Адресат: Клаудия Стилински

«Здравствуй, мама. Всё хорошо. Всё, правда, немного лучше, чем было несколько дней назад. Отец на меня не злится, вроде. Не знаю, это сложно понять, он закрывается от меня… или я от него, еще не осознал, где здесь более верное определение. Перед Мелиссой я тоже извинился, а она лишь улыбнулась и обняла. От этого было так паршиво, мам, потому что она даже не обижается на меня — на придурка, который вечно причиняет другим неприятности. Я не сдержался. Давно я так не плакал, знаешь. А еще, я стал больше скучать, потому что видеть счастье папы и миссис МакКолл так больно и приятно одновременно. Прости, что пишу тебе о них. Сложилось так, что мне больше некому об этом рассказать. Но это же папа, он заслуживает быть счастливым, верно? И, вроде как, жизнь продолжается, я не имею права запрещать ему быть любимым кем-то и любить в ответ. Головой понимаю, а вот сердцем... нет. Мелисса – хорошая женщина, и Скотт… он теперь больше, чем друг. Не знаю, как к этому относиться теперь. Честно, не знаю. Скотту как будто стыдно за то, что его мама занимает твое место, а я даже не говорю ничего; не пытаюсь переубедить. Я слишком хреновый друг. Я во всем с приставкой «слишком». Ты не знаешь меня таким и, наверно, это даже хорошо. Не хотелось бы казаться хреновым еще и для тебя. Хм, я тут подумал, а ведь не все так плохо, если посмотреть внимательней. Дерек сегодня подсел ко мне на перерыве в столовой, просто молча сидел и уплетал салат, только взглянул несколько раз исподлобья. Странно, не находишь? Он даже молчанием может сказать больше, чем словами. Мне… мне на секунду показалось, что он извиняется. Что ему плохо, что он хочет прикоснуться или, быть может, поцеловать. Глупо, да? Я иногда слишком наивен (и это тоже входит в вышеперечисленный список моих «слишком»). Хотелось бы сейчас посмеяться над этим, но в этот раз смех потерялся где-то глубоко, так просто и не найти. Хейл, вообще, стал находиться ближе, чем раньше. Я вижу его буквально везде: на парковке, в коридоре, в туалете, на уроках и в столовой. Скажешь, что это нормально, ведь мы в одной школе? Ну, знаешь, со Скоттом мы тоже в одной школе, но умудряемся потеряться и не видеться почти весь день. А тут ощущение, словно Дерек даже предметы взял одинаковые со мной. Он повсюду. И под кожей тоже. И в сердце. Даже там, где его нет, я все равно его вижу. Сумасшествие какое-то, мам. Я спятил. Тебя бы сюда, ты точно нашла бы для меня лекарство. А еще, Лидия сказала мне, что я слепошарый. Что многие видят то, чего не вижу я. Наверно, она имела в виду их отношения после поцелуя, ходят слухи, что они теперь вместе. Наверно, Лидия решила меня добить. Увидела мои взгляды или обедающего рядом Хейла и таким способом обозначает свою территорию. Что же. Ладно. Я ее понял, ведь куда мне тягаться с Мартин в сердечных вопросах. Я просто Стайлз, а она... Хотя нет, я ошибся, теперь даже внимание Дерека не скрашивает новые мысли о том, что шансов не существует. Растворились. Господи, мне так сложно писать дальше, прости. Я тяну и тяну, пишу какую-то блажь, а ведь начал все это по совсем иной причине. Так тяжело, каждый год тяжело, я все никак не могу привыкнуть. Никогда не привыкну, и папа тоже не привык. Он сейчас внизу, и от него определенно пахнет виски, но ты не злись. Сегодня ему можно. В общем… С днем рождения, мама. Мы любим тебя. Мы скучаем. И я с уверенностью пишу это «мы», ведь с кем бы не встречался папа – ты навеки запечатлена в его сердце. Я знаю это. Я в это верю. Надеюсь, ты счастлива там. Хотя, нет, я уверен - ты счастлива. Но мне все равно тебя очень не хватает. Твой Стайлз».

* * *

Сегодня очень важный день. Сегодня в доме очень тихо, смиренно, грустно. И так каждый год, в этот день, на протяжении многих лет. И так будет всегда, пока ее помнят, а это значит, что так будет вечно. Стилински убирает конверт, отодвигает шкатулку подальше от края и протирает пальцами пыль на крышке. Рядом стоят книги, фотография Стайлза, сделанная на лакроссе, а шкатулка выделяется среди всего этого хлама одним большим коричневым пятном. Самая важная вещь в комнате. Самая нужная, необходимая, ценная. В ней хранятся мысли, живет память, слышится плескание слез. В этой шкатулке вся его жизнь, начиная с десяти лет. Вся жизнь в воспоминаниях, которые в день рождения Клаудии Стилински становятся осязаемыми, реальными. Как будто до них можно дотронуться, впитать глубже, обжечься. Стайлз укладывается на расправленную кровать, прикрывает глаза и прислушивается к разговору отца. Дома точно больше никого нет, это лишь его шепот слышится в пустых коридорах. Сегодня Джон тоже вспоминает. И разговаривает. Не в письмах, а сам с собой, наверно, рассказывая Клаудии, как же он скучает и как любит сына, что остался после нее. Иногда Стайлз жалеет, что его смелости хватает только на разговор в письмах. Или это не трусость, а потребность? Наверно, так будет правильней. Потребность не говорить слова в пустоту, а впитывать их в бумагу с помощью чернил. — С днем рождения, мама, - повторяет тихо, проваливаясь в сон, где видит добрые карие глаза.