Осторожно, портал открывается

В городе проходил пышный праздник, плотные потоки людей словно под давлением выплёвывало на центральную улицу из узких ломаных проходов. Толпа толкалась и радостно гудела. Она походила на волнующееся на ветру цветущее поле: каждый человек считал своим долгом выглядеть ярче и наряднее остальных и не жалел для этого средств. В ход шли цветастые переливчатые ткани, драгоценные камни, блестящие цепочки, даже перья и звенящие бубенчики. Мы с Уитли выглядели серыми мышками по сравнению с местными обитателями. Что ж, на мне хотя бы было платье. Канал становился уже, а дома по бокам его — выше. Уже через пару сотен метров мне начало чудиться, что арки, колоны, увешанные цветами и плющом балкончики нависают над нашими головами. Наконец здания расступились. Вначале я подумала, что впереди площадь, но, подплыв ближе, различила кольца из воды. Это каналы, сливаясь со всех сторон города, закручивались в этом месте и образовывали спиральную воронку. Нас уже начало сносить течением, но Уитли вдруг перекинул палку через нос лодки, резко толкнул, и нас отнесло прямо к одному из дощатых помостов, где меня тут же чуть не подхватило другим потоком — людским. Но пока удавалось держаться в стороне. Пока Уитли привязывал лодку, из толпы к нам подошёл человек. Его одежды, хоть и украшенные витиеватыми вышивками, всё же отличались некоторой скромностью по сравнению с нарядами остальных. — Напоминаю прибывшим гостям, что ночное время официально наступит через один час и двадцать шесть минут, — сказал он и тут же нырнул обратно в толкотню. — О чём он? — спросила я Уитли. Тот замялся, отвёл глаза, но после моего угрожающего покашливания всё-таки выдавил из себя: — Понимаешь… Ты только, пожалуйста, не пугайся. Всё не так страшно, как может прозвучать. Уж точно не настолько, чтобы с этим нельзя было справиться… — Не напугаюсь! Говори уже! — Помнишь, я говорил тебе, что модули немного, скажем так, хуже работают, чем должны? В общем, в ночное время это усиливается. Наружу выходит что-то типа их «теневой стороны» или недостатков. Уф… Да тебе лучше Дхарма объяснит. Только вот попасть к ней нам желательно до наступления ночи, потому что, ну, теневая сторона, и ночью Дхарма станет Адхармой, а я не уверен, что тебе это понравится. У меня складывалось стойкое ощущение, что вопросы тут задавать в принципе бессмысленно, ответы только запутывают сильнее. Но выхода не было, оставалась надежда, что эта Дхарма, кем бы она ни была, обладает более развитыми способностями объяснять. Так что мы ворвались в людской поток. Как никогда я радовалась, что к моему и без того немаленькому росту добавилась высота пружинных пластин на сапогах, так я могла глядеть поверх толпы. Периодически, однако, перед глазами мелькали перья и ленты чьих-то шляп. С Уитли мы держались за руки, иначе нас бы уже давно растащили в разные направления. И всё равно двигаться получалось с трудом. Сначала он пытался вести меня за собой, но вышло плохо, его то и дело отпихивали, толкали, загораживали дорогу. Тогда впереди пошла я, старательно работая локтями и плечами. В какой-то момент двигаться стало куда проще, я заметила, что другие люди идут с нами в одном направлении — к богато украшенному особняку. Сад перед ним тонул в зелени, а зажёгшиеся в сумерках светильники освещали статуи, изображавшие, как я догадалась, местных святых. Толпа тормозила перед воротами, внутрь её не пропускали два стража в кожаных масках. Многие из гостей также скрывали свои лица. Маски были разными: белыми и расписными, украшенными золотыми нитями и блестящей крошкой, изображали улыбки и грусть, а некоторые — и каких-то животных. Вскоре на всей площади перед особняком не было ни одного человека с открытым лицом, кроме нас. Уитли подтолкнул меня к самым воротам и, когда охранники перегородили нам проход, бесцеремонно заявил: — Мы с госпожой Дхармой старые друзья, она будет рада меня видеть до приёма. А, и ещё у нас неограниченный доступ, видите? — и ткнул пальцем в мой бейдж. Я ожидала, что нас пошлют куда подальше и уже подыскивала аргументы, описывающие исключительность моего положения, но стражи вдруг расступились. — Что бы ты делала без моей находчивости? — Уитли был крайне доволен собой. Он важно вышагивал впереди, пока я разглядывала сад. Между сложными, многоуровневыми клумбами суетилась прислуга, расставляя столы и скамейки, вынося угощения. — Вообще, держись меня, и тут не пропадёшь, — добавил он, когда мы уже поднимались по ступеням особняка. Внутри царил возбуждающий хаос, все бегали, что-то перетаскивали, прибирались. Самой озабоченной выглядела хозяйка особняка. Она спрашивала у приходивших со двора, всё ли там в порядке; хваталась помогать то тут, то там; подсказывала, куда что нужно поставить. Мне она понравилась: серьёзная, праздник для неё был скорее обязанностью, чем отдыхом. Наверное, я ценю это в других и сама такая. Да и оделась она достаточно сдержано — только длинное, закрытое платье глубокого фиолетового цвета и никаких украшений. Заметив нас, она удивилась, но тут же отложила свои занятия и подошла. — Позволь познакомить тебя с моей новой подругой, — обратился к ней Уитли. — Она буквально свалилась мне на голову, представляешь? Ничего о себе не знает, но жутко важная шишка, наверное, если ей выдали королевские права. Она может быть этой… Ну ты поняла. Хозяйка скользнула взглядом по моему бейджу и, подняв голову, улыбнулась. — Привет. Я — Дхарма, — сказала она. — Прости Уитли и его манеры. Я представлюсь сама. — Да, я догадалась, — кивнула я. — Уитли рассказывал о тебе. Он считает, что ты сможешь помочь разобраться, что со мной происходит. И вроде как я могу оказаться той, кто поможет вам. Но всё, что я пока услышала, больше путает, чем проясняет. Модули, поломанные модули, какая-то ГЛэДОС, офисное здание превращается в реку, открываются порталы в другие места… Её улыбка поменялась, из приветливой она превратилась в успокаивающую и словно вселяющую уверенность. — Тебе нужна моя помощь, и мой долг — помочь. Но я устраиваю сегодня приём с угощениями для жителей города. Приходят все, кто хочет, очень много бедных было в том году, и в этом будет не меньше. А блюда ещё не расставили на столах. И если вы мне поможете, то я начну объяснять прямо сейчас. Кажется, мне наконец-то повезло найти нормально изъясняющегося человека. Я радостно закивала, а вот Уитли всем видом показывал, что помогать это не то, чем он собирался заниматься. Но ему хотя бы хватило такта смолчать. — Спасибо! Уитли, пригляди за разносчиками на кухне, пожалуйста, — попросила она и повернулась ко мне: — А мы с тобой пока отнесём эти корзины с хлебом на улицу. Я подхватила две корзинки, полные свежих, пахнущих сладкой пудрой и ореховой обсыпкой булочек и последовала за Дхармой, пока та говорила. — «Aperture» — наш дом. Дом, созданный Кейвом Джонсоном, отцом, богом и вдохновителем. Вот его статуя, можешь посмотреть. Под его началом родилась ГЛэДОС — та, что должна была вести нас за собой, и появились все мы — модули. Нашими обязанностями стала помощь ГЛэДОС, её поддержка. Каждого по-своему. Я — модуль морали, мне приходилось выстраивать для неё рамки, следить, чтобы она не выходила за них, оценивать каждое её решение. Но я не справилась, как и остальные модули. Не справился никто, а ГЛэДОС свернула с предначертанного пути. Она не развивала науку, не сделала «Aperture Science» самой сильной, самой передовой компанией, а захлебнулась в обиде и злости. Потом случилась бойня, учёные умерли, ГЛэДОС помешалась на тестах, которые уже не развивали науку, а лишь мучили и убивали подопытных, а мы все были повреждены. Наши функции исказились и извратились, и теперь, опороченные, мы не можем следовать заповедям Кейва Джонсона. Нам не хватает сил и воли вернуть ГЛэДОС на истинный путь, чтобы заслужить исцеление. Этот замкнутый круг разорвать в силах только кто-то извне. В вере своей модули надеются, что придёт Исправитель, который доберётся до самого сердца «Aperture», где живёт ГЛэДОС, и починит её и всех нас. Многие считали, что это Челл — последняя подопытная, которая дважды прошла все испытания, а ведь это под силу только избранному. Но Челл ушла, оставив нас такими же порочными, какими мы были уже долгие годы. И теперь модули только сильнее разочарованы, это разрушает их веру, их грехи становятся всё более тяжкими, а ГЛэДОС молчит. Уже несколько дней никто не получал от неё ни сигнала. Дхарма опустила корзину на столик под садовым фонарём и повернулась ко мне. — Так что мне очень хочется верить, что это ты исправишь нас, починишь, и всё будет как должно. И я окажу тебе всю возможную помощь, ведь я обязана поддерживать веру в модулях и использовать любой, даже самый слабый шанс всё исправить. Мы прошли обратно в особняк, где приготовления уже близились к завершению. Дхарма выслушала двух служанок, сообщивших, что музыканты готовы, а угощения расставлены, поблагодарила их и продолжила: — Вам придётся пройти через владения всех модулей, Уитли тебе, наверное, уже сообщил. Я покажу тебе дверь и сообщу направление, но только в обмен на помощь. Понимаешь, мои функции — это то, от чего не отречься, и я должна действовать в соответствии с ними. И в моих владениях есть кое-что, требующее подъёма морали и нравственности, до чего моим рукам не дотянуться. Повинуясь внезапной догадке, я поглядела на приколотый к её платью прямоугольник — ладья. — Да, ты догадлива, — кивнула Дхарма, — это увеличивает наши шансы на успех. Хоть это место и в моих владениях, оно расположено так, что ладье до него не добраться. И я не могу игнорировать внезапное везение в виде забредшего ко мне за помощью ферзя. В городе живёт очень значительный человек. Когда-то он был человеком науки, подчинял её благу людей. Но со времени Великой Поломки его моральные ориентиры немного… поехали, и теперь он подчиняет людей своим благам. Ой, ты, должно быть, здорово проголодалась. Угощайся! Она указала на один из столов. Блюда там стояли, не побоюсь соврать, на любой вкус: от основных блюд, запечённых с фруктами гусей и уток, паштетов, тушёного в грибах телячьего сердца до разнообразных десертов, блюд с ягодами и орехами. Точно посередине возвышался над ароматными угощениями невероятной красоты торт, словно делал его не кулинар, а художник. — Хочешь кусочек? — спросила Дхарма. — Нет, спасибо. — Мне не хотелось отвлекаться от беседы, и я, хоть и порядком голодная, взяла только яблоко. Уитли же, появившейся из кухонных дверей, предложению последовал со всем размахом. Вооружившись взятыми с подноса лопаточкой и тарелкой, он принялся накладывать себе всё, до чего мог дотянуться, попутно отправляя себе в рот небольшие куски. — Чего? — пробурчал он с набитым ртом, поворачиваясь ко мне лицом. — Я тоже есть хочу. — Это заметно, — я поморщилась и, повернувшись к Дхарме, попросила: — Расскажите, что же с этим человеком? — Поскольку я не могу пройти в его обитель, я лишена и возможности говорить с ним, убедить отказаться от того образа жизни, который он ведёт. А нам очень нужно поговорить, мне и ему. В каком-нибудь символическом месте, например, в церкви Жертвенной Кэролайн. Ты могла бы его пригласить… Она вдруг запнулась на середине слова и словно окаменела. Взгляд её замер и стал пустым. И тут начали бить часы; я не сразу поняла, откуда идёт этот звук, а потом разобрала — с самого верха, с неба. — Так мне надо его привести? — переспросила я. Наступила ночь, поняла я, и сейчас что-то должно произойти. Мне очень хотелось увидеть, что же это будет, но уже через минуту я пожалела о своём желании. Дхарма — а если верить словам Уитли, теперь уже Адхарма — очнулась. По лицу её медленно расплывалась совсем не такая приветливая улыбка, а глаза хитро щурились. — Привести? — хохотнула она. — Нет. Отравить! Мерзавец! Со всеми этими долговыми расписками к нему ходит куда больше людей, чем ко мне. Нет, ты представляешь — я устраиваю для них приёмы, для всех, обычных людей. Принимаю в своём доме, кормлю, развлекаю… О, нигде не подарят им такого веселья, как в моём доме! А они ходят к нему только потому, что задолжали. — Что? — я всё ещё слабо надеялась, что она просто шутит, но слова эти, лишённые для меня всякого смысла, скорее всего означали, что наступило и для Дхармы время безумия и бессвязных объяснений. — Ну отравить. Ты что, не умеешь? — Она была искренне разочарована. — Смотри, я объясню. Весёлость её всё росла; напевая себе что-то под нос, она подмигнула мне и взяла с одного из передвижных столиков шкатулку. Колбы внутри сверкали и переливались, будто по ним разлили не жидкости, а фейерверки. Очень соответственно городскому празднику. Я даже подумала, а вдруг, в них и вправду какая-то магия? Тут ведь и похлеще чудеса происходят, так может, Адхарма сейчас выдернет пробки, и наружу вырвется салют. Однако, фантазии мои оказались куда приятнее. Пока я жалела, что не дождалась утра, чтобы поговорить с этой женщиной, или — как вариант — не потребовала прохода сразу, Адхарма сунула мне в руки два флакона, затем откупорила следующий и, склонившись над столом, разом вылила содержимое зажаренному поросёнку в пасть. — Кушай, мой хороший, не обляпайся, — ласково пропела она ему в покрытое румяной корочкой ухо и потянулась за следующей колбой. Я выплюнула на ладонь недожёванный кусок яблока, уж больно горьким оно мне вдруг показалось. И посмотрела на Уитли. Пока Адхарма с плотоядной ухмылкой поливала блюда с одной стороны стола, он с другой торопился переложить себе на тарелку как можно больше. Я смерила его самым красноречивым взглядом, каким только могла. — А чего? — пожал он плечами. — Эту еду она ещё не испортила. — Вот, это называется отравить, — сказала мне Адхарма и вдруг закричала: — Пускайте гостей! Голосящие снаружи особняка люди повалили внутрь, чуть не задавив нас и прислугу. Заиграла музыка, кто-то погасил половину светильников, погрузив зал в полумрак, Адхарма многообещающе осматривала вошедших. Гостям был весело и комфортно; то ли это был не первый приём в этом доме, который они посещали, то ли тут было так принято, но чувствовали они себя как дома: смеялись, веселились, кто-то пошёл танцевать, кто-то с ногами уселся на обитый бархатом диван, на пол посыпались крошки от еды. Когда закашлял первый человек, я даже точно не сказала бы, это от того, что подлила ему Адхарма или он просто подавился. — У учёных «Aperture» никогда не было особого плана, — вполголоса сказала Адхарма. — Систематизация, методология, всё, на что опирались в других исследовательских лабораториях, тут игнорировались. Клянусь, Джонсон был прав, иногда они просто кидались палкой в науку и смотрели, что из этого выйдет. Так и появились эти нейростимуляторы, нейротроппы и нейротоксины. А ещё куча всего того, что не сказать бы, чтобы было особо полезно. Джонсон в итоге так и не смог продать большую часть разработанного. Кашляющий зашёлся в новом приступе, схватился за горло, лицо его посинело. Что странно, никто на это не реагировал, и только когда он рухнул на колени и изо рта у него пошла пена, к нему приблизился охранник в маске с птичьим клювом, поднял его и утащил в соседнее помещение. Гости же как ни в чём не бывало продолжали есть те же блюда, что и отравившийся. Тут же и они падали, хватаясь кто за горло, кто за живот; их уводили или уносили прочь с глаз. Адхарма радовалась, и вскоре у неё для этого прибавилось поводов: в давке возле столика с алкоголем стало уж как-то очень многолюдно. Высокий мужчина в синей, сверкающей блёстками маске никак не мог дотянуться до бокала и злился, отчего на шее и щеках у него высыпали красные пятна, а сам он сильнее наваливался на тех, кому посчастливилось стоять ближе к напиткам. В какой-то момент, мучимый жаждой, он не выдержал и, отпихнув грузную даму, которая от причёски до подола украсила себя рюшами, дотянулся таки до вожделенного вина. Рвался он к нему так интенсивно, что повалил на стол своего уже изрядно подвыпившего товарища. И сам навалился сверху, жадно прихлёбывая из бокала. Ни пьяный джентльмен, ни полная леди таким обращением не остались довольны, и, не сговариваясь, кинулись на хама. Вернее — кинулась женщина, а тот, что был прижат к столу, вслепую вёл борьбу локтями. Довольно быстро ему удалось спихнуть с себя пятнистого, хотя, возможно, это целиком была заслуга толстушки. Она уже с чувством колотила его кондитерскими щипцами, громко высказывая своё недовольство его обществом и досаду, что он повредил ей платье. Маска слетела с его лица, открыв взгляду его яростное, уже полностью красное лицо. Он перестал уворачиваться от щипцов и с силой выкинул вперёд кулак. Женщина закричала, в драку полезли другие гости. Адхарма рядом со мной захлопала в ладони, осмотрелась и, должно быть, заметила нечто привлекательное, потому что отвлеклась, перестала хлопать и поднесла пальцы к приоткрытым губам. Затем тронула меня за плечо и кивнула в сторону угловых диванов, на которых, не стесняясь целого зала свидетелей, парочка увлеклась общением, хоть и не агрессивным, но столь же неприличным. Не думаю, что до потери памяти я работала организатором приёмов, но что-то мне подсказывало: подобному предаются либо после банкета, либо на вечере весьма специфичном. Хозяйку, однако, данное поведение гостей ничуть не расстраивало. Вскоре картина наполовину нагого женского тела, старательно прикрытого полностью нагим мужским, вдохновила присоединиться и даже превзойти в мастерстве смелую пару. — Наверное, что-то в воде, — глубокомысленно изрёк Уитли и потянулся за тортом. — Да, тортик обязательно попробуйте, — сказала Адхарма. — Его прислал мой добрый друг Тартум. Ему не по душе мои приёмы, но он всегда вспоминает обо мне. — Очень мило с его стороны, — не стерпела я. — Так ты убьёшь Миазма? — Предлагаешь мне избавить тебя от маразма? — переспросила я. — Нет, от Миазма. Во всём этом бардаке из модулей суперкомпьютера, которые выглядят, как люди, исследовательских лабораторий, похожих на Венецию, и маразма, приобретающего формы миазмов, мне совершенно не верилось, что мне — кем бы я раньше ни была — заказывают убийство. Каждый в этом месте оказывался самым настоящим психом. Кроме меня. А мне ой как не хотелось тут оставаться. Но путь отсюда могла проложить только Адхарма. А Адхарма хотела… — Ты ведь знаешь, что учёные доказали, что миазмы не существуют. — Не знаю, зачем я пустилась в эти обсуждения; может, надеялась запутать чокнутую хозяйку вечеринки? — Ещё как существуют, — возразила она. — Он и четверо его сыновей. Всем бы так существовать, как они существуют. Так что, избавишь меня от доктора Миазма? Я вздохнула. Нужно было подумать. Найти тихое место, осмыслить всё произошедшее и действовать трезво. — Что-нибудь придумаю, — ответила я. В данный момент я и близко не представляла, что можно сделать при сложившихся в форму капкана обстоятельствах. Но любую проблему можно решить, я была твёрдо уверена. А ещё — иногда приходится стараться и стараться, даже если ситуация выглядит безнадёжной. Наверное, это было моё правило. Или не моё? В любом случае, сейчас мне очень по душе был такой настрой. Адхарму мои слова вполне удовлетворили, и мы с Уитли оставили её в компании развратников и драчунов и спустились в сад. Обстановка там не сильно отличалась от того, что происходило в зале. Разве что парочки (а местами троечки и даже четвёрочки) соизволили уединиться в кустах, а личности поагрессивнее направляли свою злость не друг на друга, а на разрушение окружавшей их красоты. Прямо возле восточной стены трое гостей со съехавшими набок масками и порванной одеждой тужились и надували щёки, стараясь столкнуть статую Кейва Джонсона с пьедестала. Статуя выглядела весьма крепкой, высотой была с человеческий рост и нападению, хоть и в пассивной форме, но сопротивлялась. Однако перед разгулявшейся толпой не устоит даже такой крупный камень. Изваяние накренилось и упало-таки — прямо на одного из вандалов. Не знаю, доводилось ли мне раньше видеть смерть людей, да ещё и такую глупую и в таких объёмах, но если те отравившиеся на банкете, возможно, выжили, то этот человек, заходящийся булькающими воплями, умирал точно. Я застыла посреди дорожки не в силах оторвать взгляд от того, как из-под окрасившегося кровью гранита тянется ко мне рука. Пальцы на ней, подрагивая, сжимались и разжимались, пока не застыли навсегда. Другим участникам беспорядка до этого, впрочем, дела не было — поделившись на две команды, они расширяли поле своей разрушительной деятельности. Одни, подобрав осколки и обломки статуи, кидали их в изящные витражные окна. Команда же номер два алчно поглядывала на соседнюю статую, изображающую длинноволосую женщину в платье. Мимо с горящим взглядом попытался проскочить всклокоченный тощий паренёк. Я остановила его пинком под колено и вырвала из рук кусок гранита. Мальчишка пытался огрызаться, но ещё один толчок отправил его подальше от меня. — Зачем тебе этот камень? — спросил Уитли. — Увидишь. Мы спустились к воде, где среди красных росплесков света почти зашедшего солнца и зажигающихся к ночи фонарей, в плавающих по кругу лодках гуляющий народ вовсю демонстрировал, что уединение им уже ни к чему. Лодки подхватывала спираль стремительного потока, закручивала их и отправляла прямо в глотку бездонной воронки. Сладострастие, однако, захватывало людей полностью, и даже уходя под воду, они не отвлекались друг от друга. Уитли от изумления открыл рот. — Сосредоточься, — посоветовала я ему и первая шагнула в «ApertureBot». — Нам надо к какому-то Миазму, а если ты будешь пялиться на местную вакханалию, мы туда до утра не доберёмся, и то — если не потонем. Уитли залез следом, достал шест. — Ты должна… — Он указал взглядом на нос лодки. — Ну, понимаешь, протокол и всё такое. Я протянула ему гранитный осколок. — Ах вот зачем ты его подобрала. — Не знаю, как в этом странном мире, но вы с Дхармой упоминали, что этот ваш Кейв Джонсон тут приравнен к святым, а моя покорёженная память подсказывает, что изображения святых имеют огромную ценность. Так что вот тебе нечто ценное. Он кивнул, и мы поплыли, стараясь не обращать слишком много внимания на уплывающий в бездну разврат. Нас, как ни странно, совершенно никуда не заносило, и чутьё подсказывало мне, что вовсе не способности Уитли как гребца помогали в этом. Местность менялась: домики становились проще, меньше, лезли чуть ли не друг на друга. Улочки тоже становились теснее; ровные плиты, что складывались в узоры на центральных площадях, сменила грубая брусчатка. Канал вильнул, и прямо по курсу показался особняк, украшенный не меньше того, где обитала Дхарма-Адхарма. Я догадалась, что туда-то мы и плыли. Мы свернули в небольшое ответвление, которое тянулось к крыльцу, но не доходя до него пяти метров, делало круг и огибало особняк целиком. Внутри нас встретило действо, хоть и другого порядка, чем царившее во владениях Адхармы, но столь же беспорядочное. Люди, одурманенные алкоголем (хотя, полагаю, не только им), что-то обсуждали, спорили, не упуская возможности обозвать друг друга самыми последними ругательствами. Кто-то принимался в пылу дискуссии рисовать на маленьком столе, явно для этого не предназначенном, кто-то громко декламировал монолог. На нас никто и не взглянул. Устроителя мероприятия мы нашли в следующем помещении, оформленном под небольшой театральный зал. Хозяин жадно всматривался в фигуры на сцене, лицо его было недовольным. Мне хватило пары минут, чтобы разделить его разочарование. Актёры мямлили, запинались, движения у них выходили на редкость угловатые, а эмоции — либо совершенно невыразительные, либо до неестественности чрезмерные. — Хватит! — возопил доктор Миазм. — Не верю! Актёры весьма натурально испугались, и как я поняла — хозяина банкета, а не по сценарию. — Халтурщики! — добавил он. Он стал боком, и я заметила в его руках сложенный хлыст. Миазм развернул его, и тот, звонко свистнув, стеганул сразу двух актёров. Они повалились на пол, приподнялись, стараясь помочь друг другу, женщина плакала. Разочарованный Миазм тут же потерял к ним всякий интерес, зато заметил нас. Он был высок, худощав, крайне оживлён и взбудоражен. Его руки принимались крутить то хлыст, то длинные чёрные усы, а глаза осматривали меня как-то уж чересчур пристально. — Новые гости! Как я рад! Вы и представить себе не можете. Эти бездарности совершенно не понимают моих идей, моего видения. Но вы сможете! Да, это заметно в вас, дорогая гостья. Пока он излучал восторг по поводу моего появления, я лихорадочно размышляла. Склянки, что вручила мне Адхарма были спрятаны в моей одежде и в любой момент могли незаметно выскользнуть оттуда, если бы я захотела. Но хотела ли я? Признаюсь, за весь сегодняшний вечер мне не встретилось ни единого человека, кто вызвал бы во мне жалость. Умри хоть каждый в этом владении, не стану плакать. Но быть причастной к чьей-то смерти… Впрочем, у меня появилась ещё не до конца оформленная идея. Дхарма упоминала, что этот человек некогда был учёным. Хотя сейчас он больше напоминал почитателя искусства. — Только вчера я закончил пьесу! — подтвердил он мои мысли. Мы отошли подальше от сцены и расположились на тесном диванчике; он, воспользовавшись этим, сунул мне в руки бумажные листы: — Вот, взгляните: это было настоящее явление вдохновения. Этому произведению, уверяю, обеспечен грандиозный успех! И главная роль — вы просто созданы для неё, даю слово! И я надеюсь, что вы сыграете. Сегодня же. Само собой разумеется, что вы не вправе отказаться. Быстрая и звонкая речь его на последних словах замедлилась и похолодела, как, наверное, местные каналы замерзают к зиме. Местные стражи порядка, видимо, приняли сказанное за приказ, потому как оставили наблюдение за гостями и смотрели своими колючими взглядами только на меня. Значит, варианты выбора мне сократили до двух. Я опустила взгляд в текст. И нашла там решение. — Я согласна. Но при одном условии: вы станете играть со мной. Он в изумлении открыл рот, но по глазам читалось — идея ему по нраву. — Роль неплоха, — добавила я. — И уж точно никто из этих испуганных овец её не исполнит. А я смогу. Но только с достойным партнёром по сцене. — Согласен, — шепнул он, в восторге прикрывая рот ладонью. И громче добавил: — Согласен! — Вот этот отрывок, — я протянула ему текст. Миазм был так рад, что даже не взглянул на лист — просто закивал. По его требованию меня одели и проводили на сцену всё те же испуганные люди. Видимо, Дхарма не врала, его должники служением отрабатывали в этом доме. Завидев нас, зрители оторвались от диспутов и подобрались ближе к сцене. Я повернулась к ним спиной. — Так вот, кто дал мне совет, принёсший победу, — продекламировал Миазм. — Повернись. Я встала к нему лицом, в глаза ударил свет. Видимо, мне раньше никогда не доводилось стоять под софитами. — Так ты девица! — Он всплеснул руками. — Вы никак расстроены этим известием, господин? — Ну что ты! Я очарован этим известием. И ты жена моего военного советника? — По крайней мере была ей этим утром. — А что же вечером? — Я подле моего царя. И буду тем, кем он прикажет мне быть. Мы стали ближе. Миазм наклонился к столу с бутафорскими яствами и разлил по кубкам «вино», которое при ближайшем рассмотрении оказалось водой. — И у тебя есть другие предложения по тактической ситуации? — спросил Миазм, наклоняясь ко мне. — О, и не одно, мой господин. Хватит на несколько… ночей. — А есть ли у тебя другие таланты? — В моём родном городе поговаривали, будто мать моя была русалкой, и дитя неудачной любви выкинула в пуски безжизненной пустыни. Там меня выкормили голубки… Голуби? Серьёзно?! Поморщившись, я сжала в руке сценарий. Вечно эти птицы!.. — Не могла бы ты вернуться к сценарию? — недовольно зашипел Миазм. — Ах да, — я вздохнула. — Так вот, голубки приносили мне сыр и молоко и подарили мне имя. Когда же люди, поддавшись любопытству и проследив за птицами, нашли меня и вырастили, во всех царских садах не нашлось девы красивее. Тогда-то меня и заметил мой супруг. — Он у меня с метким глазом. Но с моей зоркостью ему не сравниться. — Ему не сравниться с вами и во многом другом. К сожалению, узнать, в чём именно, я уже не успею. Нынче вечером он должен отослать меня домой. — Так я запрещу ему! — Но он мой супруг. Закон его слова превыше любого другого закона. — Тогда ты перестанешь быть его женой. Я присела в глубокое кресло и окинула зал взглядом. — Если я буду не его женой, то чьей же? Занавес опустился, из задних дверок вышло четверо людей с опущенными головами. Сутулясь и не поднимая взгляда, они передвинули декорации, сменили парик и платье мне и одежду Миазму. Я проглядела текст следующей сцены и подошла к столам. Помощники разошлись и стали поднимать занавес. — Советы, приёмы, разбор жалоб, — тоскливо протянул Миазм. К его чести, играл он весьма приятно: — Как же всё это наскучило, знала бы ты, жена моя. — Тогда тебе по нраву придётся забава, что я придумала нынче, мой господин. Я откинулась в кресле, принимая позу, призванную продемонстрировать кокетство и соблазнительность залу. Получилось, должно быть, удачно, потому как зрители одобрительно загудели. — Твои предыдущие забавы я находил весьма… удовлетворительными, — сказал Миазм, и из зала послышался недвусмысленный смех. — Эта, поверь мне, мой муж, не хуже остальных. Представь: все жёны стоят ниже мужей своих, и каждую минуту своей супружеской жизни им подчиняются. Те девы из «домов любви» так же оказываются ниже мужчин. Более того — они зависят ещё и от манящего звона монет своих посетителей. — Да, так и есть. — И так всякий раз. Но не наскучивает ли это так же, как и твои бесчисленные политические дела? — О боги… ты права! Миазм вскочил, изображая полнейший восторг, кинулся к креслу и взял меня за руки. — Так давай поиграем, сменим роли! Сделай меня главной всего-то на пару часов, — сказала я, поднося его руки к своей груди. Я отстранилась и, подойдя к столу, налила из графина «вина». Затем вновь повернулась к залу и подошла к Миазму. — Возьми вина, мой муж. Чувствуешь его сладость? Так же сладостно будет твоё подчинение мне. — Да, да! Я уже чувствую его! Предвкушаю. Стража! Советники! Несите бумагу, я издаю новый указ. Нынче ночью моя жена станет вашей повелительницей. …И моей! Её слово станет первым во всём царстве. Он торопливо рисовал непишущим пером по пергаменту, и, только он оторвался от этого дела, я выхватила пергамент у него из рук и взмахнула им перед зрителями. — Чудесно! — воскликнула я и указала пальцем на Миазма. — А теперь, стража — схватить! И казнить его немедля! Под его весьма убедительные попытки отбиться от стражников занавес опустился вновь. Я дала ему немного времени: выслушать целую тонну комплиментов от зрителей и раздать обещания поставить эту пьесу на большой сцене с профессиональными актёрами. Затем подошла к нему, позволила ещё раз взять себя за руки, сказать слова благодарности и, когда он сделал паузу, мягко произнесла: — Я подмешала вам в воду яд. Он замер. Признаюсь, это доставило мне определённое удовольствие, но я также внутренне подобралась: когда признаёшься в таком человеку, жди, как минимум, попытки тебя зарезать. Кажется, эти же мысли посетили и моего собеседника, он нахмурился, с беспокойством поглядел на стражу. — Выслушайте меня, — попросила я прежде, чем он начал паниковать. Он выслушал. Через несколько часов — до рассвета было ещё далеко — мы втроём отправились обратно в особняк Адхармы. Усаживаясь в лодку, доктор Миазм вручил Уитли монету; я — копию сценария, которую захватила с собой. К нашему прибытию во владениях Адхармы не нашлось ни одного человека в полном сознании. Саму же её мы отыскали в одном из кабинетов её особняка. Когда мы вошли, Адхарма сидела за столом. Перед ней на столе столе лежала колода карт. Адхарма занималась тем, что строила карточный домик. Она достигла уже четвертого этажа, когда очень некстати появились мы. Войдя, мы остановились. Я впереди, Уитли и Миазм — позади меня. Адхарма окинула взглядом нашу компанию и натянуто спросила: — Так ты выполнила то, что я просила? — Да, леди, — я разве что не сделала книксен. Была сама вежливость и манерность. — Ты отравила Мизама? — Как вы и сказали. — Но это невозможно! — Адхарма вышла из-за стола. — Вот он стоит, живой и здоровый. — Где? — удивилась я. — Да вот же, за твоей спиной! — Правда? — я делано обернулась. — Ой, и вправду. Какая досада, правда? Как же так получилось? Адхарма начала закипать от гнева. — Ты ничего не выполнила… — принялась цедить она слово за словом. — Ох, нет, я всё сделала, как ты и приказала, — возразила я. — Ты дала мне яд и приказала отравить Миазма. Я пошла и отравила его. Пара пустяков для того, у кого Миазм опрометчиво принимает из рук бокал вина. Впрочем, я запамятовала, сколько яда надо вылить в питьё и капнула совсем чуть-чуть. Получилось где-то одна сотая доля дозы. — Что и дало мне время изобрести противоядие, дорогуша, — ослепительно улыбнулся Миазм. — Когда имеешь дело с доктором, нужно придумать что-нибудь понадежнее цианида, а? — Вы… — Адхарма затряслась. — Вы… — А это ещё не всё! — встрял Уитли. — У доктора противоядия получилось очень много, и он не знал, куда его девать, так что мы пошли и полили противоядием всю твою еду! — Больше ты никого не отравишь, — проговорила я угрожающе, глядя прямо в глаза Адхармы. — Вы за это заплатите! — вскричала Адхарма. — Стража! Стража! Она раскинула руки, и карточный домик разлетелся во все стороны. А вместе с ним с мест сорвались и стены, словно они были из раскрашенного картона, а не из дерева и камня. Уитли закричал, Миазм засмеялся, я пригнулась, прикрывая голову руками. Мне почудилось, что весь особняк Адхармы сейчас рассыплется, как карточный домик. Но оказалось, что стены, которые на деле были специальными панелями, просто разъехались в стороны, повинуясь приказу хозяйки. Весь верхний этаж вместе с крышей сложился в аккуратные стопки панелей, которые тут же уехали куда-то вниз. Над нами осталось лишь темное пространство, в которое и взвилась Адхарма, голося одно и то же: «Стража! Стража! Стража!» И стража не заставила себя долго ждать. Хлопая огромными крыльями, сверху стали появляться серые силуэты, очень большие, с длинными клювами и чем-то продолговатым и острым в руках. Уитли даже упал на пол, попытался отползти в ужасе. — Птицы! — заорал он. — Нет! Птичья стража! — ответил доктор Миазм. — Какая разница! Птицы и в Арктике птицы! — завопил Уитли. Он вскочил, развернулся и дал деру. Я недолго думая последовала за ним, а следом и доктор Миазм. Но не тут-то было. Стража налетела на нас подобно урагану, который несёт множество тяжёлых и опасных предметов, таких как кухонные ножи, тесаки, копья и молоты. Меня сбили с ног мощным ударом в спину, рядом рухнул доктор Миазм, Уитли же повезло больше. Пригнувшись, он ушёл от замаха крылатого детины в птичьей маске, кувыркнулся и исчез из виду, похоже, найдя люк. Птичья стража собралась над тем местом, где исчез Уитли, и озабоченно порхала, жестикулируя и указывая куда-то вниз. Воспользовавшись их заминкой, я поискала глазами убежище. Похоже, тут остался только стол Адхармы. Я вскочила и бросилась к столу. Позади меня в пол воткнулись несколько копий, и это прибавило мне прыти. Я закатилась под стол и согнулась под ним в три погибели. Тут же под стол сунулась морда с длинным клювом. Потеряв самообладание, я нанесла по клюву удар кулаком. Стражник отпрянул и начал тыкать под стол дубинкой, к счастью, не острой. Он несколько раз попал мне по руке, я отодвинулась как можно дальше и тут увидела её. Кнопка была круглая и красная, располагалась она на нижней стороне стола. «Аварийная лестница» — было написано на ней. Я нажала кнопку и получила ещё один удар, в этот раз прямо в лоб. В глазах у меня потемнело, я осела на пол, и сильная рука, ухватив меня за ворот, вытащила из-под стола. Пока я была под столом, ситуация несколько переменилась. Адхарма спустилась с небес и орала на Миазма, а тот, отмахиваясь от стражи веером, который непонятно как у него появился в руке, что-то отвечал ей довольно скучающим тоном. Уитли вновь появился на поле боя и теперь бегал от целой толпы птицелюдей, которая никак не могла его догнать. Неподалеку от всего этого, что меня очень заинтересовало, прямо из пола выдвигалась большая винтовая лестница. Меня подтащили к Адхарме, бросили на колени. — Что с ней делать? — проклекотал стражник. — А, с этой? — Адхарма уделила мне лишь мимолетный взгляд. Она была очень занята. — Отрубите ей голову. — Голову ей долой, — вскричал стражник. Меня заставили склониться, вверх взлетел меч… — Синий, — сказала я, и мой несостоявшийся палач провалился в портал, возникший прямо у него под ногами. Увидев такой позор, державшие меня стражники бросились вытаскивать товарища из дыры, а меня оставили в покое. Не дожидаясь приглашения, я кинулась к лестнице, которая теперь выдвигалась из пола быстрее и быстрее, и побежала вверх по ступенькам, забыв от ужаса про всё на свете.