Порочный Чикаго

Это большая редкость — мужчина, оправдывающий свою репутацию.       На моем рабочем столе кипа бумаг, ожидающих подписи, и крепкий черный чай, который давно остыл и стал горьким, пока так же, как и документы, рассчитывал на взаимодействие со мной. На автомате размешиваю в кружке сахар — раз шестой, наверное, — и только потом вспоминаю, что я его так и не положил.       Бросив взгляд на непривлекательный напиток, забираю его, чтобы переставить на тумбу и позже убрать, и в этот момент карандаш скатывается на пол. Наклоняюсь за ним, все еще держа чай в руке, и от неожиданности бьюсь головой об столешницу, когда в дверь кабинета стучат. Конечно же, я расплескиваю немного мути себе на брюки и ботинки. Буркнув: «Блядство!», разрешаю войти, еще не разогнувшись.       — Привет! Сильно занят? — интересуется на пороге Зик.       — Я редко бываю свободен, но проходи. — Встаю, потирая ушибленный затылок, и тяну к нему руку. — Что-то случилось? — серьезно спрашиваю, жестом предлагая присесть.       Мы виделись два дня назад, когда вместе с Кристиной доставили к нему домой Шону, промокшую, замерзшую и без сознания. Есть подозрения, что в этом-то и дело.       — Шона, — кивает Зик. — Когда ты ушел, она очнулась и начала истерить. Мы с Юрайей не смогли ее усмирить, вызвали скорую. Эрудиты вкололи ей успокоительное и посоветовали переместить ее к ним, в госпиталь, но я отказался. Шона проспала всю ночь, а к утру снова впала в прежнее состояние. Блять, Тобиас, это пиздец… — Он устало проводит рукой по лицу. — Это страшно выглядит. Она просто сидит раскачиваясь, бормочет что‐то под нос, ревет и смотрит в одну точку. Не встает с дивана, не ест, не пьет… Ношу ее на руках в туалет и укладываю спать, когда пора. Я наведался к ней домой, к отцу. Тот бухает, двух слов связать не смог, когда я пришел. Нашел Линн, она рассказала, что Гек, их младший брат, если помнишь, выпал из окна. Соседи видели, как Шона сидела около него на асфальте, а потом куда‐то ушла. Не верю, что она выбросила его оттуда, но она явно чувствует вину.       — Мне жаль, Зик, — искренне сочувствую. — Чем я могу помочь?       — Я подумал, может, стоит отправить ее в лечебницу? — он пожимает плечами, грустно смотря на меня. — Говорят, там хорошие специалисты, ей будет лучше… И я не знаю точно, убила она его или это был несчастный случай, ведь свидетелей нет, но если твои подчиненные из Бюро расследований начнут копать, было бы ловчее, если бы врачи подтвердили ее невменяемость. Она и так сейчас чумная, однако подстраховаться не помешает. Я понимаю, что о многом прошу, что, возможно, даже охуел, когда явился к тебе с таким… Мне больше не на кого рассчитывать.       Я смотрю на человека, с которым когда‐то крепко дружил, и с ужасом осознаю, что жизнь не щадит никого. Крис проститутка, Трис в бегах вместе с братом, Нина вынуждена была сбежать из дома, Эрик — по слухам — киллер, Шона сходит с ума, а Зик, сидящий передо мной сейчас, растерял все то, что делало его весельчаком. И это лишь малый список из тех, с кем я знаком. Да у меня самого все условно нормально… Сука, кому же тогда везет? Кто пьет нектар, даруя остальным помои? Ублюдки и скоты, которые и на унцию не заслуживают счастья?       Зик за короткий миг состарился на несколько лет, как морально, так и физически. В глазах нет блеска — они тусклые и красные из‐за бессонницы, с темными кругами на и без того смуглой коже. Лицо осунулось, щеки впали — вряд ли он ел даже вчера. Плечи опущены, пальцы периодически подрагивают, как и нога, которой он нервно постукивает по полу. Ему бы самому докторам показаться… Это не Зик — бледная копия в трауре.       Без понятия, Отречение это во мне или нечто иное, но ответ, который я могу дать старшему Педраду, не имеет вариаций, он один:       — Я все сделаю.

***

      Я пришел на похороны Гектора Миртена, не мог по-другому. Плюс ко всему, я Лидер Бесстрашия, а погибший мальчишка — ребенок фракции.       Нет толпы: лишь близкие, несколько соседок, помнящих мать семейства Миртен, и трое парней лет пятнадцати — видимо, друзья Гека.       Зик остался с Шоной дома. Девушка мало что соображает, а картина с братом в гробу только усугубит положение. Помимо прочего, ее приход повредил бы легенде, которая, в случае чего, поможет избавить ее от тюрьмы.       Линн меняет один бумажный платок за другим, отвлекаясь от слез на отца, норовящего упасть чуть ли не каждую минуту. Еще бы, такой повод залиться спиртом! Она злится, ворчит на него, но все поучительные речи сейчас не возымеют эффекта. Однако никто не лезет одернуть кого-либо из них, и хоть все косятся, мнение свое держат при себе, помня о том, чьему именно горю они пришли соболезновать.       Промозглый ноябрьский ветер раздувает полы моего пальто, вынуждает волосы рядом стоящей женщины лезть то ей, то мне в лицо. Я медленно отодвигаюсь от нее и врезаюсь в плечо Юрайи.       — Спасибо тебе, — тихо говорит он, чуть наклонившись в мою сторону. Киваю, понимая, что он имеет в виду организацию похорон и помощь с их оплатой.       Не то чтобы я относился к богачам, но зарплата Лидера в разы больше, чем у патрульной Линн, дипломата Зика и диспетчера Юрайи. Человек я не семейный, питаюсь в основном в столовой, одеваюсь за счет фракции, жилье предоставлено ей же. Тратить мне особо некуда, разве что на некоторые продукты для завтрака и иногда на алкоголь, а потому могу себе позволить.       Сотрудник похоронной службы сообщает, что каждый желающий может подойти ближе и проститься с Гектором. Не знаю, в чем дело, но в этот момент я буквально не могу сдвинуться и пересилить себя, чтобы последовать примеру других. Нет, я не боюсь трупов, видел не раз, однако меня будто схватили за ноги и связали их вместе, дабы лишить возможности сделать хоть шаг в нужном направлении. Только когда Юрайя обращается ко мне по имени, вытаскивая из ступора, я избавляюсь от несуществующих оков и неспешно отдаю дань уважения тому, кто по воле кого-то свыше оставил этот мир.       Парнишка в строгой черной форме, школьной, ведь свой выбор фракции он еще не осуществил, чтобы одеваться, как взрослые Бесстрашные. Худые руки, обтянутые бледной кожей, покоятся на груди; глаза с редкими черными ресницами закрыты не полностью — мышечный спазм, так бывает. Темные кудри скрывают почти весь лоб и уши. Губы синеватого оттенка, да и все лицо отливает им же — полупрозрачное, обескровленное, каменное.       Я мягко дотрагиваюсь до его кисти, как положено, и заставляю себя не убирать руку слишком резко: она неприятная, затвердевшая на морозе и ветре, и холоднее, чем должна быть и так. Ну, это же мертвец, а не обаятельная девушка: не стоило рассчитывать на теплоту и уют. Я думаю не о том, осознаю это, но вместе с тем понимаю, что это защитная реакция организма, а у меня персонально — блок на воспоминания, ведь невозможно не думать на чужих похоронах о смерти и схожем мероприятии твоих близких. К большому сожалению, юному мне удалось в красках запечатлеть прощание с матерью, как и последующее наказание за слишком громкий плач по ней, несмотря на то что был он в пределах собственной комнаты.       Последними по традиции должны прощаться родственники, и если Линн удается сделать это достойно, то ее отцу, напротив, совсем нет. Он падает около гроба, рефлекторно цепляется за обшитый тканью бортик и каким-то чудом не опрокидывает его на землю. Кто‐то вздыхает, кто‐то охает от неожиданности — Линн выдает сочный мат, что не к месту в плане события, но в тему в плане отношения к неподобающему поведению немолодого мужчины. Юрайя, находясь ближе к ним, первым успевает на выручку и ставит на ноги Миртена, но это не длится долго: отец словно только что понял, что потерял сына, а потому начал громко выть и бессвязно лепетать о своей скорби, хватаясь за брюки и ботинки Гектора. Линн, плача из‐за этого еще сильнее, отдирает пальцы ненавистного ей папаши, а после награждает его пощечиной, видимо, в надежде хоть капельку отрезвить. Это работает, но обиженный хочет треснуть в ответ, и пока Юрайя утаскивает его в одну сторону, я увожу в другую Линн.       Она утыкается мне в грудь, прижав к ней кулаки, и позволяет себе выплакаться в полную мощь. Я обнимаю ее, медленно проводя по спине, шепчу какую-то успокаивающую ерунду, лишь бы что‐то сказать. Вряд ли она знает сейчас, в ком нашла жилетку, но это и не важно вовсе.       Похоронщик смотрит на меня, молча спрашивая разрешение продолжить, и я киваю, предполагая, что тянуть дальше нет никакого смысла.

***

      Спустя два часа, когда я вымотан практически максимально и хочу поскорее отправиться домой, в мягкую постель, в дверь моего кабинета снова стучат.       — Лидер, — обращается ко мне Дерек, мой новый помощник, — к вам тут человек из Бюро расследований.