Порочный Чикаго

      — Ну что там у тебя? — лениво и обреченно тянет Зик, обращаясь к брату. Юрайя выглядит взволнованным, но выдает мне приветственную улыбку, встретившись со мной взглядом.       — Эм… Нам надо поговорить наедине. Шона, без обид, ладно? — Киваю в ответ.       Что ж я, не понимаю, по-твоему? Я девочка сообразительная.       Поэтому как только дверь в комнату Юрайи закрывается, на цыпочках крадусь туда же и напрягаю слух. Знаю, что это неприлично, неправильно, да и Зика потом можно было бы потормошить и, ублажая, выманить все подробности разговора… Но так надежнее.       — У меня целый вагон новостей, и все дерьмовые, — начинает по ту сторону Юрайя. — Я встретил Четыре, он мне такое рассказал, что не охуеть тяжело! Прикинь, Кристина трудится у Сэма!       — Да ладно? — не верит мой мужчина.       — Вот так! И оказалась она там из‐за выродка Уилла! Помнишь, я говорил тебе о своих подозрениях? Ну, что он приторговывает наркотой? Я был прав. Он серьезно провинился перед Гризли, понимаешь, Гризли! — Уверена, что он сейчас поднял указательный палец вверх для значимости, как всегда делает. — И наша шоколадка пошла за него отдуваться к Сэму.       — Ничего себе! Интересно, а почему он нам о ней не сказал? В курсе же, что вы в одно время инициировались.       — У меня возник тот же вопрос! — восклицает младший Педрад. — Наверное, она прибыльная. Но нам все равно нужно навестить дядюшку и забрать ее оттуда! — грозно настаивает он.       Та-а-ак… Дядюшку?! У них в родственниках сутенер? Тот самый, которого в Чикаго боятся чуть меньше, чем Гризли? И я это выясняю так? Ну, мистер, нас ждет разговор!       Кристина… Боже, я даже не знаю, что именно шокирует меня больше! Ведь я хорошо помню эту милую девчушку, бойкую и упрямую, что так любила проводить время в магазине одежды, где я работаю.       — Слушай, ты правда думаешь, что он будет учитывать наши желания? — голос Зика полон скепсиса. — Это бизнес…       — Попробовать-то надо! Лично я не смогу спокойно жить, зная, что мог что‐то сделать и не попытался.       Вот за это я очень ценю Юрайю: он упрямится именно там, где нужно так себя вести. Зик тоже настойчив, но более расчетлив, в нем нет того авантюризма, той решимости, без которых иногда никак. Многим Юри известен в роли вечно улыбающегося парня, знающего шутку на каждое слово, но лишь минимальному числу людей знаком он настоящий, имеющий порой плохое настроение. Мой Педрад несколько иного склада: ответственный, своенравный, часто строгий. Наверное, все дело в статусе старшего. Конечно, хулиганство и ему свойственно, но в меньшем объеме и с видимыми рамками дозволенного. Чувство юмора они делят поровну, как и умение заботиться, быть верными друзьями и надежными соратниками. Оба брата черпают что‐то друг в друге, обмениваются чертами характера и привычками, оставаясь при всем индивидуальными, как ни странно. Я люблю Зика, и это со мной уже давно.       — Еще не все, — продолжает Юрайя. — Трис куда‐то пропала, и Четыре просит помочь с ее поисками.       — Ух ты! Тут я только «за», если он считает, что от нас будет толк. — Я слышу фырканье.       — Брат…       — Я понял тебя. — Они даже на ментальном уровне общий язык находят! Нам с Линн такое и не светит…       Сестра не рвется со мной дружить, да подобного никогда не было. В моей жизни имелись периоды, когда я винила во всем себя, старалась как-то измениться, чтобы быть с ней ближе, быть роднее не только по крови, но и по духу. Однако рано или поздно устаешь долбиться в надежно закрытые ворота, и я отпустила ситуацию. Почему‐то я думала, что она пройдет инициацию, повзрослеет, начнет, возможно, ценить семью… Но нет. Существование по разным адресам тоже не заставило ее скучать. Видимо, я плотно ассоциируюсь у нее с отцом, мастерски умеющим трепать нервы и выносить мозги. Все мои попытки наладить связь будто заранее обречены на провал с ее легкой руки. Мы пересекаемся, когда я хочу увидеться с Геком, плюс иногда в Яме. Я интересуюсь ее делами, а она моими никогда. Не знаю, что должно случиться, чтобы мы вдруг начали нормально контактировать. Каждый раз, когда я говорю с ней об отце, в глубокой складке ее лба будто бы появляется бегущая строка с требованием сейчас же заткнуться и оповестить только о его смерти, желательно в муках. Но если ненависть к никудышному родителю могу понять, то почему я тоже попадаю с ним в одну команду — сложнейшая загадка для меня.       Бедняжка Трис… Мне хорошо известно, как она «болела» Четыре, но наш хмурый командир так и не решился ей признаться, хоть мы и уговаривали его до посинения, раскусив перемены в его настроении, подкрепленные внимательными долгими взглядами, обращенными к неофитке. Возможно, судьба дает ему второй шанс.       — А зацепки-то хоть есть?       — Подробно в это он меня не посвящал, но мы договорились, что увидимся с ним в ближайшее время.       — О-о, у него найдется минутка для старых друзей? — язвит Зик.       — Ну, он птица важная, сам понимаешь.       — Ага. Это все? А то там просто Шона…       Как только до меня доходит, что речь зашла обо мне, я дергаюсь и даже порываюсь убежать, когда вдруг слышу Юрайю:       — Вот с ней последняя новость и связана.       Что? Я замираю, по-детски льну ухом к маленькой щелке между дверью и косяком. Представляю, как нелепо я выгляжу сейчас.       — Что случилось? — напрягается Зик.       — Мне звонила Линн, с Шоной она не смогла связаться почему‐то. Хотя это странно…       — Юрайя! — Я подпрыгиваю как идиотка от резкого рыка. Мать вашу! Тут неврастеничкой, блять, станешь! Но с таким требованием не тянуть, ущемляя права кота на личную жизнь, я полностью согласна.       — В общем, Гек двое суток не был дома…       — Что с ним?! — Я вваливаюсь в комнату, слишком поздно осознав, что спалила контору.       — Шона, ты что, подслушивала? — с укоризной спрашивает Зик после секундного замешательства и качает головой.       Он сидит на кровати, сложа руки в замок перед собой, а Юрайя стоит у окна. Впрочем, судя по звукам, которые улавливала я, еще находясь в коридоре, он мерит помещение шагами и остановился лишь сейчас, в связи с моим эффектным появлением.       Я игнорирую любимого, обращаясь к младшенькому:       — Ну?! Говори, что с Гектором?       Уверена, видок сейчас у меня тот еще: когда я нервничаю, напоминаю ведьму из детских страшилок. Особенно добавляют остроты образу широко распахнутые глаза, как у душевнобольных после препаратов. Шона превращается в фурию, когда дело касается близких.       — Как я сказал, его двое суток не было дома, а когда появился, Линн устроила ему взбучку. Пацан стал огрызаться, заявил, что уходит и будет жить отдельно.       — Что за бред? — вставляю я.       — Еще он сказал, что работает на Гризли и у него все круто. — Юрайя кривится, с опаской ожидая моей реакции.       Я просто в шоке. Глотаю ртом воздух, словно получила с ноги в живот, и не могу собраться с мыслями. Зик утягивает меня к себе, сажает на колени и обвивает руками. Раньше меня всегда это успокаивало, но что‐то метод перестал работать. Слезы от волнения покидают меня крупными каплями, и Зик подушечками пальцев убирает их с моей кожи.       То, что рассказал Юрайя о девочках, ужасно, безусловно, но это, по сути, меня не касается и задевает лишь косвенно. Здесь же тронута больная мозоль — я очень переживаю за братишку. Я нервничала, когда отдавала его под опеку Линн, которая проводит дома символическое время и, по большому счету, только ночует там в рабочие дни, а Гек предоставлен сам себе. Хочется верить, что он не забросил школу…       Кто‐то скажет, мол, он уже здоровый лось, а по меркам Бесстрашия, где взросление проходит в разы быстрее, и подавно, только вот для меня он до гробовой доски останется младшим братом. Мне тяжело переварить новую информацию, зато очень легко в полной мере проникнуться чувством вины. Мой малыш у Гризли… Да как так вышло-то?       Окажись на моем месте Линн, она бы устроила мне такой грандиозный скандал, что уши в трубочку запросто свернулись бы и главной мечтой стал бы навык прятать голову, как черепаха в свой панцирь. Я же так не могу. Я слишком мягкая, нежная для воинственной фракции, к которой принадлежу, что поделать. Возможно, не пожелай Зик остаться здесь, я бы выбрала иное место для жизни. Хотя кому я вру? Представить себя не в Бесстрашии нереально. И это не мешает мне испытывать боль, будто вместо сердца у меня дикобраз.       — Это все я… Не уберегла, не смогла… — лепечу я, держа Зика за руку.       — Тише, милая, тише, — почти шепчет он. — Все будет в порядке.