Четыре
24 ноября 2015 г. в 16:18
Сверившись с наручными часами, кое‐как разглядев циферблат в слабом освещении уличного фонаря, блики которого пробиваются в мою тюрьму, прихожу к выводу, что раз я здесь торчу в одиночестве почти три с половиной часа, Нина не очень-то спешит мне на выручку.
В этом районе не многолюдно, дома в большинстве своем заброшены прежними жильцами, и встретить здесь можно разве что преступную прослойку общества или афракционеров, и они нередко являются одними и теми же, а потому на их помощь рассчитывать не приходится. Подобный контингент с удовольствием поржет над моим положением, да еще и наверняка придумает способ, как закрыть насовсем мой путь к свободе, особенно если узнает во мне одного из представителей власти в Бесстрашии: я тот, кто регулярно отдает приказы об их поимке, а зачастую и ликвидации.
Ситуацию можно было бы считать катастрофической, если бы не мое чудесное детство, давшее мне бесценный опыт по нахождению выхода из, казалось бы, абсолютно безвыходных раскладов. Спасибо больному на голову отцу, который не брезговал рукоприкладством, а после — удержанием меня в запирающихся шкафах; когда я подрос и почти перестал в них помещаться — в погребе на кухне. Я с легкостью мог сказать, где какая стоит банка с консервацией, в каком углу хранится картофель, а в каком — свекла. Так я старался отвлечь себя от мыслей о том, где находился, и это немного помогало, однако, перейдя в Бесстрашие и попав впервые в свой пейзаж страха, я понял, что клаустрофобия со мной ушла из Отречения, крепко держа за руку, и она не желает отпускать меня до сих пор. Но я не был бы собой, если бы не пытался бороться со своими слабостями. К тому же, место, где я вынужден быть сейчас, не представляет собой закрытую со всех сторон коробку: оно имеет подобие люка в потолке, сюда поступает свежий, даже холодный с учетом приближающейся ночи воздух, а значит, шанс на то, что я поддамся панике, практически ничтожен.
Когда компанию мне составляла Нина, у меня не было времени думать о том, боязно ли мне и должно ли, собственно, быть. Моей первоочередной задачей было спасение девушки, которая неизвестное количество часов провела на ледяном полу и которая лишилась достоинства по желанию заказных ублюдков, а вместе с ним и нижнего белья, имея серьезную вероятность приобрести взамен одну или несколько инфекций разного рода. Мной двигал порыв защитить, быть настоящим мужчиной, самоотверженным, как Отреченный, и сильным и храбрым, как Бесстрашный. Оставшись же наедине с собой, я пробудил спящего червя сомнения, начав задумываться о том, о чем не следовало бы, чтобы успешнее и быстрее, что важно, выбраться отсюда.
Размышляя о возможных вариантах, я стою только под ямой в полу над головой, так как лишь здесь я могу пустить в легкие кислород, не обогащенный примесью разлагающейся кошки, что давно покоится вдоль одной из стен помещения. Изучая пространство еще при Нине, я нашел длинную ржавую, конечно же, трубу, к одной из сторон которой была приварена большая металлическая пластина. Прихожу к заключению, что ее можно было бы использовать для подъема наверх, навстречу к вольной жизни.
После первой же попытки сдвинуть с места тяжелый груз я понимаю, что, видимо, тренируюсь крайне мало и до мифического Геркулеса мне очень и очень далеко. Кажется, кто‐то сможет прийти на мой зубовный скрежет и мычание от усердия, но меня это не заботит. Нет ничего невозможного для человека, который жаждет достигнуть поставленной цели: сложно сказать, через сколько минут, а может, часов, ведь я потерял счет, увлеченный работой, я смог поставить долбанную трубу на пол, мечтая о том, чтобы она не рухнула и не придавила меня, хотя подобное избавило бы меня от обязанности по спасению собственной шкуры.
Вытираю рукавом пот со лба, дышу часто, обняв свой пилон, трясущимися руками надеваю обратно пальто и вспоминаю навыки лазания по канату со школьных уроков физкультуры. Мысленно проговариваю мантру, упрашивая уставшие мышцы не подвести, а трубу не шататься, однако пол, мягко говоря, кривоват, и вибрация нагоняет жути, но одновременно придает скорости. Ржавчина противно пристает к влажным от стресса и адреналина ладоням, зато не дает им скользить. Стремлюсь, резво перебирая конечностями, и, наконец, оказываюсь наверху. Цепляюсь пальцами за доски, загоняю в один из них занозу, шиплю, но не убираю руку — уж больно рискованный шаг. Затаскиваю свое тело, пыхчу от заново сбившегося дыхания. Хочется откинуться на спину и глотнуть воздух полной грудью, жадно хватая его ртом, но я прекрасно осознаю, что не знаю, где этот пол, бывший совсем недавно для меня потолком, может провалиться, поэтому спешно, но на всякий случай ползком, покидаю чертов дом, и уже на улице принимаю положение лежа. Мою одежду все равно не спасти, поэтому мне абсолютно не важно, на что я там приземлился, пусть хоть птичий помет, хоть человеческий. Я смог, я выбрался. Сам. Я горд собой, смех своевольно пробивается изнутри, и я хохочу, словно не в себе. Вполне похоже на правду, в принципе.
Передохнув после тяжелых физических нагрузок, бреду в сторону дома, усмехаясь и качая головой: я просто счастливчик — проблемы и неприятности принимают меня за своего и навещают чаще обычного. Ужасно хочется пить, во рту сухо, горло до рези дерет при каждом глотании, но до моего жилища еще прилично идти пешком, а ноги и без того подрагивают. Издалека слышу ворчание и мат, и, судя по голосу, это женщина. Вглядываюсь в темноту, напрягаю зрение и на автомате ускоряю шаг, двигаясь навстречу.
— Да ебическая сила, что ж ты валишься все время?! — доносится до меня после звуков падения.
Теперь я, кажется, знаю, кто это, но удостовериться все же стоит:
— Кристина, ты? — громко спрашиваю.
— Четыре? Фу-у-ух, — шумно выдыхает, когда я подхожу ближе, — блять, хоть кто‐то свой… Иди сюда быстрее, я сейчас сдохну тут! Сил больше нет ее тащить. Сука, худая вроде, а как обмякла — будто слона на себе пру…
— Это кто? — удивляюсь я, увидев темноволосую девушку, которую Кристина держит, обхватив рукой поперек груди. Она поднимает ее лицо за подбородок, кривит губы, выказывая еще и так свое недовольство. Я убираю мешающие прядки и открываю рот от изумления: передо мной Шона, без сознания, мокрая насквозь, как и Крис. — Что случилось?!
— Я понятия не имею, что случилось у нее, а вот мне пришлось нырять за ней в воду, так как она, дурища, сиганула с моста в реку…
Могу лишь моргать, нахожусь в полнейшем ступоре.
— Эй, давай отмирай, красавчик, надо ее домой отправить.
— Да, конечно… — спохватываюсь я и беру Шону на руки. Кажется, у меня из‐за сегодняшних волнений открылось второе дыхание. — А ты знаешь, где она живет?
— Четыре, тебе напомнить, кто я? Откуда я могу это знать? Я только помню, что раньше она жила в переулке, где находится парикмахерская Бэнкса, и решила идти сюда, надеясь, что хоть кто‐нибудь попадется по дороге, узнает Шону и скажет, где ее дом. И еще, давай ускоримся, а то у меня смена вот-вот начнется. Если опоздаю, Сэм мне голову открутит.
— Постараюсь, — обещаю я. — Только давай лучше пойдем к Зику, я знаю его точный адрес. Да и он явно нужен Шоне сейчас.
— Куда угодно, Четыре, лишь бы быстрее, — она поднимает руки ладонями кверху.
— Расскажи, что произошло, подробнее, — прошу Крис.
— Ну, я хотела зайти в магазин, черт дернул меня посмотреть направо, и там я увидела, как какая‐то девка перелезает через перила на мосту. Я бросилась туда, осторожно позвала ее, чтобы не напугать и она не свалилась от неожиданности, и тут она поворачивается, гляжу, а это Шона! — брюнетка эмоционально всплескивает руками. — Вся зареванная, мычит что‐то невнятное — я сумела разобрать только одно: «Я во всем виновата». На мои расспросы она рыдала в голос и бубнила. А когда я стала уговаривать ее перелезть обратно, она начала отходить от меня боком и заявила, что все равно умрет. Что случилось такого, объяснить она не смогла. Будто в трансе каком-то, пиздец просто… Выглядело жутко. Не знаю даже, сколько я там пыталась ее уболтать, но, видимо, я ей порядком остопиздела в один момент, и она прыгнула. Я побежала вниз, к берегу, и поплыла ее вытаскивать. Ты когда‐нибудь пробовал спасать тонущего? Я давно не Бесстрашная, хоть и пресс под шкафом качаю, такой мускулатуры нет. Ладно, выбрались мы… Искусственное дыхание, прямой массаж сердца, все дела… Закашлялась, зараза, очухалась. Ну, я ее за руку на себя взвалила и поперла. А к тому времени ни одна собака на улице не попалась. Все, уроды, по норам уже сидят, а Шона в обмороки регулярно падает. Я же не знаю, может, она еще и наглоталась чего, чтобы наверняка… В общем, я рада тебя видеть, Четыре, — усмехается Кристина, закончив монолог.
— Да уж, не могу сказать того же, — сквозь зубы проговариваю я, несказанно радуясь, что до дома Зика осталось пару метров. — Иди, — киваю девушке на него, — звони в дверь.
В окнах горит свет, спать хозяева еще не должны, но они почему‐то невероятно долго, отвратительно медленно реагируют на пришедших гостей. Или мне это кажется из‐за того, что я готов рухнуть, прямо как Шона.
— Кто там? — интересуется, похоже, Юрайя.
— Санта Клаус, блять! — раздраженно кричит Кристина. Сегодня она не в духе, еще бы.
Дверь распахивается, и ухмылка сползает с лица парня, а приготовленные слова остаются не произнесенными, когда он узнает нас.
— Зи-и-ик! — орет он, задрав голову вверх, повернувшись к лестнице. — Спускайся быстро!
Он забирает у меня Шону и кивком приглашает войти. Мы послушно идем за ним в гостиную, Юрайя осторожно опускает Шону на диван, укладывая голову на подушку. Слышится топот ног по ступеням, и тут же в комнату забегает Зик, улыбается сначала, а потом замечает свою девушку и опрометью бросается к ней.
— Что… — только и выговаривает он, ощупывая лицо любимой.
Кристина вводит братьев в курс дела. Меня тянет присесть, но я своевременно вспоминаю, в каком состоянии моя одежда, особенно пальто, и удерживаюсь от этого порыва.
Юри достает из домашней аптечки нашатырный спирт, смачивает им небольшой кусочек ваты и подносит его к носу Шоны, слегка машет рукой, чтобы донести до ее обоняния едкий запах. Она морщится и медленно открывает глаза. Зик выдыхает с облегчением, шепчет ее имя, целуя ладонь.
— Девочка, что ты наделала…
Это кажется мне очень личным, и я непроизвольно отворачиваюсь.
— Ребята, мне нужно идти, на работу пора. Ну, вы знаете… — сообщает Кристина.
— Задержись, пожалуйста, — скорее требует, чем просит Юрайя, уводя ее за собой.
Видимо, я о чем-то не в курсе. Впрочем, и не должен быть осведомлен о личной жизни всех и всякого.
— Зик, я пойду, наверное. Сами справитесь? — Он кивает в ответ. Я разворачиваюсь к выходу, когда он окликает меня:
— Четыре. — Я смотрю в его напряженное лицо с замученным взглядом, полным боли и волнения. — Спасибо.
— Благодари Кристину, я лишь проделал с ней на руках часть пути.
— Неважно, ты помог. Если я когда‐нибудь тебе понадоблюсь, для чего угодно, — подчеркивает Зик, — знай, я с тобой. Всегда.
— Хорошо, — принимаю своеобразную клятву верности и покидаю дом Педрадов.