Счастье — не какой-то божий дар, а достижение, какого человек добивается своей плодотворностью. Эрих Фромм
К концу июня Гермиона окончательно переехала в Малфой-Мэнор. Все нужные ей вещи были перевезены и разложены в гардеробной, все ее любимые книги покоились на стеллаже в супружеской спальне, кошачий домик был перевезен из дома Грейнджеров, и Отто в нем основательно расположился. После того случая в Хогвартсе многие газеты прознали о небывалом ранее событии и спешили узнать подробности вперед других. Как бы ни хотели подростки, а рассказывать о своих взаимоотношениях они были вынуждены. И не Рите Скиттер, поэтому пришлось приплатить «Ежедневному Пророку»… В начале июля состоялась свадьба. Пышная, красивая — такая, какую могли позволить себе Малфои, и о которой позаботилась Грейнджер. Многие приглашенные гости мусолили изъезженные вдоль и поперек темы «как же так вышло, они же ненавидели друг друга долгие годы!» и «чистокровный и магглорожденная!», но на удивление многих сплетников молодожены держались и сверкали белоснежными улыбками направо и налево. Невеста все празднество держала ладонь на только-только начавшем расти животе, тонко намекая на свое положение, а жених все время находился рядом с ней, не давая поводов для сплетен. Вечером, когда все гости ушли, а остались только самые близкие друзья, компания выпила по кружечке теплого мятного чая и легла спать в многочисленных комнатах поместья.***
Чем больше девушка жила в Мэноре, тем больше она любила прилежащие леса. Когда у нее появлялись пару часов, которые она не проводила в библиотеке, с Нарциссой или спала, она гуляла именно там. Гермиона прислушивалась к естественным звукам природы и удивлялась, как она могла избегать этого раньше? Птицы пели так ласково, ветер завывал так приветливо, листва шуршала так по-доброму, что не любить эти прогулки казалось невыносимым! А этот прекрасный запах леса… Но было кое-что, что смущало Гермиону все чаще неделю от недели. Когда она гуляла по лесным тропинкам, то чувствовала, что за ней кто-то наблюдал. Сначала она думала, что это Малфой оправлял эльфов, чтобы они приглядывали за ней, но потом оказалось, что это было не так. Поэтому она стала думать на йиннэна, но потом стала замечать, что кот всегда идет либо с ней в ногу, либо чуть впереди. Когда Гермиона гуляла с Луной, Джинни или Пэнси, то те не замечали ничего необычного. К седьмому месяцу беременности Гермиона и вовсе хотела забросить лесные прогулки, но необычайная свобода тех мест манила ее до последнего.***
Мужчина вновь проснулся в скверном расположении духа. Дышать было тяжело из-за несносного бабьего лета, царившего за окном; стоящий на тумбочке стакан с водой был почти пуст. Громко откашлявшись, мужчина сел на постели и запустил руку в сальные медно-каштановые волосы. Слежка за одной из Золотого Трио через расстояние давала о себе знать. Он совсем ослаб, его кожа приобрела болезненный серый оттенок, жилистое тело исхудало еще больше, чем в голодную зиму. Но это того стоит. Убийцы его отца не могут ходить спокойно по этой земле! Он знал, что в смерти его виноваты четверо: Альбус Дамболдор, Гарри Поттер, Рональд Уизли и Гермиона Грейнджер. Но старик был мертв, Гарри Поттера убивать было себе дороже, к Уизли мужчина испытывал скорее чувство жалости, чем желание отомстить. Вот и оставалась мисс Грейнджер, ныне счастливо живущая в браке с белобрысым хорьком миссис Малфой. Мужчина сжал в большой ладони кулон, висевший у него на шее. Он был похож то ли на дракона, то ли на змею с оленьими рогами. Но этот кулон — одна из немногих вещиц, оставшихся у него от отца. Были еще несколько книг о зельях, но они со временем поизветшали, а некоторые и вовсе развалились. Долгими ночами эта вещь грела его душу и будоражила сознание. Ведь мужчине, Дженсену, было интересно, что значил этот кулон для отца, которого он, по воле судьбы, никогда не знал. Но еще одной загадкой этого кулона был эликсир внутри. Сколько бы Дженсен не гадал, что это за зелье, ответа он не находил. У него были предположения: от зелья Удачи до зелья Живой Смерти, — но не одно зелье даже в идеальном его исполнении не могло быть тем, что внутри. Когда на Дженсена нападала меланхолия, и он отдавался ей с головой, он размышлял, при каких обстоятельствах отец познакомился с его матерью, какие у них были отношения, почему отец ушел, оставив Дженсена и Лилью одних в маленькой Богом забытой деревеньке. В такие моменты Дженсен позволял кулону очаровать его и полностью поглощать свое сознание. И иногда ему казалось, что этот кулон должен принадлежать не ему, но… это был подарок его отца его матери в знак чего-то. Может… любви? По крайней мере Дженсен на это надеялся и с малых лет убеждал себя, что отец любил его мать, но оставил их для того, чтобы защитить от Волан-де-Морта и Пожирателей. В зашторенное плотными грязными шторами окно постучали, и этот стук вывел Дженсена из задумчивости. Он встал, одернул старую рубаху, подтянул штаны и вышел на крыльцо, недалеко от которого, радостно улыбаясь, стояла худенькая очаровательная девчушка лет двадцати с двумя вьющимися хвостиками. — Мистер Борн! — радостно защебетала она, отскочив от окна и подойдя к мужчине на крыльце. — Доброе утро, мистер Борн. Матушка просила передать вам это белье и поблагодарить за крышу. Она теперь ни чуточки не течет! — Спасибо, Дженна. Но я же просил тебя, чтобы ты называла меня Дженсеном. Мы с тобой погодки, к чему эти формальности! Мужчина принял из рук девушки корзину и улыбнулся ей. Та зарумянилась, кивнула пару раз и, распрощавшись, поспешила вернуться домой. Дженсен только улыбнулся шире на такое поведение соседки. Дженна Корнер была милейшей простачкой. И искусной кухаркой. За такую, по мнению мужчины, можно и побороться на дуэлях. Но это была лирика, которая на данный момент ему немного мешала. Зайдя обратно в свою халупу, Дженсен Борн-Снейп улыбнулся фотографиям матери и отца, висящим на стене, и пошел умываться. По его расчетам через один час двадцать минут Гермиона Малфой должна вновь прогуливаться в лесу, где он-то и сможет вновь наблюдать за ней. Наблюдать и, из-за несовершенства заклятья, не видеть выросшего за семь с половиной месяцев живота.***
Малфой устало развалился в кресле и расстегнул пиджак. Молодой аристократ выбился из сил, занимаясь восстановлением и очищением антикварного магазинчика отца от Темных Артефактов. Еще и поступление в Академию Магического Права сыграло не последнюю роль. Драко сутками носился из академии в магазинчик, из магазинчика в Мэнор, и все по новой. Сейчас же, когда он наконец-то добрался до кресла, ему хотелось просто немного отдохнуть от этой крышесносящей беготни. Жар камина, запах свежих роз, мягкость кресла — все окутывало парня, и он думал, что все же на несколько минут он попал в Рай. Спустя долгие мгновения наслаждения, к нему на колени запрыгнул кот, уже заметно выросший за прошедшее время. Мурчащее создание грациозно село на его колени и внимательно вглядывалось в его расслабленное и уставшее лицо. Малфой прикрыл глаза и ни о чем не думал, поэтому, когда кот заговорил, он немного вздрогнул, и только потом открыл глаза. — Что ты сказал? — спросил он, вновь разглядывая Око Раскольникова, показавшееся на шее у йиннэна. — Я спросил, думал ли ты над тем, как назовешь своего ребенка. Осталось не так много времени. А ты еще не думал, я прав? — ответил Отто, самодовольно подняв мордочку выше и сощурив золотисто-зеленые глаза. Это было правдой. Малфой еще не думал о том, как назовет ребенка. А ведь это его обязанность — дать имя первенцу! Если быть честным, он даже не знает пол ребенка, потому что Гермиона наотрез отказалась от помощи повитух Мунго, предпочитая маггловское УЗИ или помощь эльфов. Поэтому на семейном совете было решено, что через пару дней в поместье прибудет эльфийка Виви, которая до этого жила у Андромеды, родной сестры Нарциссы. — Не думал. Я не знаю пол ребенка, — признался Драко и потер виски. Вообще он, казалось, уже потихоньку сходил с ума. Во-первых, в минуты тишины, когда он начинал разбирать суть произошедшего и происходящего, ему казалось, что он попал в какой-то глупый любовный роман, какой любят читать романтичные девушки в шестнадцать-семнадцать лет. Во-вторых, он не понимал, почему тогда, когда матушка их увидела, они не сказали правду, или почему они вообще не отказались от этой затеи в самом ее начале! В-третьих, он не до конца понимал Гермиону. Всегда боевая леди Гриффиндора принимала все происходящее слишком легко и смиренно, и это, несомненно, напрягало. Хотя скандалы, которые она иногда закатывала в Мэноре, были превосходным возвращением в реальность, но, цитируя Нарциссу, «это лишь гормоны». В-четвертых, он слабо представлял, что произойдет, когда малыш родится. Если Нарцисса и Гермиона, в силу природы, будут носиться вокруг него, то сам Драко к этому совершенно не готов. В-пятых, Малфой даже думать не хотел, что будет, когда этот ребенок подрастет. Душой и телом Драко не хотел своему чаду такой же судьбы как у него! Но не любя свою супругу, сможет ли он подарить нужную любовь ребенку? — А если предположить, что это девочка? — не унимался кот. Драко попытался представить, как бы выглядела его дочь. Определенно блондинка с кучерявыми волосами. А глаза… карие. Или серые. Или голубые. Но определенно очень красивые. И почему-то Драко представилось, что у дочки будет заманчивая родинка под губой с правой стороны. В его воображении дочка была прекрасной розой… — Если девочка, то, возможно, Роза, — пролепетал Драко, внезапно затянутый в водоворот представлений маленького чуда. — А если мальчик? Тут Драко вновь задумался, рисуя в воображении на этот раз сына. Но теперь он не видел никаких черт, присущих Грейнджер, а только Малфоевскую породу: белые волосы, серые глаза, бледная кожа. На долю секунды ему привиделось, что с филигранной точностью его сын отсыпает алмазную крошку в чашку и высыпает содержимое в кипящий котел, готовя какое-то замысловатое зелье. Но вот картинка в сознании Драко сменилась, и он увидел ЭТО. То, как его сын улыбается знакомой улыбкой, как сверкают его серые глаза, и этот стариковский прищур, как воспоминание о долге… — Северус Альбус Малфой. И только так, — выпалил Драко, распахнув глаза и увидев, как самодовольно улыбается кот, расправивши свои окрепшие крылья. — Это хорошие имена, Драко. Запомни их, — заметил кот и, взмахнув крыльями, взлетел с колен истинного хозяина; в мгновение ока артефакт на шее Отто исчез от человеческих глаз. Кот улетел, и аристократ проводил его долгим шокированным взглядом. Как он успел убедиться, Отто никогда не начинал разговаривать с ним без надобности. А значит то, что сейчас клещами вытащил из него этот крылатый очень важно. Выдохнув, юноша поднялся из кресла и пошел в спальню. По пути Драко даже успел подумать, что он будет больше думать о семье, как о семье, а не о том, что было у него в детстве. Зайдя в комнату, он увидел Гермиону спящей у края кровати в окружении подушек. За четыре месяца, в течение которых у девушки все больше и больше рос живот, Драко успел привыкнуть, что в их постели появляется все больше и больше подушек, чтобы Грейнджер было удобнее спать. Она вообще, как заметила ему Нарцисса, очень много спит в последние недели. Драко переоделся в пижаму и, обойдя постель, присел на покрывало у ног спящей супруги. Откровенно говоря, она изменилась. Ее лицо зарумянилось, грудь налилась молоком, бедра заметно округлились. Непослушные кудри превратились во вьющиеся локоны. Драко провел пальцами по девичьей щеке, и уголок его губ дрогнул в несмелой улыбке. Он уже успел прикипеть к Гермионе душой и, продолжая тему откровений, не хотел бы видеть в ближайшее время на ее месте какую-нибудь другую глупую куклу, которую мог получить, следуя идее сохранения чистокровности. Вдруг Гермиона простонала что-то нечленораздельное и повернулась на спину, машинально подкладывая подушки под спину. Драко поправил одеяло и хотел уже встать, но его руки задержались в районе живота, и он не сдержался. Приложив руки к нему, он с каким-то детским и необузданным трепетом провел пальцами по твердой поверхности, а когда Гермиона нахмурила брови, он замер. А следующие секунды были незабываемыми. Его супруга заулыбалась во сне и прижала его теплые руки к животу, в котором в приветственном жесте пнулся малыш. Пока Малфой судорожно переводил ошеломленный взгляд с их рук на лицо Гермионы, девушка выдохнула и отвернула голову в сторону, как она обычно делала во сне. Парень еще некоторое время просидел так, держа руки на животе девушки, а потом осторожно склонился к нему и прижался губами, сдерживая на ресницах непрошенные слезы. «Я никогда не думал, что это может быть так прекрасно», — шептал он, вдыхая полной грудью аромат роз, слышимый с улицы, и иланг-иланга, зажженный днем заботливой Нарциссой.