Я стану тебе крылом

Король проснулся в отвратительном настроении. В горле першило так, будто он наглотался песка. Песка… его передернуло при воспоминании о сне. — Не читайте перед сном современную поэзию, — пробормотал он, растирая лицо. — Это плохо сказывается на сне и пищеварении. Король поднялся с постели, сделал несколько энергичных движений, прогоняя остатки сна, и принялся одеваться. Его дед, знаменитый Кантар Блистательный, в свое время разработал сложнейший церемониал, по которому и заставлял жить весь дворец. В какой-то мере это помогало: придворные перестали интриговать против короля и принялись интриговать за место подле него. Придворный, подававший перчатки своему королю, стоял гораздо выше подающего левый чулок. Должно быть, потому и ввел Кантар пышную линтарийскую одежду, бывшую полтора столетия назад последним писком моды в обиходе — чем больше предметов одежды задействовано, тем больше придворных занято. Сам король с удовольствием отказался от этого ежедневного и мучительного ритуала и ежегодно упрощал свой костюм, убирая расшитые драгоценными камнями плащи и все сильнее, и сильнее уменьшал носки туфель. Еще в прошлом году длина носка у некоторых модников составляла не меньше полуметра. Они называли это «жить на широкую ногу». Король предпочитал крепкие, добротные солдатские ботинки с закругленными носками. Ему все еще приходилось носить тяжелые и неудобные бархатные гауны и пурпуэны, но, по крайней мере, от шелковых чулков, которые, Бездна их побери, держались на честном слове слове и многочисленных завязочках, он избавился, заменив их простыми линтарийскими штанами. Линтарийцы, законодатели моды и общественной жизни, давно уже обратили внимание на древний костюм предков, состоящий большей частью из туник разнообразного кроя, силуэта и длины. С их помощью легко можно было подчеркнуть достоинства и скрыть недостатки. Король причесал короткие волосы, задумчиво сжег в пламени свечи свои вчерашние вирши не перечитывая их перед этим, и, насвистывая, вышел из своих покоев. Он кивнул своему секретарю, сидевшему в приемной, и произнес: — Найди художника, и потолковее, будь добр, Сайланс. Я буду в фехтовальном зале. Король легко сбежал по широким ступенькам парадной лестницы и спустился на первый уровень подвала. Его шаги эхом раздавались под сводами пустого помещения. Мало кто вставал в такую рань ради того, чтобы провести полчаса с мечом или копьем в руке. Королю хватало манекенов, которых он разил не дрогнувшей рукой. Затем он вернулся в свои покои и скинул потную одежду кучей на полу. Ванна уже была готова. Большая деревянная бадья, полная теплой воды, и ведро поменьше, с обжигающе холодной. Посвежевший, он вышел из ванной. Грязная одежда, кучкой брошенная на полу, уже была убрана, а на специальный манекен, чья фигура полностью соответствовала параметрам короля, уже был накинут новый наряд. Трапезный зал встретил короля настороженным молчанием: наверняка Пиррим уже разболтал все, что узнал вчера. Поклоны… поклоны… глаза долу. От молодого короля не знают чего ждать. Его считают почти тираном, но молчат. Король всего лишь делает то, что должен. То, чего от него совсем не ждут. Его подданные, кажется, делятся на две категории: одни вспоминают старые добрые времена, когда король был выше всех, и они ничего не решали, и на тех, кто ждет, когда король их лично отведет за ручку в светлое будущее. И те, и другие не понимали, чего от них собственно хотят, зачем им чего-то решать и делать самим. В глобальном смысле, разумеется. Решать, как повысить собственные доходы они очень даже умели и любили. Те, кто истинно пытался сделать что-то не для себя, а для королевства, ценились королем на вес золота. Например, советник Ларт, который уже ждал короля в кабинете. — Ваше величество, — поклонился он и привстал. — Садитесь, Ларт, — махнул рукой король, устраиваясь в роскошном кресле по другую сторону стола. — Что там у нас на сегодня? ~•~•~•~ Пиррим не был ни особо умен, ни особо глуп. Он был родом из небогатой дворянской семьи и не мог похвастаться образованием или воспитанием. До тринадцати лет он носился по полям и лесам близ деревушки, принадлежавшей его отцу, такой же чумазый и босоногий, как и дети крестьян. После первой течки его отправили учиться в один из тех пансионов, о которых принято с пренебрежением говорить: «там омеги забавляются математикой и вышиванием». Денег хватило на три года, поэтому в шестнадцать Пиррим вернулся домой. Отец уже присматривал ему жениха, когда мимо их деревушки проехал со свитой тогда еще принц Райнар. — Пойди, оденься покрасивее и выйди во двор, — шепнул Пирриму отец. — Может, понравишься кому. Затем скептически оглядел юного омегу и добавил: — Жениться на тебе вряд ли кто из столичных хлыщей захочет — не вышел ты ни статью, ни знатью. Но хоть с шеи моей слезешь, горемычный. И протянул Пирриму небольшой флакон, на донышке которого бултыхалась желтая жидкость. — Что это, папенька? — пискнул Пиррим. — Вытяжка из цветов гулимфии. Для омег не пахнет ничем, а вот альф и бет привлекает как сахар пчел… А ты думал, как твой покойный родитель меня заполучил? — старый альфа издал неприятный смешок. — Потом признался, конечно, стервец. Уже на смертном одре. Все боялся, что без этого средства мы тебя, дурачка, из дому не выпихнем. Пиррим приглянулся самому принцу. Днем ничего интересного не произошло, но вечером принц Райнар поймал его в коридоре и крепко прижал к себе, а затем поцеловал. «Вырваться отсюда… Вырваться… А там будь, что будет…» — с несвойственной ему бесшабашностью подумал Пиррим. И ответил на поцелуй. Принц подхватил его на руки и понес, с неистовой нежностью впиваясь в губы. А Пиррим только шептал заполошно: — Ох, мой принц, ох, мой принц, — и потом со сладкой негой: - ой, мой принц! Райнар сразу уснул, а Пиррим долго лежал, сухими глазами глядя в потолок. — Я такой грязный, — говорил он еле слышно. — Такой подлый и грязный… разве я достоин жить? Но наложить на себя руки он не смог, ни в эту ночь, ни после. Утром Райнар прятал от него глаза, недоумевая, что же на него нашло. Совсем не в правилах принца Райнара было тащить в постель кого попало. Папенька устроил показательный скандал. Конечно, женится он Райнара заставить бы не смог — что значит честь худородного дворянчика против слова наследника престола? Но так или иначе, Пиррим был определен ко двору. Он был сыт, одет… В общем пристроен, и даже мог посылать папеньке небольшие суммы, как тот говорил «в благодарность». Судьбу свою он принял просто. Ничем не хуже и не лучше, чем любой другой возможный расклад. Ну, выйти замуж он всегда успеет, когда надоест своему господину. Он научился угадывать, что нужно Райнару, раньше, чем тот сам это понимал. А Райнару требовался глупенький и послушный фаворит. Глупый, но живой, с многочисленными недостатками, иногда раздражающий, иногда забавляющий, но всегда искренний. Таким Пиррим и был для своего господина. Быть фаворитом короля и не служить никому, не касаясь политики было невозможно. Но у Пиррима хватило ума служить тому, кто не желал зла ни королю, ни стране. Он служил Советнику Ларту. И тот сегодня самолично посетил скромные покои Пиррима. Пиррим как раз записывал в особую книгу последнее из написанных королем стихотворений. Он сумел спасти их около сорока за те три года, что находился подле него. Пиррим совершенно не разбирался в поэзии, не знал, дурны или хороши эти строки. Он просто думал о том, что как можно больше должно остаться для потомков сведений о великом человеке. А Пиррим считал короля великим. Вот в этом он не сомневался. Ларт вошел в простую, аккуратно прибранную комнатку без стука и какое-то время смотрел на увлеченно пишущего омегу. Когда же тот дописал последние строки аккуратными, крупными, почти детскими буквами, Советник кашлянул, привлекая внимание к себе. Омега вздрогнул. — Твое время на исходе, Пиррим, — сказал он усаживаясь на узкий диван. — Благодарю тебя за хорошую службу. — Да, — ответил Пиррим, глядя в сторону. — Мое время вышло. — Я позабочусь, чтобы ты получил достойное содержание, а супруг короля не преследовал тебя из ревности. — Благодарю, советник. — Прощай, Пиррим. — Прощайте, Советник, — безучастно ответил Пиррим, все так же глядя в сторону. Советник хотел было еще что-то сказать, но лишь покачал головой и вышел. Пиррим долго сидел, глядя в одну точку, затем тряхнул головой, ударил руками по коленям, не то засмеялся, не то всхлипнул. Осталось только аккуратно подвести короля к мысли о расставании, так, чтобы тот не чувствовал себя виноватым. Что выбрать? Скандал? Но Пиррим никогда не закатывал скандалов. Это будет выглядеть подозрительно. Измена? Не очень-то Его величество и раньше верил в его верность… Вляпаться в политическую интригу? Заманчиво. Быть может, Пиррим сумеет еще послужить напоследок… Время еще было, так что не стоило рубить с плеча. Пиррим запер дверь своих покоев и пошел прогуляться по саду. Он даже не заметил, что его парик надет набекрень, а мушка на левой щеке почти отклеилась. Встретившиеся на пути придворные приветливо улыбались, а за спиной ехидно скалились. Все чувствовали, что время Пиррима истекает. В парке, к самым ногам Пиррима упал незапечатанный лист бумаги, исписанный его собственным полудетским почерком. Глупый, ничтожный омега! Настолько ничтожный, что я даже не желаю знать твое имя. Скоро твое место займет другой. Он красив и опасен как змея. Он выпьет душу твоего короля, отравит его сердце своим ядом. Имя ему Порок, дело его — измена. Ты хочешь избавиться от него, ничтожный? Хочешь увидеть страх на его лице, а затем его смерть? Присоединяйся. По губам Пиррима скользнула легкая улыбка. — Я еще послужу вам, мой король. О глупый, ничтожный Пиррим!