Вандейские драбблы

В жизни Огюста удушающе много людей, которых зовут Луи: непутевый и тупоголовый старший братец, отдавший богу душу из-за собственного упрямства и не признавший до самого конца, что мира, за который он сражается, уже не существует, забитый и нервный племянник, жизнь которого настолько испоганена его матушкой, что вряд ли ее можно будет когда-нибудь выправить, но больше всего, по иронии судьбы, в его жизни Того Самого Лескюра, который уже четыре десятка лет как мертв, но все равно продолжает следить за каждым его шагом - по крайней мере, в этом его, как и всех остальных членов семьи, горячо убеждала Виктория. Того Самого Лескюра, который был благороден, храбр и непобедим. Того Самого Лескюра, который был гением тактики и стратегии, и странно, как республиканская армия не разбежалась в ужасе при одном звуке его имени. Того Самого Лескюра, который был ангелом во плоти, спустившимся с небес, дабы почтить грешных людей своим присутствием. Того Самого Лескюра, который стонал, как шлюха, когда Анри Ларошжаклен вгонял в него свой член. ...- Мой Бог, мы пропали! Он все расскажет... - Брось это, кузен! Огюст никому не скажет, что видел нас... верно же, Огюст? Воспоминания за давностью лет были затянуты мутной дымкой, но какие-то детали по-прежнему оставались в памяти Огюста четкими и ясными, как будто виденное им происходило вчера. Например, счастливая, живая, совсем не ангельская улыбка Лескюра и точь-в-точь такая же улыбка старшего брата. Только спустя много лет Огюст понял, чем они на самом деле занимались в тот вечер, когда он неаккуратно прервал их, воспользовавшись тем, что они в пылу страсти забыли запереть дверь. Это был ужасный грех и грязный разврат - так говорили все, - и Огюст должен был чувствовать одно лишь отвращение, но, вспоминая, как они были счастливы, почему-то не мог этого делать. Сколько лет прошло с тех пор? Оба они, и Анри, и Лескюр давно лежат в земле, сраженные республиканскими пулями. Присоединился к ним и Луи Ларошжаклен, всю жизнь мечтавший превзойти легендарного старшего брата, а вместо этого превзошедший весь остальной мир в глупости и тупом, ослином упорстве. Должно быть, Огюст - следующий, но он продолжает выживать, несмотря ни на что - и тогда, в пятнадцатом, и в тридцать втором, и сейчас, в тридцать третьем, под жарким иберийским солнцем. Если там, наверху, кто-то непременно решил прибрать к себе всех братьев Ларошжаклен, то сейчас он наверняка бессильно скрипит зубами. «Dios, Patria, Fueros, Rey»*. Слова на незнакомом языке не теряют своего смысла. Они - клеймо Огюста с самого его детства, они - его плоть и его кровь, которую он обязан пролить за них. Иначе и быть не может. Он должен быть достоин своих старших братьев, которые погибли, защищая придуманный ими мир. Племянник дерется рядом с ним - ожесточенно и отчаянно, ведь он не приспособлен ни к чему, кроме войны. Он не должен думать о собственной судьбе, он должен быть защитником Трона и Алтаря, как с детства втемяшивали ему все члены его семьи, начиная с помешанной матери. У него нет выбора, недаром его зовут Луи Анри Лескюр де Ларошжаклен. Слишком много Тех Самых в одном имени. Слишком много для него, но он этого не понимает. Когда Огюст спешно уезжал в Испанию, Виктория сама потребовала, чтобы он взял Луи с собой. "Береги его", - могла сказать она. - Постарайся, чтобы он был достоин памяти маркиза де Лескюра, - сказала она вместо этого, отложив вязание и поправив кружевной черный чепец. Огюст подчинился. Он давно знает, что Виктория ждет и его смерти, чтобы, как стервятник, растерзать его, оставить лишь напыщенное набожное чучело - такое же, каким не был ни Тот Самый Лескюр, ни его героический брат Анри. Но смерть старательно обходит его стороной. Вместо этого она забирает племянника. Луи умирает спустя несколько дней, и последние сутки проводит без сознания, только бредит и что-то бессвязно кричит. От жары и грязи, которая, кажется, растворена в воздухе, гангрена только быстрее расползается по его телу, и Огюст считает часы, ожидая, когда же племянник наконец отойдет. Он, сам не зная зачем, навещает Луи даже тогда, когда тот уже не узнает его, вдыхает гнилостный запах разложения, который издает его тело, и мрачно думает, что Виктория, должно быть, останется довольна, ведь в ее пантеоне мертвых теней, которыми она живет последние сорок лет, появится еще одна. Луи отмучивается к вечеру и навсегда затихает. Смерть, к которой его готовили с детства, наконец-то забирает его. Огюст пишет Виктории короткое письмо, описывающее обстоятельства смертельного ранения племянника (пусть с придыханием перескажет его в салоне) и возвращается на поле боя. Он почему-то уверен, что смерть и дальше будет избегать его, слишком живого и буйного - ей довольно и того, что она получила племянника. Лишь иногда он видит ее во сне. На ее лице - знакомые ему глаза, на голове - черный чепец, а в руках - блестящие спицы и бесконечная алая нить.