В доме детства в шкафу не только чьи-то кости

      — Можешь ли ты теперь сказать, что чувствуешь к нему? — в который раз спрашивает старик, сидя в своем потертом стареньком кресле. Снова глубоко вздохнул и продолжил искать ответ. Я уже лучше осознаю, что со мной произошло, но сказать, что ненавижу — слишком жестоко. Но как бы я не пытался убедить себя в обратном, мысль, что именно его отец творил все это с нами — не дает мне покоя. Да и после всего, он прожил 10 лет в беспамятстве, имел друзей и все то, чего я был лишен. Я испытываю болезненную привязанность к нему, но она меня заставляет остаться там, в этом кошмаре и не дает мне двигаться дальше. Переступить все это и получить ту жизнь, которую я хотел и к которой я шёл всю свою сознательную жизнь… Но в его присутствии я не могу спокойно думать, там я полностью во власти эмоций. Я его ненавижу, но хочу его внимание, его обожание, его нежность… Я хочу этого человека, несмотря на то, что это возвращает меня обратно в эти воспоминания. Правда в том, что мне никогда не забыть, и мы просто будем ходить кругами… Сближение и отталкивание… Снова и снова насилие над собой и друг другом…       — Я не знаю… Все слишком сложно, — вновь выдавливаю из себя, на большее — сил у меня нет.       — Хорошо. А можешь ли сказать, что ты хочешь сделать, когда видишь его?       Что я хочу сделать? Я хочу убежать. Но вместе с тем хочу быть рядом с ним. Хочу причинить ему боль. Хочу обнимать и целовать. Хочу убить его. Хочу спасти его. Это все про него, но про какую его часть? Та, что была со мной, когда моя жизнь превратилась в ад? Или та, которая меня собирала по частичкам?       — Я хочу любить его… Так, как я это умею. Не знаю, станет ли от этого кому из нас легче, но я хочу этого, — продолжаю нервно сминать кофту руками и начинаю дрожать.       — Что ты сейчас чувствуешь?       Мне страшно, я боюсь, что мы умрем, если продолжим пытаться быть вместе. Вопрос только в том, чей мир разрушится раньше.       — Мне холодно, думаю мне все-таки нужен плед.       Старик без лишних слов взял плед, что предлагал мне ранее и накрыл им мои плечи. Он отвлекся на заваривание чая, обозначая своеобразный перерыв.       — Как там Алан? Вы не сказали о его состоянии ни слова за последнюю неделю.       — Сейчас следует сконцентрироваться на тебе и твоем состоянии. Мне бы хотелось, чтобы вы увиделись, только тогда, когда оба будете к этому готовы.       — Но как я могу говорить о том, что я чувствую к нему, что хочу с ним делать и так далее, если я не могу его видеть?       — Думается мне, что если ты окажешься с ним рядом, то ты даже не будешь пытаться отвечать на эти вопросы.       Принимая из его рук кружку теплого чая и грея о нее руки, я мысленно был согласен с ним. Но тревога внутри меня все нарастала. Особенно теперь, когда я знаю о его состоянии и кто он есть.       — Я думаю, что готов его увидеть. Прошу, отвезите меня к нему.       — Что ты понимаешь под «готов»?       — Я понимаю, что произошло со мной. И я готов встретиться со своими чувствами, что я испытаю при виде его. Думаю, для меня этого достаточно, чтобы продолжать.       — Кристиан, меня радует, что твое состояние стабилизируется и мне не хотелось бы прерывать твою динамику. Но раз ты сам этого хочешь, то я вынужден просить тебя о помощи, — Модест тяжело вздохнул и нехотя обернулся ко мне. Его светлые глаза из-под кустистых бровей были очень печальны.       — Что с Аланом? Неужели вы все это время молчали, когда с ним что-то не так? — я подскочил с места и немедленно начал собираться. Медлить не было желания ни минуты.       — Мы все-таки предприняли попытку объединить его личность, так как рано или поздно он вспомнил бы все, пока поддерживает общение с тобой, — не отставал и продолжал ходить вокруг да около.       — Что вы, блять, сделали?! — мои нервы были взведены уже до предела. Я не мог даже представить, чего боюсь на самом деле.       — Когда Алан пришел в себя и стал задаваться вопросом, где ты и что произошло, мы решили попытаться ему все объяснить.       — И что? — мы садились в его старую тарантайку, а исходящую из меня злобу я стал выражать постукиванием по дверке.       — Так как на слово он мне, естественно, не поверил, мы показали ему часть видео.       — Что вы сделали?! — машина с глухим похрапыванием завелась, и мы медленно тронулись в сторону больницы.       — Алан ушел снова в свою бессознательную форму, но больше он к себе никого не подпускает и обратно в сознание не приходит.       — Вы просто больные ублюдки… И при всем этом вы несколько раз в неделю проводили со мной занятия, но ни слова не обронили о его состоянии. Вы же знаете, что я все для него сделаю, так почему же тянули? А если он никогда не станет прежним? А что, если он и меня к себе не подпустит? А что, если уже слишком… — я прикусил губу, не желая допускать такой вариант, что Алана, которого я знал все это время, больше нет.       — Это сейчас ты осознаешь что произошло, кто ты, кто он и что ты к нему чувствуешь. Тогда ты сам до конца не понимал и мог сделать ему еще только хуже.       — Да кто с вами сравнится, о великий профессор… — машина подъехала к главному входу. Пока он не вернётся в сознание, одного я его больше не оставлю. Это будет моя плата за его доброту. И на этом мы распрощаемся.

***

      Он сидел в дальнем углу пустой палаты совсем один. Его и без того прежде казавшиеся тонкие и нежные запястья были в следах от ремней, а на одном из них все еще продолжал висеть один такой с порванными концами. Алан почти не издавал никаких звуков. Подобрав к себе ноги и сжавшись всем телом, он не выглядел таким грозным как при прошлой нашей встрече. Когда я вошел в палату, его настрой переменился. Он всем телом развернулся в моем направлении, привстал на полусогнутых ногах и издал что-то смешанное между шипением и рычанием. Совсем по дикому. Как и всегда. Рубашка на нем была порвана, на спине и руках виднелись царапины, которые возможно он сам и оставил. За то время, что я его не видел, он сильно исхудал, а волосы отросли так, что сомневаюсь, видит ли он меня.       — Лани, это я, — тихо позвал я его. Он перестал издавать эти странные звуки, но поза оставалась все той же, напряженной. — Я вернулся как и обещал, — от моих слов он никак не смягчился, как это бывало ранее, но принялся шумно втягивать носом воздух.       — Пожалуйста, оставьте нас вдвоем, — попросил я сопровождающих. Как только за спиной послышался щелчок двери, я потихоньку продолжил движение к нему. — Пожалуйста, пусти меня к себе. Я ничего тебе не сделаю, — я остановился в шаге от него, но тот и не думал выглядеть хоть на грамм дружелюбнее. Учитывая, что глаз я его по прежнему не видел, я встал совсем рядом и как можно аккуратнее трясущейся рукой стал убирать волосы с его глаз. Он смотрел мимо меня, на дверь, где остались остальные. Так значит я по прежнему могу находится рядом с ним? Какое облегчение…       — Ох, Лани, как ты меня напугал… — уже увереннее, я пригладил его волосы и, несмотря на его шипение, опустил его голову ниже, вынуждая посмотреть на меня. Глаза, что так долго меня пугали, продолжали избегать смотреть на меня. Он опустил их вниз. И даже когда я приподнял его голову за подбородок, он продолжал смотреть куда угодно, но только не на меня. Что-то не так…       — Лани, почему ты не смотришь на меня… Ты мне тоже не доверяешь?       Он робко обхватил меня рукой за талию и слегка прижал к себе, а затем и второй, обнимая все крепче и зарываясь лицом в мои волосы на макушке. К глазам подступили слезы. Как я мог быть так далеко от него все это время и думать о том, чтобы оставить его… Тогда, когда он продолжал все это время ждать меня. Он громко втянул мой запах носом и осел вместе со мной в руках на пол. Он сильно ослаб. Я должен быть рядом, чтобы он мог прийти в себя, а там будь что будет. Я нежно прикоснулся губами к его щеке и продолжил перебирать его волосы, устроившись на его коленях. В близи он выглядел ещё хуже: губы потрескались, скулы выступили еще отчетливее на фоне впавших щек, под глазами залегли темные круги. Со временем его дыхание начало выравниваться, а он сам смог наконец расслабиться, закрыть глаза и уткнуться в район моей шеи, всё также продолжая нежно обнимать меня до тех пор, пока не провалился в глубокий сон.       — Я буду рядом, спи.

***

      Через некоторое время он очнулся с глубоким вздохом, будто до этого и не дышал вовсе, а затем замер, явно не понимая, где он. Приобняв его за голову, я продолжил поглаживать его волосы, пытаясь хоть немного успокоить его так сильно бьющееся сердце. Но стоило ему успокоиться, почувствовав мои ерзанья от дискомфорта, взвалил мою тушку на койку рядом, которая издала сдавленный скрип. Лани осмотрелся вокруг. Поняв, что все осталось неизменно и здесь по прежнему только я, он слегка расслабился и, упав передо мной и положив голову ко мне на колени, уставился прямо в глаза. С таким любопытством равнодушного льва, но очень требовательного и внимательного.       — Что ты такое ждёшь от меня? — поднял я бровь, поглядывая на этого большого кота в обличье человека.       Он стал медленно, по хищному приближаться к моему лицу, все так и не отводя взгляда. Эти жёлтые глаза… Дикие и пугающие, манящие и ясные… Я не заметил, как начал трястись от крупной дрожи, но он тут же отстранился и стал смотреть в сторону, снова избегая взгляда.       — Прошу, верни Алана… — тихо прошептал. Лани с грустью посмотрел на меня из-под нахмуренных бровей, а затем принялся за то, что делал до меня, но уже более ожесточённо скрести ногтями руку с ремнями, пытаясь их сорвать. Я потянулся чтобы помочь, но он вновь остервенело дернув, содрал остатки и вместе с ними разодрал себе запястье до крови. — Зачем ты это делаешь…

***

      — Он постоянно что-то ломает, разбивает и сам себя ранит.       — Видимо это его способ оставаться в этом состоянии. Физическая боль — необходимое условие. И почему-то он не хочет уходить в тень, а остаётся всеми способами. И все это после просмотра видео.       — Может он боится, что если Алан все вспомнит и воссоединит в себе все части личности, то он как отдельная личность прекратит своё существование? Для него это подобно смерти.

***

***       Он обессиленно опустил руки, по которым медленно текла кровь. Так продолжалось некоторое время. Я никогда не видел, как он восстанавливался после критических состояний. Я видел только его страдания. Но когда он более менее стабилен… Как его удержать в этом состоянии? Он подобрался ко мне ближе и неумело прижался губами к моим, а затем тихо прошептал:       — Спроси его про сказку и цвет глаз, — а затем отстранился от меня, грустно улыбнулся и уставился на свои запястья. В какой-то момент он перехватил запястье, перекрывая ток крови.       — Что это? — слегка хрипло, но спросил он, сжимая пальцы на своем запястье и слегка приподнимая его для меня.       — Алан? — не верящим голосом спросил я, вглядываясь в это лицо. Я не понимал выражения его глаз.       — А что, совсем плохо выгляжу? — спросил он, иронично изогнув бровь и улыбнувшись потрескавшимися губами.       — Боже, как я рад, что ты пришёл в себя, — не удержавшись, я крепко обнял его, чуть не повиснув на нем, от чего он сдавленно охнул, но на объятья ответил так мягко и нежно, как мог только он.       — Так что же произошло? Я смутно помню, что кажется уже спрашивал. у Модеста? — он нахмурился, пытаясь припомнить последнюю беседу.       — Ты сильно простудился, была высокая температура, поэтому пришлось тебя везти в больницу и привязать, чтобы в горячке не навредил себе. А теперь все в порядке, ты идешь на поправку.       — И только? Мне кажется, что Анита хотела поговорить о чём-то важном. И тебя я помню, ты что-то спрашивал. Но о чем же. — Алан продолжил хмуриться, а руки потихоньку сползли вниз по моей спине. А затем снова принялся расчесывать места креплений и продолжил как-то пусто смотреть в одну точку. — Мне кажется, это было важно.       — Алан, прекрати! — он не обращал внимание на мои слова, а продолжал все сильнее впиваться ногтями в кожу на запястьях. — Алан… — нежно положив руки на его, я их легонько сжал и прижался к его губам своими. — Прошу, послушай меня… — он сморгнул, приходя в себя. — Давай приведем тебя в порядок, хорошо? Тебе нужно принять душ и поесть, иначе скоро ты совсем ослабнешь и будешь идти на поправку ещё дольше.       — Ох, прости, ты прав. Я даже не представляю, насколько скверно выгляжу. Поможешь? Мне кажется. что сейчас мне. это немного затруднительно сделать.       — Да, конечно! — легко встав с кровати, я помог Алану приподняться и пройти в душевую. Он еле держался на ногах и цеплялся как за меня, так и за стену.       — Ноженьки совсем не держат. Прости, что приходиться помогать мне, — очень неловко, но он начал снимать с себя одежду. Боже, как он похудел… И весь в ссадинах, синяках… Главное удержать его сейчас таким.       — Что-то мне не хорошо, — он оперся обеими руками о стену душевой и начал тяжело дышать. — Я что, пил накануне? Кажется припоминаю, что пил с кем-то… И голова болит чертовски, — он прижался лбом к плитке. Я поднырнул прямо к нему в душ и принялся целовать его плечи. — Что ты делаешь? Разве тебя не смущает моя нагота?       — Да, смущает, но просто хочу тебя подбодрить. Давай помогу? — я принялся намыливать его макушку, от чего его плечи несколько расслабились и он, присев на коленки, совсем по балдежному прикрыл глаза. — Ну как, хорошо?       — Ради твоих рук я готов делать все что скажешь, — откинув голову, он прижался к внутренней стороны кисти губами и внимательно проследил за моим выражением лица. — Ты смущён? — спросил он, слегка улыбаясь.       Хочу больше… Вот такого, с откинутой головой, полуулыбкой в глазах и в мыльной пене… Я наклонился над ним и впился в его губы. Он приподнялся и прижал меня к себе и спиной к стенке и продолжил поцелуй. Боже, как я скучал по его телу… Он сместился губами на мою шею, от чего с губ у меня сорвался стон, не успев прикусить себе руку. А затем его снова покачнуло, и он устало уткнулся в мое плечо, дрожащими руками сжимая меня в объятьях.       — Прости, Кирс, мне не хорошо, — его начало снова трясти словно в лихорадке.       — Позвать врача? — мягко спросил я, придерживая его за плечи. Но он уже не отзывался. Боже, когда уже закончится это все…