Глава 21
7 февраля 2019 г. в 13:15
Модест Александрович поступил в точности так, как и сказал, настоятельно попросив перед своим уходом пронаблюдать за ним, на всякий случай. Его уложили в одиночную палату, предварительно привязав тканевыми лоскутами к металлическим жердочкам кровати. Было очень странно наблюдать, как моего такого ранимого и мягкотелого психолога привязывают словно психа к кровати. Чуждым здесь мне было все, впервые за долгое время мне показалось что это все ненастоящее и происходит явно не со мной, только пульсирующая боль в ногах напоминала о моем существовании и потребности в отдыхе. Все сновали вокруг него чуть ли не на цыпочках, то капельницу поставить, то подушку поправить, хотя он даже признаков жизни кроме тяжелого дыхания не подавал, в то время, как я все больше ощущал себя элементом декора.
Благодаря настоянию дедули, несмотря на определенное время для посещения пациентов, мне разрешили остаться с ним на всю ночь. Не скажу, что чувствовал себя в той же безопасности, что и раньше, но тем не менее ни тот мужчина, что подвез нас, и никто другой из персонала меня не трогал, позволяя тихо сидеть в углу палаты и наблюдать за всеми манипуляциями над безвольным телом. Алана стало значительно меньше лихорадить после капельницы, но тяжелое дыхание в тихом полумраке палаты пугало. Я боялся притронуться к нему, будто он мгновенно проснется и уставится этим своим печальным взглядом, выворачивая меня наизнанку. Этот дикий образ, что стоял у меня перед глазами, не выходил из головы. Почему же я раньше не замечал такой до боли знакомый характер его движений, поз и выражений этой дикости? Ведь тем немногим, что заставило меня вспомнить о том мальчике, были лишь сны и цвет его желтых глаз. В любой другой момент я не видел в нем и капельки тех призраков прошлого. Но тогда, в приемной, он предстал передо мной именно таким, каким я воображал его спустя много лет после заточения. Я не понимаю, как два разных человека могут уживаться в одном теле. Может эта двойственность была свойственна ему и тогда, когда эти мужчины держали нас вместе? Я так привык считать, что тот мальчик просто животное, но может и тогда было что-то такое, что выбивалось из всей картины? Как бы все не перемешалось с настоящим.
Взяв в руки его мокрые вещи, я решил повесить их сушиться на батарею, потому что сидеть здесь рядом словно в морге с трупом, что не может пошевелиться, но по глупым представлениям может очнуться, слишком тяжело. Даже держа в руках разорванную во многих местах футболку, я не мог вспомнить, когда ее довели до такого состояния. Тогда, в приемной? Или же в машине… Что со мной не так, почему я не могу вспомнить даже такие мелочи? Но с другой стороны, это не важно, ведь я храню образы намного важнее испорченной вещи. Например, как Алан в этой футболке, вымазюкавшийся в муке, пытался спечь хоть что-то напоминающее пирог. Тогда я еще боялся ложиться с ним спать и всю ночь подвисал в телевизоре, а он не мог уснуть под его шум и немного, пусть и раздраженно, но забавно-угрожающе шмякнул пакет с мукой на стол. Волна белого порошка окатила его, и он начал, громко фыркая, обтирать лицо и неловко отряхиваться. Тогда я тоже улыбался, но ему эту улыбку так и не подарил. Почему?.. Вдруг он больше никогда не станет тем Алом, которого я знаю, и такого шанса больше не представиться. Тогда все будет просто. Нажав на педальку мусорного бака, я выбросил эту дрань, представляя, как можно выбросить те воспоминания, которыми я так дорожу.
Встряхнув его джинсы, я сморщился от громкого звука выпавших ключей. Я конечно понимал, что далеко не гений, но сейчас осознал всю глубину пропасти даже между мной и идиотом. Мельком взглянув на тихо посапывающего Ала, я поднял ключи и положил на столик, доставая попутно оставшееся содержимое его карманов. На ладони красовалась знакомая горсть сосательных конфет, и я не смог не умильнуться, ведь он всюду таскал их с собой, а фантики всегда украшали квартиру. Интересно, а какой он на работе? Вспомнив их схожую улыбку с Анитой, я подумал, что он, наверное, такой, как и всегда со мной. Ведь в его представлении я тоже калека. Ну, разве что не лезет обниматься к клиентам, как тогда в ванной, когда он пытался защекотать, отучивая меня материться, или, когда мне снился кошмар… Не говорит все что вздумается, когда я лезу к нему с расспросами или же сбегаю из дома. А ведь он был так зол на меня. Интересно, я бы разозлился, увидя, как он отсасывает кому-то в подворотне? Убил бы, наверное… Мда, тот я еще подарочек. И точно не целует своих пациентов. Так нежно, с заботой, убегая на работу, или так жарко, подминая под себя на столе в одной лишь простыне. Щеки начали гореть, а перестать кусать губы я так и не смог. И уж точно не кидается искать под проливной дождь в одной футболке… Почему я такой идиот и цепляюсь за какие-то мелкие обиды, нежели взять и посмотреть на все в целом. Он ведь так беспокоился обо мне все это время, а я понял это только сейчас.
По-хорошему нужно сходить к нему домой и принести вещи потеплее, но сейчас мне нельзя оставлять его одного. Механически доставая всякую мелочь, я совсем не придал значение грязному целлофановому пакетику, пока не развесил джинсы по батарее. В груди что-то екнуло. Наспех разорвав этот пакет и вытащив из него трясущимися руками такую ненавистную мне флешку, я не смог удержать ее. Как он нашел? Ведь я даже сам не знал куда точно закопал, когда сбежал от того ублюдка. Точно, если Ласка была с ним и искала по запаху, немудрено, что она у него. Но это же значит... Мне срочно нужна Анита, но телефона, как назло, не было.
Со стороны кровати послышался скрип встревоженных прутьев, к которым был привязан Алан. Неужели уже проснулся? Прижавшись плотнее к стене, я смотрел за его головой, боясь, что он сейчас повернется в мою сторону, страшась того, что я снова столкнусь с ним. Но он не торопился искать меня взглядом, лишь дергая привязанной рукой к себе. Подойдя немного ближе и вглядываясь в его лицо, я понял, что ему снова снится кошмар. Возможно ли, что мы видим одни и те же сны? Он глухо застонал, пытаясь прижать руки к себе, но длины повязок было недостаточно даже сменить положение кисти. Пускай я пожалею, но сил моих нету смотреть на это. Развязывая его руки, я не мог перестать представлять какого было бы мне, если, проснувшись, не мог сжаться в комок и почувствовать себя хоть здесь в безопасности, а был беспомощно распят в какой-то стерильной палате. Хватит с нас двоих ненужных страданий. Неловко придерживая его запястье, я не хотел больше покидать его. Я сходил с ума, не зная, что с ним, но сейчас попросту нету никого ближе меня, и ему придется потерпеть меня рядом с собой. Отвел прилипшие пряди с его лба, что то и дело закрывали его глаза. Пускай первое, что он увидит буду я, а не палата. Помню, как мне было страшно, когда я оказался в его доме, хотя и не был привязан к кровати. А ведь первое, что он сделал — обнял, чтобы успокоить. Его грудь подергивалась в неровном дыхании, а ресницы дрожали от бегающего взгляда под веками, что скорее всего видел прошлое. Повернувшись ко мне и положив обе ладони возле моих рук, вскоре, от поглаживаний он начал успокаиваться, а на душе стало немного легче. Теперь я чувствовал себя на своем месте, нежели вдали от него. Не помню в какой момент голова стала такой тяжелой, что сил хватило лишь поставить рядом стул и, присев, положить голову на его же подушку. И под его горячее дыхание, что щекотало нос, я смог заснуть. Это был слишком долгий день для нас обоих.
Проснулся я от его тяжелого хрипа. Он уже не спал, а сидел в кровати, прижимая трясущиеся руки в лоскутах к своей груди и ритмично покачиваясь взад-вперед. Только тяжелый кашель прерывал эти метрические движения.
— Алан, ты как? — положил руку ему на плечо, присаживаясь на край кровати и вглядываясь в его лицо. Не поднимая головы, он уткнулся макушкой в район груди и тихо позвал меня, слабо стискивая ослабевшей рукой мою футболку. Так значит это мой Алан… Я не смог сдержать вздох облегчения. — Последнее, что ты помнишь? — мой голос дрожал от обуревавших меня чувств, но выяснить это представляется мне сейчас наиболее важным.
— Машину, — такой слабый и тихий голос, что мне приходилось прислушиваться, но, кажется, он все помнит, явно хороший знак, — как меня оттуда вытолкнули, — это он так воспринял что его нес чуть ли не на руках тот мужчина? Поежившись и сильнее прижавшись к моей груди вопреки оптимальной температуре в комнате, он замерз.
— У тебя был жар, и тебе дали лекарство. Видимо температура спала, поэтому и кажется, что холодно. Я принесу одеяло, — но его рука предупреждающе потянула меня за одежду.
— Такой страшный звук с дороги, — его макушка опустилась еще ниже, к животу. Навострив уши, никакого шума за окном я так и не услышал, только птицы изредка свистели, обозревая раннее утро. Мы точно говорим об одном и том же?
— А дальше мы вошли в больницу, помнишь? — подсказал я.
— Нет, я отполз под ветки ели, чтобы не касаться дождя, — его начинало трясти. Что он такое говорит?
— Мы привезли тебя в больницу, тот мужчина и я, Кирс. Вспоминаешь? — я начал не на шутку переживать за его состояние.
— Да, помню. Ты и.. папа, — он нервно сглотнул. — Я был с тобой на заднем сиденье, а он за рулем.
— Нет-нет, ты что-то путаешь…
— Тогда он выбросил меня на придорожную полосу, — где-то я слышал уже это словосочетание, кажется тогда он упоминал аварию… которой не было. Осознание этого ясно врезалось в память, вызывая желание все снова забыть. — Больно, больно… — и он продолжил тихо поскуливать, да так жалобно, что у меня сердце разрывалось. Он вспомнил тот день, когда его отец, не желая больше лечить и не в силах его сдерживать, сбросил вниз, по склону, без единого шанса выжить. Оттянув низко ворот, пальцы его не прекращали скрести грудь, пытаясь словно выцарапать ту боль вместе с хрипом.
— Прошу, успокойся, — краем глаза я заметил входящего старика, который быстро перехватил Алана за руки, предупреждая дальнейшие травмы, и тихо заговорил:
— Тише, Алан, тише.
— Да не Алан я! — взревел он, не поднимая головы, но сжимая кулаки. — Его голос, но не он… — и затих.
— Что ты хочешь сказать? — аккуратно начал выспрашивать дед, внимательно вглядываясь в его лицо.
— Лани? — тихо позвал его, и он мгновенно подскочил, но лоскуты, что я так и не снял с его ног, и крепкая хватка Модеста удержали его на месте.
— Так тебя зовут Лани? — мягко обратился психиатр, желая наладить контакт, но мне это больше напоминало работу сапера.
— Не зовите меня так! Так зовет меня только он! — и он мотнул головой в мою сторону, впервые взглянув на меня. Этот хмурый взгляд, дерганные движения. Но разве этот Алан... может говорить? Почему тот Алан не помнил того дня? — Не могу... так много... говорить… — хрипло и рвано сообщил он. — Иначе проснется… — его губы искривились словно каждое слово приносило ему боль.
— Тогда как тебя зовут? — продолжал ловко вытягивать из него дед, когда мои губы только бессильно дрожали.
— Спроси Алана… — он смотрел мне в глаза и опускал голову вниз при каждом слове, показывая, что это должен сделать я, — о сказке и о цвете его глаз.
— Что за бред? Почему ты сам не расскажешь? — но он лишь бессильно покачал головой. Сколько мы не спрашивали, он больше не отвечал, только приоткрывал нелепо губы и тоскливо смотрел в окно. — Я так не могу, мне нужен перерыв, — сказал я перед тем, как выйти в коридор.
— Постойте, молодой человек, — Модест Александрович мягко придержал меня за руку и вышел вместе со мной. Так и не подняв свой задумчивый взгляд из-под кустистых бровей, после недолгого молчания, сказал: — Я вижу, как тебе тяжело, как метаешься то к нему, то от него. Но подумай на минутку - каково ему.
— Рано или поздно он все забудет, снова. Да и чем я тут могу помочь? Мне уже кажется, что это я схожу с ума.
После недолгого разговора о том, каким я видел его во снах и то, каким я узнал его позже, он задумчиво почесал голову и сказал:
— Как я и думал, скорее всего у него диссоциативное расстройство или же попросту говоря, раздвоение личности, — как ни странно, но от этих слов я не почувствовал какого-либо возмущения или страха, только понимание, что я это знал и чувствовал, но не мог поверить. — Думаю, ты и так уже понял, что с ним, просто тебе не хватало уверенности в своих доводах.
— Одна его личность — Алан, что спас меня. Добрый и ранимый, с пробелами в памяти, но хорошо развитой речью, верно? — старик утвердительно мотнул головой и подсказал продолжение:
— А другая — не говорящая, абсолютно неадаптированная к социуму, как ты называешь - дикая, но по всему и хранящая все те воспоминания, что так травмировали Алана изначально. Именно с этой личностью и говорили мы сейчас.
— Но разве он может разговаривать? Вы же сами сказали, что он не говорит, — несмотря на такую хорошую версию, которая объясняла так много, в голове все равно не укладывались некоторые факты.
— До того, как я пришел, о чем вы говорили? — продолжал выяснять все больше этот старик, но на удивление я легко шел с ним на контакт и рассказывал все без утайки, понимая, что от этого зависит и состояние Алана.
— Ему снился кошмар, и поэтому я застал его покачивающимся на кровати. Когда я спросил, что он помнит, он описал один из тех дней, что Алан не помнил.
— Подумай, может быть это рассказывал сам Алан? Просто он не окончательно проснулся и рассказал тебе свой кошмар, но та другая личность перехватила контроль, когда поняла, что он может вспомнить. Помнишь его слова? "Иначе проснется". И частично смог поговорить с нами, взяв его голос.
— Возможно ли такое?
— Этот феномен настолько редкий и многогранный, что я ничему не удивлюсь. Причина того, что границы между ними смылись - его критическое состояние. Нет беды в том, что другая личность смогла поговорить с нами, она нам даже помогла в постановке диагноза. Но если сам Алан сможет получить что-то взамен, допустим, те воспоминания, что хранит темная личность, которые еще в детстве вызвали такой разрыв между этими двумя, как думаешь, что с ним станет? Его личность и так разделилась на две, кто знает на сколько частей расщепиться его сознание, когда он вспомнит.
— Но чем я смогу ему помочь?
— Пока не знаю, но ты тоже пойми. Темная личность меня подпускает, но в целом людей ненавидит. Ты видел его реакцию на других. А светлая его сторона меня почему-то на дух не переносит. То ли чувствует, что я могу помочь ему вспомнить, то ли что… Ты единственный, кого он подпускает в любом свете. Может быть мне и показалось, но та, темная личность, словно оберегает тебя и Ала, будто он единственный в курсе, что здесь происходит, но не может сказать. Черт, так мало времени и так не вовремя. Его горячка только ухудшает положение дел.
— Хорошо, я останусь с ним. Постараюсь узнать от него как можно больше, пока он в таком состоянии и все запишу. Но на данный момент меня волнует еще один вопрос. У вас есть номер Аниты?