В доме детства в шкафу не только чьи-то кости

      — Ты не больно-то расстроился, что я ее так грубо выпроводил, — сказал я, когда дверь за ней закрылась.       — Поверь, я хотел сделать это намного раньше. Она совсем не знает границ, но я считал, что тебе с ней будет легче.       — Мне и с тобой хорошо, — положив тетрадь обратно на стол, я приблизился к нему и, внимательно следя за его глазами, спросил: — Между вами точно ничего нет?       — Конечно нет, — не дрогнув, сразу ответил. — Почему тебя это так беспокоит?       — При ней ты более сдержанный, — залез к нему на колени.       — В чем же это? — спросил он, выразительно изогнув бровь.       — Ты меня почти не касался, — на что меня, крепко ухватив за бедра, притянули к себе, да так резво, что я едва успел выставить перед собой вмиг вспотевшие ладони. Сердце забилось, как бешеное от его резковатых движений. Казалось, все как обычно, он ласково приобнимает и гладит, но внутреннее напряжение не уходило, что никак не могло скрыться от его внимательного взора. Сейчас он так близко, такой взбудораженный и сладко пахнущий…       — Я посчитал, что этим могу тебе помешать говорить, — слегка опустив взгляд в сторону, он ослабил хватку и слегка отстранился.       — Требую компенсации, — слегка играючи постучал пальчиком по его носу, привлекая его внимание.       — Хорошо, — его улыбка очаровывала, но она была настолько отстраненной от настоящего, адресованной скорее своим мыслям, но не мне.       — Поцелуй меня, — он вышел из своей дымки, растерянно моргая и разглядывая меня искоса. — Ты уже целовал меня ранее, так в чем проблема?       Он неловко мялся, приоткрывая рот и не решаясь озвучить свои мысли, но затем не нашел ничего лучше, как просто повиноваться моему странному желанию. Наклонившись ко мне ближе и приподняв пальцами за подбородок, он легко коснулся губами моих. Такой легкий и невинный, как и весь он. Я совсем не такой, и по-другому уже навряд ли сумею. Грустно ухмыльнувшись, я зарылся рукой в его взлохмаченные с утра волосы и отчаянно вцепился в его податливые, но такие жаркие губы. Я ожидал что он замрет в растерянности, как это было в прошлый раз, но он ответил. Сначала робко, лишь нежно скользя по моим губам, но стоило углубить поцелуй, как его поглаживания сменились крепкой хваткой на моей одежде, а движения начинали терять свой мягкий и неторопливый характер, приходя в хаотичное возбуждение. Он прижимал к себе еще ближе, заполняя то пространство, что я очертил ранее. Я чувствовал, как от моих движений его начинает пронимать мелкая дрожь, а его сбивчивое дыхание так опаляло меня, что я не хотел это прекращать. Тело охватывал давно забытый жар, заставляя мое сердце усиленно колотиться, качая кровь в область щек и ниже. Но стоило мне коснуться его груди, а точнее совсем не двойственно ее поглаживать, как Ал замер, а затем и вовсе решил прервать поцелуй. Взбудоражено смотря мне в глаза, он начал говорить совсем севшим голосом:       — Прости, я не должен был… — заткнул его очередным поцелуем, обнимая его лицо ладонями и не отпуская. Он взял меня за запястье, пытаясь прекратить. — Остановись, — вырвавшись из моего поцелуя, почти прошептал и опустил голову мне на плечо. — Мы не должны…       Мягко обхватил губами его мочку уха, слегка покусывая и не переставая ерзать на его бедрах, где уже отчетливо чувствовалось сексуальное напряжение. Ал сдавленно застонал и, подхватив за бедра, вынудил приподняться и отстраниться от себя, но от его стона все волосы на моем теле встали дыбом. Как далеко мы можем зайти? Я задрал футболку, желая ее и вовсе содрать, чтобы оказаться к нему еще ближе, но Ал, плотно прижав к себе и привстав, бросил меня на стол, да так грубо, что из моих уст вырвалось только тихое «Ой». Задев при падении следы чаепития, по полу начали звонко стучать металлические ложки, но только от звука разбитой чашки я пришел в себя и задрожал, понимая, что я хотел сделать только что. Ал, низко склонившись надо мной и прижимаясь лбом к моей груди, тяжело дышал. Стоило мне только подать голос, как он:       — Помолчи. Прошу, — едва придерживаемая столом и моей ногой простынь оставалась последним барьером между нами. — Прости что напугал, такое больше не повторится. Обещаю. Прости меня, прошу. Я не хотел…       — Лучше скажи честно: ты хочешь меня? — прошептал ему на ухо, крепко вцепляясь одной рукой в волосы этого чертова лжеца. Он дергается, пытаясь отодвинуться от меня, на что я обхватываю его ногами за ребра и дергаю на себя. Скатерть под его руками сборилась и поехала, в следствии чего он распластался на мне, прижимаясь всем своим «не хотел» промеж моих ягодиц. — А это у нас что такое? — поерзал бедрами поверх простыни, а губами прижался к его уху.       — Ки-и-рс-с-с, — произнес, тихо шипя. — Прекрати все это.       — Я хочу, чтобы ты был честным со мной. Я, кажется, не прошу тебе делать мне предложение или признаваться в великой гейской любви, просто, блять, скажи: ты хочешь меня трахнуть? — знаю, что позже я могу пожалеть о своих словах, но его педантичность меня просто вымораживает, заставляя все внутри злобно клокотать и ломать мне клетку изнутри. — У тебя есть нехилый шанс сослаться на только что ушедшую секс-бомбу и все, тема закрыта. Может быть, тебе вообще противно ко мне прикасаться, и ты каждый раз представляешь сексапильных цыпочек, что делают тебе эротический массаж только для того, чтобы коснуться меня? Ты же у нас ведь мать Тереза в лице психа, а по совместительству любитель BDSM, как же так, не помочь одной растерзанной душонке в сломанной секс-игрушке…       — Прекрати, ты же знаешь, что это не так, — он перестал вырываться, наблюдая за мной с каких-то пары сантиметров от моего лица.       — Так скажи мне это, — по щекам потекли слезы из-за истинной веры в то, что я сказал. Может быть, я это сам придумал? Что он любит тесные контакты, его мягкость и робость, спутал это с глубоким профессионализмом психолога и скрытую брезгливость. Руки перестали быть его опорой и мягко приобняли меня, полностью вдавливая в его разгоряченное тело, а губы как некогда ранее скользили по щекам, собирая влагу. В удивлении я распахнул заплаканные глаза и замер, во все глаза следя за его дрожащими ресницами.       — Да, я хочу тебя, — вырвалось с его обжигающим дыханием мне на ушко, а сам он, слегка отстранившись, проникновенно посмотрел мне прямо в глаза. В них я видел то, что никогда замечал: теплоту и нежность, что перетекало в меня словно патока. — Но не нужно думать, что я так тесно тебя касаюсь только из желания трахнуть, — он невесело усмехнулся, а взгляд стал более печальным, но это было прежде, чем он снова погрузил меня в головокружительный поцелуй, заставляя позабыть обо всем. В груди все горячо трепетало, а дыхание не хотело успокаиваться. Неужели у меня получилось снять с него эти чертовы ограничители? Его руки свободно гуляли по моему телу, в точности, как и губы, но он по-прежнему избегал всех эрогенных зон, хотя мое тело даже на такие ласки реагировало однозначно. Не знаю, как долго мы нежно ласкались на этом столе, но моя спина окончательно затекла, и нам пришлось прерваться.       — Но ты же говорил, что ты не по части мальчиков, — судорожно сглотнув, решил заполнить тишину.       — Так и есть, — зарылся носом в мои волосы, приподнявшись на локтях. — И мы не должны это продолжать. Так будет неправильно.       — О чем ты говоришь? — он отстранился от моих волос и грустно уставился на меня.       — Я не могу позволить тебе привязаться ко мне настолько, пока я составляю все твое окружение. Это естественно, что ты желаешь быть со мной после всего, но я не хочу этим пользоваться, — он отвел рукой мои выбившиеся пряди за ушко. — Когда ты решишься выйти отсюда, у тебя появятся друзья, новые привязанности и, в том числе, любимая или любимый. Но если ты выйдешь туда с таким грузом как я, ты не сможешь меня бросить, даже если будешь это понимать.       — Кто это говорит в тебе? Сам Алан или этот его псих?       — Кирс, я и вправду считаю, что так для тебя будет лучше.       — Тогда сейчас же трахни меня и попробуй сказать мне все это снова, — рукой прошелся по его животу, стремясь к его самому чувствительному месту, но он ловко перехватил мои руки и положил их над моей головой. Почему он так избегает секса со мной?       — Прости, я сам виноват, что дал к себе так привязаться. Но сейчас нам нужно обоим остыть и выспаться, — он легко оттолкнулся от стола и, наспех обернувшись совсем скомканной простынью, отошел к проему. — Сегодня я посплю на балконе.       — На каком балконе? Ты же простынешь! — но он ушел, оставив меня дрожать одного посреди разгромленной кухни.