Вандейские драбблы

- Только маме не говори, - бесцветно попросил Никкеле и крепче прижал хвост мороженой рыбы к гигантскому лиловому синяку, расплывшемуся под правым глазом. По лихорадочному румянцу, блуждавшему на узком, некрасивом лице юноши, видно было, что ему, юноше этому, ужасно стыдно - и, прямо сказать, было за что. Он был почти на голову выше каждого из тех, кто сегодня подстерег его, чтобы как следует проучить, и мог бы легко справиться с ними, как показывал опыт предыдуших ожесточенных потасовок, но именно сегодня, увидев, как на него замахивается Мишель, тот самый, из-за которого все и началось, Никкеле обмер на секунду, и пропущенный удар свалил его с ног. Дальше ему подняться уже не дали и поколотили так, что он едва дышал, когда наконец-то смог подняться и дойти до дома. Там его встретила Анна, его сестра, и именно к ней была обращена его тихая просьба. - Не скажу, - Анна поджала губы точь-в-точь так, как это делал он (а до этого - и их безвременно почивший отец). - Что же мне теперь делать с тобой, а? - Убей меня, - попросил он тем же тоном. По его щеке катились мелкие блестящие капли от подтаявшей рыбы - можно было подумать, что лёд плачет вместо Никкеле, раз уж у него самого не получается. - Дурак, - сказала Анна, глядя на брата с волнением и необычной для себя нерешительностью; она все ещё не могла пропустить через себя то, что ей только что пришлось услышать от него. - Уходить тебе надо. Житья не дадут тебе, затравят, что волка из леса, а? Никкеле её слова не испугали. Его лицо исказила кривая гримаса сомнения. - Куда же идти? - спросил он с тенью насмешки. - Куда я теперь пойду? Много чего можно было услышать в этом безнадежном "теперь", но главным было обреченное отчаяние преступника, только что получившего клеймо убийцы или насильника - то самое, за которым обычно следует невероятной силы озлобленность на все и всех, правых и виноватых. Анна, несомненно, почувствовала это и вздрогнула, не решаясь ни приблизиться к брату, ни, тем паче, взять его за руку. - В монастырь, - предложила она и тут же примолкла, смутившись от собственных слов. Никкеле, сверкнув на нее взглядом, коротко констатировал: - Смеешься. - Нет! - возразила она. - Я слышала, там таких... Таких, как ты... привечают. Там-то кто тебя тронет? Там все такие... - С ума сошла, - тускло отозвался Никкеле, тоскливо скользя взглядом по комнате, как будто всеми силами стараясь не смотреть в обеспокоенное лицо сестры. Но она, ухватившись за свою мысль, твёрдо стала на своём: - Куда еще? Подумай! Только если в армию, там-то тоже, небось... Никкеле, казалось, не мог понять, шутит она или нет. После тяжелого дня, выпавшего на его долю, закономерно было, что он туго соображал - способствовала этому и боль в многочисленных ссадинах и ушибах многие из которых пришлись аккурат на голову. Сложно было сказать, о чем думал Никкеле в этот момент: о побеге ли, о мести ли обидчикам или о Мишеле, том самом, с которым они были лучшими друзьями и с которого все началось. - Там-то тебе будет лучше, - упорствовала Анна. - Может, и пригодишься где-нибудь. Не может же быть так, чтобы человек вообще нигде не был нужен? И ты тоже будешь нужен, даже... такой... И, справляясь с собственным страхом перед тем непонятным, странным и чужеродным, что открылось перед ней в хорошо знакомом облике младшего брата, протянула руку и крепко сжала его узловатые, с загрубевшими костяшками пальцы.