Порочный Чикаго

      Выставив Питера за дверь, прошу своего охранника Буша, если что, сказать Сэму, что я не очень хорошо себя чувствую, и ухожу к себе в комнату. Не думаю, что в такой не то поздний, не то ранний час найдутся еще клиенты, но подстраховка перед боссом не помешает.       Меня совсем не вымотали два визитера и приятный разговор с Юрайей — мне просто нужно осмыслить то, что произошло.       В душ идти лень, я просто переодеваюсь в удобные короткие шорты и футболку — моя, можно сказать, домашняя одежда. Обычно после смены я всегда смываю с себя грязные следы ночных гостей, но если я сделаю это утром, ничего страшного за несколько часов сна со мной не произойдет. Да и потом, зараза к заразе не пристает. Поэтому я полностью отдаю себя размышлениям.       Юри всегда был для меня особенным человеком, с кем комфортно и легко, и если бы в моей жизни столь важное место не занимал один кретин по имени Уилл, думаю, младший Педрад не стал бы на тот момент встречаться с Марлен. Уж слишком часто я ощущала его пристальное внимание, что никак не вяжется с дружбой.       Та забота, что витала в воздухе некоторое время назад, прямо говорит о том, что ему не все равно. И взгляд, когда он увидел меня в «робе» — совсем не монашеском белье… Да, он мужик, и такое созерцание подтверждает его гетеросексуальную ориентацию, но, как мне кажется, я тупо подлила масла в огонь и лишь подпитала симпатию. Он касался меня нежно, а не похотливо, как могло бы быть при банальном желании обладать, и эти касания были скромными, уютными… Гладил по волосам, аккуратно вытирал со щек слезы, держал за руку, потирая тихонечко пальцами, обнимал, будто я что‐то дорогое… Так не делают старые знакомые или закоренелые друзья.       Черт, это, оказывается, приятно — нравиться кому-то по-настоящему!       Уилл не любил меня никогда, я знаю это. Мы были вместе, но не имели ничего общего с влюбленными голубками, воркующими друг с другом сутки напролет, что окружающих начинает тошнить от излишней приторности и чмокающих звуков. Как Зик и Шона, например. Нет, ничего такого. Мне, конечно, хотелось, но наши ласки были только во время секса. Ни тебе прогулок за ручку, ни поцелуев лишний раз, ни теплых слов, от которых на лицо наползает румянец… Не про нас. Почему я не порвала с ним, если хотела отношений иного вида? Все примитивно: дура. Я была уверена, что моей огромной любви хватит нам двоим с головою.*       Сегодня я второй раз за всю свою жизнь получила оргазм от секса с мужчиной.       Давно известен факт о том, что женщинам всегда трудно достигнуть разрядки, требуется больше времени и определенной совокупности действий, стимулировании конкретных точек, а от простого «сунул-вынул» кончают лишь единицы. Обычно я справляюсь с напряжением сама, руками или в душе, фантазируя об идеальном парне, который вряд ли когда‐нибудь вообще родится на свет.       Первым смог довести меня до края, конечно же, Уилл. Думаю, все дело было в экстриме, что очень бодрил и возбуждал до одури, — мы решили пошалить прямо в коридоре Ямы. А вот насчет второго «умельца»… Если бы мне кто‐нибудь раньше сказал, что меня будет лихорадить, в самом пошлом смысле этого слова, в постели с Питером, я бы хохотала так, что пришлось бы тащить мою веселую тушку в лазарет за успокоительным укольчиком прямо в крепнущий с каждой тренировкой зад.       Тем не менее, это произошло. Честно, не знаю, как к этому относиться. Твою мать, это же Хэйес! Говнюк и ублюдок, эгоист и хуеплет! Но… Мне было хорошо. Зачем я вру? Было невероятно прекрасно. Это не описать — это нужно испытать, чтобы понять.       Ложусь на кровать, прикуриваю. Плевать, что это не отвечает технике безопасности и может привести к пожару. Хотя сейчас почему‐то умирать не хочется. На меня в кои-то веки смотрели иначе. Сразу двое.       Да кому я интересна? Особенно с учетом того, что я постоянно щеголяю, сверкая задом. Я словно подарок без упаковки — сразу все видно и понятно, никакого сюрприза. Нет азарта и пламени внутри. Только похабщина… С другой стороны, можно рассматривать в качестве главной ценности душу, а не тело, и так обнажиться перед кем-то гораздо труднее. Но тут уж я себе льщу: душа моя точно не подарок.       Не понимаю, почему ко мне тянется Юрайя, я ведь обычная шлюха. Быть может, он ориентируется на воспоминания о былой мне, но та Кристина давно трагически погибла, оставив после себя только оболочку с осадком боли на коже, что повсюду и не смывается.       Про Питера рассуждать проще: в первый наш с ним раз он лишь хотел подмять меня под себя, самоутвердиться, поставить для фотографии ногу на спину убитого медведя для трофейной коллекции. Во второй раз он пришел, так как, вероятно, я устроила его в сексе. Но вот вспышка ревности от него… Это относится к тому, чего я никак не могла ожидать, и вряд ли бы увидела это когда‐нибудь, если бы Питер не влил в себя столько литров ужасно крепкого спиртного. Надо сказать, пьяный Хэйес на удивление хорош в сексе. Ни к кому из девочек бухих давно уже не пускают (хотя внизу огромный по выбору бар), но раньше, до инцидента с одной из наших, когда к клиенту вдруг пришла «белочка» и он бросился с кулаками на хрупкую Вики, разрешались подобные визиты. Видимо, за рандеву со мной Питер накинул Сэму несколько сотен сверху… Что ж, льстит. Упорство, отсутствие скупости, ревность, желание и умение сделать приятно не только себе… Неужели и он что‐то начал чувствовать ко мне? О-ху-еть.       От этой мысли кружится голова. Или от ебадцатой за сегодня по счету сигареты. Юрайя, увидев, как я дымлю, спросил, зачем я это делаю и почему не забочусь о себе. Я рассмеялась. Искренне и заливисто, так, что он чуть-чуть смутился. Забота о себе? Серьезно? Не та профессия. Я не воспитатель ясельной группы, которому нельзя подавать дурной пример подопечным. И я все равно вряд ли долго проживу.       Не знаю, как долго я спала, но кажется, что только-только прикрыла глаза, когда раздался стук в дверь. Через силу встав с кровати, иду открывать, забыв спросонок про тапки, без которых шлепать по холодному полу не очень комфортно. Надо бы купить себе ковер…       — Привет, — мило улыбается девушка со светло-русыми волосами. Она новенькая, я не помню ее имени. Киваю в ответ. — Мисс МакСтейн привезла новую коллекцию, Сэм просил передать. Ты пойдешь?       — Эм-м… Слушай…       — Одри, — подсказывает она.       — Одри, я схожу обязательно, спасибо. Приведу себя в порядок и сразу же.       — Хорошо. Тогда я буду ждать тебя внизу, ладно? Мне просто нужно, чтобы кто‐нибудь показал это место.       — Не вопрос.       Она уходит, и я плетусь в ванную. Конечно, я бы не отказалась еще поспать, но до работы у меня наверняка будет время для этого. Какого фига Льюис отправил ее именно ко мне? Мстит за то, что я ночью раньше положенного ушла к себе?       Примерно через полчаса мы уже шли в сторону элитного магазина женского белья «Agent Provocateur»**, вполне неплохо болтали о всякой ерунде типа косметики, секретов макияжа, обуви, странных клиентах, пока Одри не начала интересоваться тем, чем я не готова делиться.       — А ты давно здесь?       — Два года. — Веселье стало понемногу испаряться.       — Кру-уто, — с дебильным почтением в глазах протянула она.       — Что ж тут крутого-то?       — Ну, не знаю… Мне все это кажется клевым и забавным.       — Наверное, ты в этом смысле уникальна. Сюда не идут от хорошей жизни.       — А я вот пришла, — заявляет с улыбкой. — Папа не хочет давать мне деньги на личные нужды, говоря, что все необходимое мне покупается и так.       — И зачем тебе дополнительные деньги?       — Как же? А на травку и марки?       Наркоша. Замечательно.       — Сколько тебе лет?       — Семнадцать.       — И твои родители богаты?       — Да, у папы своя фирма по…       — Неважно, — перебиваю ее. — Тебе не требуется доход, чтобы прокормить себя или даже семью, как у некоторых. У тебя есть крыша над головой, и, похоже, крепкая, а не картонная. Ты никому ничего не должна, тебя не заставили отрабатывать. Тебе просто не дают деньги на всякую хуйню, на дурь, — чувствую, как ярость набирает обороты. У нее есть выбор, и сделала она неправильный. Как и я когда‐то, продав себя из‐за нелепой любви. Так нельзя.       — Эй, да вы чего сегодня злые все такие?! Это мое дело, ясно?       — Ты просто не понимаешь, во что ввязываешься.       — Ничего жуткого в сексе за бабки я не вижу. Ну, попыхтел надо мной какой‐то левый мужик, которому бесплатно никто не дает, и что? Я изобразила сумасшедшее удовольствие, постонала громко и красиво, мне заплатили. Нормальная работа! — пожимает плечами. — Не на фабрику же мне идти, шмотки форменные для фракций шить, — фыркает.       Я только головой качаю. Редкостная бестолочь… Лицо смазливое, а в коробочке для мозга так пусто, что эхо звучит.       — А что с Сэмом, не знаешь? — резко переводит тему. — Он рвет и мечет.       — Нет, откуда мне знать?       — Ну, я подумала, что раз ты живешь прямо в «Красной ленте», то…       — То я на особом положении? Нет, не угадала. Мне просто больше негде жить.       — Ты что, афракционерка? — ее брови взметнулись вверх, почти спрятавшись под тканью шапки.       — Ты слишком любопытная, тебе не кажется?       — Да я просто…       — Это мое дело, ясно? — кривлюсь на ее манер, повторяя ее же фразу.       Надежда, что она заткнется, была ничтожно мала, и, само собой, она продолжила трындычать, рассказывая мне классную, как она сама ее охарактеризовала, историю. Я пустила ее фоном, перестав слушать после слов «мы тогда та-а-ак обдолбались».       Моей радости не было предела, когда в поле зрения показался нужный нам магазин. Вздох облегчения вырвался сам, когда Одри заметила на крыльце свою новую подружку, окликнула ее, активно помахав, и стартанула к ней навстречу.       Уже перед самой дверью, когда я привычно вытерла ноги об коврик и собиралась войти, что‐то побудило меня посмотреть в сторону, и я так и осталась стоять, положив ладонь на массивную деревянную ручку.