но проверить сейчас эту гипотезу у Донхэ не было шанса, поэтому он лишь со странной смесью гордости и восхищения наблюдал за своим мужем, не в силах даже приблизиться к нему еще хотя бы на шаг. К такому потрясающе яркому, красивому, теплому и восторженному, что от него просто невозможно было оторвать взгляд. И то, как он играл... Донхэ не очень хорошо разбирался в музыке, но эту сумасшедшую энергетику, самоотдачу и наслаждение сложно было не почувствовать. Эта музыка, радужными брызгами разлетающаяся во все стороны и раскрашивающая окружающую серость во все цвета радуги, проникала в голову, пронизывала каждую клеточку, заставляя слушателей трепетать от счастья, тепла и восторга вместе с исполнителем, который с таким удовольствием делился своими эмоциями и настроением с окружающими. И это был Хёкджэ. Его Хёкджэ. Совершенно потрясающий Ли Хёкджэ, которого было невозможно не любить сейчас… Донхэ понятия не имел, сколько он простоял вот так, чувствуя себя последним вуайеристом и тайно наблюдая за своим мужем, но время сейчас не имело никакой ценности, и Донхэ был готов стоять вот так и любоваться Хёкджэ, так самозабвенно играющим на скрипке, вечно. Но в какой-то момент мелодия оборвалась, и глаза Донхэ встретились с полными недоумения, злости и какой-то странной, почти детской обиды глазами Хёкджэ, который точно не ожидал, что попадется вот так просто, хотя он прекрасно знал, что место, на котором он так любил играть, находится всего в паре сотен метров от центрального офиса их холдинга, но он не думал, что Донхэ будет разгуливать вокруг офиса посреди рабочего дня и приглядываться ко всяким там уличным музыкантам, которых на улицах Нью-Йорка было даже больше, чем нужно. Но, кажется, Хёкджэ фантастически не везло в последнее время. Лучше бы он все-таки поехал играть в Центральный парк, как собирался изначально, а не сюда, но… Все уже было сделано. И где-то в глубине души Хёкджэ даже тайно злорадствовал тому, что Донхэ застукал его вот так, но упрямо отгонял эти мысли, ловко отсоединяя и скручивая провода и на полной скорости упаковывая скрипку в футляр, словно это могло сейчас спасти его от гнева мужа, который уже начал пробираться к засуетившемуся и прекратившему играть Хёкджэ сквозь толпу зевак. Парень уже был готов сорваться с места и позорно сбежать, но кто-то резко схватил его за руку, рывком разворачивая к себе. Испуганный взгляд Хёкджэ встретился с полным странной злости и восхищения взглядом Донхэ, который стоял сейчас слишком близко, настолько близко, что Хёкджэ отчетливо чувствовал тепло, исходящее от мужа, и немного горьковатый, до боли знакомый запах его туалетной воды. ‒ И что ты здесь делаешь? ‒ только и смог выдавить из себя Донхэ под удивленными взглядами все еще не спешащих расходиться зевак, которые с интересом наблюдали за разворачивающейся сценой. ‒ Разве ты не заметил? Играю, ‒ не смог сдержаться от фырканья Хёкджэ, пытаясь подальше отодвинуться от мужа, но тот, видимо, уже наученный горьким опытом, держал его слишком крепко. ‒ Я вижу. Просто я как-то не успел заметить, когда ты из нормального обеспеченного парня успел превратиться в уличного бродягу и начал позорить меня прямо перед центральным офисом нашей компании, ‒ прищурился Донхэ, рывком стягивая с лица мужа маску и перехватывая его руку, которая уже на полной скорости неслась к его лицу, чтобы поставить очередной фингал. ‒ Что? Что ты сказал? Ну-ка повтори! В бродягу? Я позорю тебя?! Да это ты тут позоришь меня! ‒ вскинулся Хёкджэ, пытаясь добраться кулаками до холеного лица своего муженька, следуя порыву внезапно накатившей злости. То ли из-за этих слов, которые в чьем-либо другом исполнении совершенно не задели бы Хёкджэ, то ли из-за странного пренебрежения, прозвучавшего в голосе его мужа. ‒ Отпусти меня! Скотина! ‒ пропыхтел Хёкджэ, пытаясь вывернуться из рук Донхэ и больше всего на свете мечтая сейчас снова вмазать по этой холеной роже, давая волю злости. Он позорит его. Ну а как же. Конечно. Безупречный имидж и все дела. И тут муж президента играет, как последний бродяга, на улице. Конечно. Это же форменный позор. Лучше спать со всеми подряд и не знать в лицо собственного мужа, чем пережить такой позор. О да! Хёкджэ уже собирался выплюнуть все это в лицо своему муженьку, но тот, видно, впавший в окончательную стадию разжижения мозга, вдруг резко наклонился к Хёкджэ, накрывая его возмущенно распахнутые губы своими под довольное улюлюканье толпы, со всевозрастающим интересом наблюдающей за этой достойной какого-нибудь фильма сценой. Хёкджэ хотел было возмущенно оттолкнуть Донхэ и уже даже умудрился вывернуть руку из его хватки и занести ее, чтобы отпихнуть мужа, но какая-то странная волна непривычного тепла и покоя вдруг накрыла его. Занесенная для удара рука безвольно упала вниз, а все возмущение и злость, плескавшиеся в парне, неожиданно исчезли, сменяясь кружащей голову и сбивающей дыхание и пульс ошеломляющей волной странного счастья и сладкой дрожи, противиться которой у Хёкджэ не было сил. А может быть, у него не было сил противиться Донхэ. Этому ужасному, мерзкому, грубому, хамоватому, высокомерному типу, который ну никогда бы не смог понравиться Хёкджэ, но тем не менее, кажется, нравился. И Хёкджэ, к своему глубочайшему отчаянию, ничего не мог с этим поделать. И просто целовался посреди улицы на глазах у десятков, а может быть, даже целой сотни прохожих с этим самым мерзким типом, просто отдавшись течению событий и решив, что он порефлексирует над этим потом. Как-нибудь сильно потом. А пока… Если есть возможность согреться и целоваться с тем, кто хорошо умеет делать это, то почему бы просто не расслабиться и не получить удовольствие от процесса? А все остальное потом. Действительно потом.