Оттенки огня

      Джоанна всегда знала, что будет великой правительницей. Первенец короля Роберта и королевы Серсеи, долгожданное, нежно любимое дитя. Над ней ворковали няньки и служанки, придворные расплывались в улыбках и приседали в поклонах.       «Ах, как хороша маленькая принцесса, вылитая мать!»       «Ваше Высочество, вы растёте не по дням, а по часам. Скоро женихи не дадут покоя Его Милости».       «Ну, какая затейница!»       «Какой голосок! Все соловьи в округе завидуют!»       — Моя прекрасная львица, моя сладкая месть, — мурлыкала матушка, расчёсывая золотые кудри Джоанны. Девочка глядела на их отражения в зеркале и улыбалась. Она будет такой же, как матушка. Нет, ещё прекрасней, ещё величественней, ещё могущественней! Ещё, ещё!..       Для всеобщей любимицы только лучшее. Самые лучшие куклы, разодетые в шелка и парчу, точно знатные леди. Их восковые лица были неотличимы от живых. А в спальне выстроен целый маленький городок, со своими замком и даже септой. Крохотные колокольчики под крышей мелодично звенели, стоило задеть их пальцем. В личной шкатулке принцессы хранились драгоценности, а полки были заставлены изящными безделицами со всего света. Джоанна ела с золотых тарелок, спала на мягчайшей постели под невесомым балдахином. Её развлекали своими песнями придворные барды. И она знала, что она несравненная, благословение Богов и украшение двора.       Кронпринцесса, наследница Железного трона. Джоанна вертелась перед зеркалом, примеряя короны матери, и вскидывала подбородок высоко. Она будет королевой, и никто не посмеет перечить. Никто не смел ей перечить уже теперь. Принцесса стискивала кулаки и пронзительно визжала, стоило кому-нибудь ограничить её свободу или не выполнить желание. И все тут же суетливо соглашались на любой каприз и умоляли не рассказывать ничего королеве. Ведь королева Серсея не станет разбираться. В спорах между принцессой и дворней, мать всегда встанет на сторону дочери. А к виновным она вовсе не милосердна. Джоанну приводило в восторг то, как боялись королеву слуги. Как бледнел перед ней даже великий мейстер. Так же будут бояться и саму Джоанну.       — Всегда помни: ты особенная. Ты моя кровь, безжалостная львица, — матушка нежно целовала в лоб. Джоанна помнила, и никому не позволяла забыть. Ни дряхлому мейстеру, ни глупым септам, ни королевским гвардейцам, ни тем более служанкам. Они все должны помнить, кто Джоанна! Она особенная, она госпожа, никто ей не указ! И она вольна делать всё, что пожелает.       Септа Лерика смела отчитывать принцессу, грозила кривым костлявым пальцем и лишала сладкого «за поведение, недостойное дочери короля». И голос у неё был отвратительный. Даже кричала она противно, когда огонь лизал её уродливые тряпки вместе с кожей.       — Милая моя, ты не пострадала? Не испугалась? — матушка взволновано прижимала принцессу к себе.       — Она умерла? Умерла? — Джоанна возбуждённо отбивалась от объятий. Ей хотелось поглядеть на изуродованное лицо воспитательницы, подойти поближе, потрогать, но матушка не пускала. Поджечь крепко спящую септу оказалось восхитительно просто.       Септу Лерику Джоанна больше не видела. Но были и другие. Септа Нариса оказалась круглой, точно бочка, и забавно дёргалась, ойкая, когда принцесса колола иголкой её необъятные бока. Трость септы Мии Джоанна постоянно прятала и не отдавала, пока та не отыщет её сама. За пару месяцев септа стала настоящим мастером в этом деле.       Королевские гвардейцы были неповоротливыми в своей белоснежной броне. Джоанна любила рисовать на доспехах красками, а потом убегать от рассерженных рыцарей и прятаться в саду. Искали они хуже септы Мии, поэтому принцесса часто успевала уснуть под кустом, просыпаясь от разгневанных возгласов матушки. Её Джоанна не боялась: матушка никогда не ругала её. А отец был очень занят государственными делами. Джоанна и не видела его почти. Зато однажды он позволил ей посидеть на Железном троне, и девочке с тех пор часто снился тронный зал с его высоты. Это место предназначалось ей, ей одной. Рейнира Таргариен носила корону всего несколько месяцев, но Джоанна Баратеон будет править десятилетия. Единственная дочь. Единственная наследница трона.       Джоанне было восемь, когда родилась Мирцелла. Крикливая, с вечно удивлёнными глазёнками и светлым пушком на голове. Матушка пела малютке колыбельные, целовала крохотные пальчики, чем выводила старшую дочь из себя. Что в Мирцелле особенного? Ничего! Всего лишь блёклая копия самой Джоанны. Запасная принцесса. Та, которой никогда не стать первой.       — Я буду, буду королевой! И отправлю сестру подальше. Так и будет! — шептала Джоанна перед сном и в том находила покой. Она всё ещё была любимицей двора и матушки. Она всё ещё была наследницей своего отца.       А через год родился Томмен.       Суматоха творилась ужасная. В колокола били, не переставая, отвратительно довольный отец принимал поздравления, и отовсюду слышалось: «Наследник! Наследник родился! Маленький кронпринц! Слава Семерым!».       — А как же я? — хотела спросить Джоанна. Ведь это она наследница!.. Она кронпринцесса!.. Она благословение Богов!.. Джоанна кусала губы, чтобы не зарыдать. Никогда ещё она не ощущала себя столь потерянной и несчастной. Про неё, казалось, сразу же все забыли.       — Это ведь я будущая королева, — жалобно протянула девочка.       Отец расхохотался, потрепав по волосам:       — Какие глупости! Твоя мать, наконец, подарила мне сына. Он и унаследует мой трон.       — Нет! Нет! — задохнулась Джоанна и бросилась в свои покои.       Септа поспешила за ней:       — Ваше Высочество, ну куда же вы! Неужели не желаете посмотреть наследника? Помнёте ведь юбки, и причёска растреплется. Ваше Высочество, нехорошо сбегать.       Джоанна завизжала и запустила в ту кубком.       — Я буду делать, что захочу! Я наследница отца! Я! Я! Я вырасту, и заставлю вас целовать мои туфли! Вы все пожалеете, что так со мной обращались! Не прощу, никогда не прощу того, что мной пренебрегли!.. — топала ногами принцесса и раскидывала по комнате вещи. Злость колотилась в груди дикой птицей и раздирала изнутри. Хотелось вопить так, чтобы слышал весь замок. Нет, ещё дальше! Чтобы все-все знали, как несправедливо обходятся с любимой дочерью короля. Джоанна вцепилась себе в волосы. Шпильки брызнули в разные стороны. Хотелось разодрать всё в клочья, лишь бы унять пожар в сердце. Она ничего не отдаст брату! Ничего! Уж лучше бы он умер при рождении! Девочка зарыдала от обиды, упав на ковёр. Раньше к ней непременно пришла бы матушка, и Джоанна уткнулась бы лицом в её юбки, заходясь плачем, пуще прежнего. А теперь её украл Томмен. Что за идиотское имя, Семеро! Она прорыдала до ночи, но матушка так и не пришла. Предательница! Даже она забыла о дочери, стоило родиться сыну. Чем он так хорош? Чем?!       На следующий день Джоанна смотрела на Томмена и стискивала кулаки в бессильной злобе. Почему этот уродливый комок забрал у неё всё одним лишь фактом своего рождения? Несправедливо!       — Хочешь подержать его? — спросила матушка.       Я хочу, чтобы он никогда не рождался.       Джоанна кивнула, и ей на руки осторожно положили завёрнутого в шелка маленького выродка, которого отныне звали наследником Железного трона.       — Я ничего не отдам тебе, — едва слышно шепнула она. Томмен сонно щурился, тяжёлый, сытый и довольный жизнью. Ещё бы ему не быть довольным. Джоанна скривилась. Ну и урод.       — Осторожно, Ваше Высочество, а не то уроните!       Принцесса вскинула на няньку гневный взгляд и тут же разжала руки. Томмен упал на пол и разразился громким плачем. Вокруг запричитали, заохали, бросились его поднимать, но Джоанне и слова сказать не посмели. «Надеюсь, он убился», — зло подумала принцесса. Но ненавистный брат быстро успокоился на руках матушки. Принцесса отвернулась, чувствуя, как дрожат руки.       В честь рождения долгожданного принца празднества закатили на две недели. Бесконечные пиры, балы и охоты; маскарады и игры до рассвета. Джоанну поздравляли с рождением братика, и она сжимала зубы, с трудом сдерживая желание ударить очередного наглеца. Чему тут радоваться? Девять лет она была несравненной и любимой. А оказалось, что эти годы все эти предатели только и ждали, когда появится её замена, в мужской ипостаси. Отец пил, пил и пил. Шлёпал служанок пониже спины и на дочь не обращал никакого внимания. Она ему больше не была нужна. Теперь её участь — выйти замуж за того, на кого укажут, и умереть в безвестности. Ну уж нет!       — Оставь нас, — приказала Джоанна, входя в детскую. Матушка присутствовала на пиру, и не должна была помешать. Нянька удивлённо заморгала глазами:       — Но Ваше Высочество…       — Я хочу побыть наедине с братом, — надменно бросила Джоанна. Отчитываться перед прислугой она была не намерена. Женщина замялась, комкая в руках передник.       — Не думаешь же ты, что я хочу навредить своему милому братику? — елейно спросила принцесса. Нянька испуганно закачала головой и, наконец, ушла.       Томмен спал, приоткрыв рот. Отвратительно! Матушка даже кормилицу для него искать не стала, как для Мирцеллы. Ему королева посвящала почти всё своё время, и Джоанна чувствовала себя оскорблённой и за сестру тоже, к которой никогда не было так много внимания.       — Что особенного в тебе? Чем ты лучше меня? — тихо спросила принцесса, вцепившись в перила кроватки. Джоанна надеялась, что он умрёт. Маленькие дети ведь часто умирают? Но он всё не умирал и не умирал. Румяный и умиротворённый. Великий мейстер говорил, что он крепкий малыш. «Будет таким же отважным и сильным воином, как и его отец», — подхватывали придворные льстецы. Джоанна с трудом сглотнула горькую слюну. Ненависть колотилась в висках, тяжело оседала в груди. Рождение Томмена всё испортило, отобрало у неё то, что было её по праву. Но ничего… Она заберёт себе всё обратно. Ведь первенцу короля Роберта и королевы Серсеи дозволено всё, что она только пожелает.       Джоанна осторожно вытащила подушку из-под головы брата. Тот поморщился, открывая глазёнки, но зарыдать не успел. Девочка навалилась всем телом, скрывая ненавистное лицо подушкой. Под ней точно жирный червяк шевелился, и отвращение накрыло с головой.       Она скажет, что «милый братик» перестал дышать во сне. Она будет плакать и обвинять во всём няньку. Но зато никто больше не встанет между ней и матерью с отцом. Между ней и троном. Любимое дитя может быть только одно. И наследник тоже может быть только один.