Порочный Чикаго

— Говорят, лучше испытать любовь и потерять, чем не изведать ее. — Попробуй.       — Ребята, мне нужно идти, на работу пора. Ну, вы знаете… — криво улыбаюсь и пожимаю плечами.       — Задержись, пожалуйста, — скорее требует, чем просит, Юрайя, таща меня за собой в холл, и останавливается возле винтовой лестницы на второй этаж. Я шиплю и вырываю руку, потираю ладонь, чтобы избавиться от неприятного ощущения.       — Ты чего делаешь? — Негодование заставляет хмуриться. Он вздыхает и на короткое мгновение прикрывает глаза, опирается на перила локтем.       — Извини.       Повисает пауза, чего я так не люблю. Даже ненавижу это театральное нагнетание.       — Ну-у, — подталкиваю его к продолжению. — Что сказать-то хотел?       Я вижу, что он борется с собой, будто взвешивает, стоит ли произносить вслух то, что вертится на языке. Все это, конечно, любопытно, но я потратила не мало времени на Шону (при том, что мне еще удачно встретился Четыре), и до начала смены остается около полутора часов, за которые я должна добраться до «Красной ленты», привести себя в порядок и, что уж совсем было бы идеально, успеть до открытия борделя поместить в рот что‐то съедобнее члена. Плюс ко всему, на мне сейчас мокрые тряпки, подмерзшие из‐за легкого минуса на улице, и из сухой одежды на мне только куртка, влажная внутри, само собой, да перчатки в ее карманах. В целом, я пиздец как довольна сегодняшним днем, единственным положительным моментом в котором было спасение утопающей старой знакомой.       Набираю в легкие воздуха, готовясь к пламенной речи, но Юри, слава всем возможным богам, меня опережает:       — Крис, ты подумала о моем предложении уйти от Сэма?       Если скажу, что не ожидала, что он об этом спросит, нагло солгу, тем не менее я не рассчитывала на возвращение к данной теме спустя почти сутки.       — Знаешь, как‐то не до того пока было.       Понимаю, что язвительность не совсем уместна, ведь он действительно хочет помочь, проявляет заботу, однако я ни разу не сказала ему о том, что мне это нужно. Возможно, он пришел к такому выводу сам. Мне хочется защиты, да, любви даже, наверное, но не жалости. Мне нужен мужчина — не волонтер.       — Юри, — продолжаю я, — пойми, я не хочу быть тебе чем-то обязанной, не хочу напрягать и тем более стать причиной вашей ссоры с дядей. Поверь, я того не стою, — грустно усмехаюсь.       — Не надо так…       — Нет, — перебиваю, выставив ладонь вперед, — я не набиваю себе этим цену, а говорю правду. Зачем тебе это нужно? Для чего вся возня?       — Ты мне нравишься, — прямо отвечает он, не отводя взгляд. Мне же сложно смотреть в упор, поэтому я шумно выдыхаю, качаю головой, опуская глаза.       — Не дури, парень. Ты молодой, красивый и перспективный, а я шлюха. Забудь, что я существую, и живи дальше. В мире масса более достойных кандидатур, — мой голос ровный и спокойный, но кто бы знал, чего мне это стоит. Мурашки бегут по без того холодной спине, сердце скачет чокнутой лягушкой, а в глазах копится влага, и я потираю переносицу, делая максимально усталый вид для конспирации, что, впрочем, не далеко от истины.       Мне приятно. Его слова, произнесенные так уверенно и искренне, греют душу, но все это лишь эмоциональная сторона вопроса. Разум же, всегда рациональный и не верящий в романтику, объясняет все произошедшее обычным проявлением сочувствия, вроде того, как реагируют на маленького котенка, дрожащего от холода и голода возле подъезда.       — Ты думаешь, я просто хочу помочь? — словно читает мысли Юрайя. — Не без этого, конечно, — кивает, — но ты и раньше была мне симпатична, еще когда встречалась с недоноском Уиллом.       Вот, не казалось два с лишним года назад: все эти косые взгляды были действительно посвящены мне.       — И тебя не смущает моя профессия? — с сомнением поднимаю брови.       — Блять, конечно, смущает! Как видишь, я не хочу, чтобы ты работала проституткой. Кто угодно, но не ты! Твой шаг в этом направлении — ошибка, сама знаешь. Так давай исправим ситуацию… — Он подходит ближе и берет мое лицо в свои ладони, такие горячие и нежные, хоть и принадлежат они мужчине.       — Что ты хочешь? — тихо задаю вопрос, рассматривая карие глаза с золотистыми тоненькими прожилками. Красивые.       — Я хочу, чтобы ты ушла от Сэма и переехала ко мне. Лучше всего в статусе моей девушки.       — Сильное заявление, — ухмыляюсь. — А ты меня спросил?       Не могу я кинуться в омут с головой. Ученая уже, что это до добра не доводит. Осознание того, что могу сейчас запросто самолично лишить себя шанса на иную жизнь, безусловно, во мне присутствует. Но… Черт возьми, мне страшно сказать «да». Возможно, я слишком привыкла к одиночеству, привыкла рассчитывать лишь на собственные силы, хоть и тянет иногда скинуть сбрую.       Юри для меня чересчур хорош. Он привлекателен и телом, и душой, имеет отличный характер, стойкий нрав и целеустремленность, порой так напоминающую баранье упрямство. Он мне тоже нравится, но не настолько, чтобы я готова была сломать ему жизнь.       Стоит нам сойтись, и сразу пойдут слушки и разговоры за спиной. Будут плеваться не только в меня, к чему я привыкла и уже практически не обращаю внимания, но и в него, а он точно не достоин такой участи. На мне клеймо до скончания веков. Я там, откуда нет обратной дороги, а если кто‐то вдруг и находит ее, то прошлое идет следом, пристально наблюдая и напоминая о себе в презрительном выражении лица каждого встречного-поперечного.       Вот только если я произнесу все это вслух, Юри поспешит уверить меня в том, что любому вырвет язык и выколет глаза, если существо посмеет меня обидеть. Пообещает свернуть горы и заставить умолкнуть ветер, чтобы не разносил по миру едкий запах моей репутации. Звучит отлично, не спорю, но несмотря на врожденный эгоизм, во мне, как показывает практика, есть прочное самоотверженное начало. Однажды оно уже довело меня до того, что имею сейчас, и вроде бы нет нужды и здравого смысла в обращении к нему вновь, но я не могу покалечить еще и его. Юрайя намучается со мной и бросит, или же не сможет этого сделать и будет страдать еще дольше, коря себя за опрометчивость и горячность молодости.       Вряд ли у нас получилась бы нормальная полноценная семья с детьми, ведь я — позор, а не мать. Давненько я об этом не задумывалась: как‐то почти сразу похоронила дурацкую идею обрести чадо. В конце концов, не в борделе же мне его растить (у меня и дома-то иного нет), если даже получится залететь от более-менее симпатичного на вид клиента.       Нет, нельзя в такой ситуации думать только о себе, поэтому я добровольно отвожу в сторону щедро протянутую руку помощи и зарубаю на корню все призрачное аппетитное:       — Юрайя, тебе нравилась девочка Кристина, перешедшая из Искренности в Бесстрашие, в котором ты рос. Тебе нравились, возможно, ее упорство, дерзость и умение дружить, подкупали стремление к победе честным путем и обостренное чувство справедливости. Нет той Кристины, понимаешь? Кончилась. Остался огрызок от яблока. Я — афракционерка, чудом не роющаяся на помойке, как все остальные. Я трахаюсь за бабло ночами напролет и не знаю, сколько точно у меня было половых партнеров. Грязь, ничтожество, плесень — вот кто я. Уйди в сторону, дай мне стечь в канаву, где мне самое место.       Вещаю спокойно, без дрожи, боли и волнения — по факту. В глазах не стоят слезы, дышу ровно. Говорить о себе правду для меня всегда было просто. Я отношусь к этому без намека на наивность, осознавая реальное положение вещей. К чему иллюзии, надежды там, где они не вписываются? Нет драмы и истерики, лишь сухое изложение данных. Я свыклась. Мне не нормально, конечно, ведь я все-таки баба и мне свойственно порой мечтать, но стартовая фракция всегда формирует мировоззрение, и прямолинейность вкупе с цинизмом даются правдолюбам с первым глотком воздуха после материнской утробы.       — Какая же ты глупенькая, — Юри с полуулыбкой качает головой. — По-твоему, я не знаю и не вижу разницы? Я не тупорылый зацикленный на тебе пиздюк — я мужчина, который хочет добиться тебя.       — Я тебе не нужна! — убеждаю, повышая голос. Люди всегда кричат, когда аргументы подходят к концу.       — Это ты так решила, а меня ты спросила? — повторяет мой вопрос.       — Блять, да из какой пизды ты вылез, такой правильный и неправильный одновременно, раз хочешь быть со мной? — всплеснув руками, я округляю глаза от непонимания. Вся уравновешенность снова летит к хуям. — У тебя других на примете нет? Почему я?       — Потому что ты, — однобоко улыбается. И эта теплота в карих вишнях… Твою мать!       Выдыхаю через рот, как лошадка после пробежки, и запускаю пальцы в волосы. Может, если быть грубой и раздраженной, он обидится и отпустит? Но он не дурак и вполне в состоянии сообразить, что я говорю гадости целенаправленно. Ладно, попытка — не пытка.       — Юри, отъебись от меня, — хамлю в глаза, выпрямившись перед ним. — Если я захочу твоей поддержки, я сообщу, а пока вынь нос из моей задницы и займись собой или, например, брату с его психичкой помоги, — киваю в сторону гостиной и натягиваю перчатки. — А меня не трогай и к Сэму не приходи — мне с ним проблемы не нужны. Я ухожу, смена скоро. Письки ждут.       Сделав самую надменную морду, разворачиваюсь к выходу, но Юрайя подцепляет меня за воротник и поворачивает к себе с легкостью, будто я ребенок в нелепом тулупе. Он усмехается и в следующую секунду резко целует меня. От неожиданности я приоткрываю рот, чем Юри тут же пользуется, проникая языком внутрь. Он мягко кружит, оглаживает, вызывает потрясающие ощущения, параллельно прижимая меня к своему телу и обнимая крепко. Я сдаюсь, предоставляю ему свободу, но это обманный трюк: как только он расслабляется, я присаживаюсь и вылезаю из кольца его рук, сбегаю, шустро хлопнув дверью.       Чувствую, как кровь прилила к щекам, а пульс сходит с ума. Глупая улыбка прилипла к губам, где я все еще осязаю привкус Юри.