В доме детства в шкафу не только чьи-то кости

      — Как ты себя чувствуешь? — спросил я Ала, присев на край его койки. Он уже одевался в такой обычный для него, но уже давно позабытый тёплый свитер, что так заботливо привезла нам Анита.       — Я в порядке, Кирс, хватит уже так беспокоится, — слегка раздражённо, но тихо отозвался он. В последние пару дней я сильно поднадоел ему со своими вопросами. В основном они были о его самочувствии, иногда про его чувства и мысли. Стащил пару идей из наших бесед с Модестом.       — Какой у нас сейчас план? — я побалтывал ножками, продолжая наблюдать за ним. Больше о произошедшем он меня не спрашивал, но понять, забыл ли он всё снова или нет я не мог. Он остановился и слегка призадумался.       — Как насчёт забрать все документы со счетами за лечение и сразу домой? Я всё равно какой-то уставший, — тихо сказал он.       — Анита всё уже забрала кажется, — потупив взгляд, сообщил я ему. Мы не хотели, чтобы он увидел, кто оплатил все счета. Он нахмурился и снова замолчал. — А ты скучаешь по дому?       — Я просто хочу уйти отсюда, мне здесь некомфортно, — сказал он, накидывая на себя пальто. — Пойдём, прогуляемся?

***

      — Алан, я давно хотел тебя кое о чем спросить, — спустя долгое время молчания начал я. Мы шли по парку возле больницы, на улице было относительно тепло.       — О чем? — пребывание в больнице сильно сказалось на нём. Волосы были забраны в хвост, а вес до конца так и не пришёл в норму, от чего он выглядел еще более хрупким.       — О твоём цвете глаз, — мягко спросил я, а он удивлённо уставился на меня. — Да, это какой-то не серьёзный вопрос, просто хотел узнать… Как сказать то, — я должен как-то сформулировать вопрос точнее, чтобы выполнить просьбу Лани. — Ну, можешь рассказать про них? Как тебе вообще по жизни с ними?       — Ну, кажется ты и так уже всё знаешь, — он понуро опустил голову и начал пялиться себе под ноги, приподнимая иногда опавшие листья в воздух. И на этом он замолчал.       Мы шли какое-то время в полном молчании, свернув на городские улицы, которые я видел в последнее время только через стекло машины. Так чудесно было идти и рассматривать людей, витрины магазинов и чувствовать себя частью обыденной жизни. Я словил какое-то неожиданное состояние счастья. Омрачило его только присутствие рядом человека, который продолжал думать о чём-то своём.       — О чем задумался? — спросил, пытаясь разрядить нашу атмосферу и слегка играясь, перепрыгивая по листьям на асфальте. Мимо проходящие девушки слегка улыбнулись при виде моего занятия, от чего мне стало еще как-то радостнее.       — У моей матери был такой же цвет глаз как и у меня, — неожиданно продолжил он. Так значит он все еще в воспоминаниях?       — Ты про нее ничего не рассказывал, — припомнил я, вновь вовлекаясь в разговор.       — Она было иностранкой, откуда точно — я не помню. А умерла она, когда я был ещё ребенком. Поэтому рассказывать то особо и нечего. Я даже не уверен, хорошо ли она говорила на русском, помню только её сказки, — он тяжело выдохнул.       — А что за сказки? — как хорошо обернулся разговор. Я приравнялся к его шагу и придвинулся ближе, почти касаясь его локтя своим.       — Меня часто в детстве задирали ребята во дворе, поэтому я часто приходил домой то с синяками, то с порванной одеждой. И конечно же был очень расстроен. Тогда мама всегда обнимала, приглаживала и тихо напевала их. Сейчас я не вспомню точно как там было, — он замолчал, внимательно изучая тротуар под своими ботинками. Я взял его за руку и переплел наши пальцы, от чего он смущенно отвернулся, но руки не отдернул.       — А хоть примерно о чем они были? — подбадривающе сжал его кисть, а он украдкой взглянул на меня. Хорошо, что он не заметил еще пару косых взглядов со стороны, иначе руку бы отдернул.       — Я не знаю как описать это, ведь помню лишь урывками. Но она считала, что у людей с таким же цветом глаз как у нас есть свой внутренний дух тигра, которая помогает нам переживать очень трудные моменты в жизни. Но раз мы обладаем дополнительной силой, то и испытаний на нашем пути будет в разы больше. И рассказывала с какими трудностями встречался детеныш одной такой тигрицы под именем Намир. Странно, что я даже имя этого тигренка вспомнил. Но истории были жуткие, да к тому же она все говорила о том, что я должен воспитывать своего внутреннего тигра, а не давать ему свободно гулять. Но даже сейчас я не понимаю, что она хотела этим сказать. Возможно что-то я так и не успел понять, — он понуро опустил голову и больше на вопросы по этой теме не отвечал, лишь молча продолжал следовать своему пути.       Лани кажется упоминал, что его зовут иначе, а так его называю только я… Значит его имя Намир. И если я спрошу о содержании этих сказок, то узнаю что с Аланом происходило в детстве? Либо он сможет понять, что до него хотела донести мать. Как же это сложно, разбираться в голове другого человека, когда и себя то сам плохо понимаешь. Я себе пообещал, что помогу ему вернуться в его прежнее состояние, а затем уйду. Но опять прозябаю в нерешительности. Может я просто этого не хочу? За своими размышлениями я не заметил, как Алан несколько ускорился и оторвался от меня.       — Ал, погоди, куда ты так припустил? — слегка пробежавшись, нагнал его.       — Мне кажется, что этот дом мне знаком. Подожди здесь немного, я зайду ненадолго, — сказал он лишь ненадолго остановившись и, переведя дыхание, устремился к одному из подъездов дома. В недоумении я уставился на табличку улицы и дома, что висели на его углу. Адрес и в правду кажется мне знакомым… Когда я подошел к Алу вплотную, он мучительно созерцал домофон.       — Ну и куда ты собираешься вломиться просто так? Прошу, пойдем домой, — я мягко взял его за локоть и потянул на себя. Прозвучало треньканье входной двери, и он, не обращая на мою усилившуюся хватку, метнулся к ней, чуть не сбив выходящего оттуда человека. — Алан, черт тебя дери! — этот постоянный сумбур в конец мне надоел.       — О, снова мои зайки пришли? — прозвучали знакомые садистские нотки. Черт, так я видел этот адрес в бумагах на счетах. Это тот самый ублюдок…       — Алан, уходим! — попытался я еще раз подействовать на него, но он лишь замер в подъезде и растерянно смотрел в одну точку. Проморгавшись какое-то время, он повернулся к нему лицом и спросил:       — Возможно, это прозвучит глупо, но мы с вам виделись недавно, не так ли? — тот лишь кивнул, улыбаясь одной из своих омерзительных улыбочек, и не спускал взгляда с моего Алана. Я сжал кулаки и подошел к нему, схватив за рукав пальто.       — Мы сейчас же уходим, и это не обсуждается, — я выразительно уставился в его глаза, что пытались избегать меня. Но затем он резко обернулся ко мне, перехватив меня за запястье и притянув к себе, а затем тихо проговорил, но таким тоном, что у меня побежали мурашки по спине:       — Тогда может ты расскажешь, что на самом деле произошло? Почему я оказался в больнице? Почему незнакомый мужчина из этого дома оплатил мои больничные счета? И почему ты мне врешь все это время? — я лишь испуганно уставился на него и ничего не сказал. Спустя несколько долгих мгновений он продолжил: — Я так и думал, — и отпустил мое запястье. — Тогда не пытайся мне мешать самому узнать что произошло, ведь я устал от того, что моя жизнь как по щелчку выключается, а самые близкие мне люди все пытаются замять и умолчать об этом, — тяжело вздохнул. — Кирс, я и в правду устал жить… — он хотел продолжить, но в какой-то момент его губы сомкнулись и больше он не произнес ни слова.       — Как бы это не было интересно за вами наблюдать, ребятки, но мне пора на работу. Алан, если ты хочешь о чем-то со мной поговорить, то приходи по этому адресу вечером, часикам к восьми. Я тебя встречу, чтобы ты не заблудился, — и подмигнул ему. — А пока прощаюсь с вами, — и ушел.       Мы постояли так какое-то время в подъезде, пока я, поежившись, не спросил: — Что значит ты не хочешь жить? — задал я пугающий меня вопрос. Он не ответил, лишь подошел к двери и открыл ее передо мной. — Тогда зачем ты спас мою жизнь? Если сам того же не хочешь, — я прошел на улицу и убедившись, что он пошел за мной, продолжил дорогу.       — Твоя жизнь кажется мне ценнее моей, — тихо отозвался он, идя сбоку от меня. — А сейчас я вижу, что ты прекрасно справляешься и без меня. Поэтому я хочу дойти до конца и узнать, что со мной происходит. Даже если после всего этого меня не окажется рядом с тобой, — он опустил голову еще ниже, так, что выбившиеся пряди закрыли его глаза.       — Да как ты можешь так говорить… Ведь столько людей беспокоятся о тебе и любят тебя, а ты… — молчание, а меня трясет всего от страха. — Давно ты об этом думаешь? — молчание, а в груди зарождаются судорожные вздохи. — Но ты ведь любишь меня? — в горле встал ком, а к глазам поступают слезы и меня накрывает. Я закрываю рот руками, но рыдания вырываются у меня из горла, мне больно дышать. Сквозь биение сердца в висках, я слышу, как он что-то говорит, но не могу понять что. Но я чувствую его руки, что прижимают к себе так крепко, его губы, что касаются моего лба, его пальцы, что нежно приглаживают меня. Со временем все успокаивается, но меня продолжает трясти от странного внутреннего холода, а Ал все также прижимает меня к себе и все шепчет: — Прости меня, прости… — он сам дрожит, но держит крепко меня в своих руках. Я опять принуждаю его жить ради меня? Но что я могу поделать, раз я такой эгоист…       Этим вечером он никуда не пошел, оставшись со мной. Больше мы ни о чем не говорили. Мы приходили в себя, и каждый по своему. Я, переодевшись в такую несуразно большую пижаму, втыкал в телек, а Ал готовил ужин. Вот только когда я сунулся на кухню за водой, то увидел как он, сидя возле плиты с горящими конфорками и посудинами на ней, сгорбившись на стуле, тихо плачет. Он закрыл глаза ладонями и плотно сжал губы так, что о том, что он плачет, я смог понять только по дрожащим плечам и капающим на штаны с подбородка слезы. Я не знал что должен сделать или сказать. Я даже не понимал толком чем он мог быть так расстроен, если не помнит ничего из своего темного прошлого. Или он все равно испытывает все те же чувства, что и я, несмотря на отсутствие воспоминаний? Подойти и обнять его? Поцеловать? Для меня Ал всегда был тем человеком, который сам справляется со своими переживаниями. Я умею успокаивать только его темную сущность, но как успокаивать самого Алана — я не знал. Пока я в нерешительности стоял в коридоре, он глубоко вздохнул, выравнивая дыхание, вытер слезы руками и вновь встал за плиту как ни в чем не бывало. И сколько раз он так плакал на кухне, а я этого не замечал? Через какое-то время я все-таки зашел в пространство кухни, но Алан был уже вроде как в порядке. Правда суп был пересолен.