Бессонница

— Есть ещё на свете такие вещи, — скрипуче произносит старик Билл и откидывается на спинку кровати, устало прикрывая глаза. И эхом: — Есть-есть. Кайл разводит руками и раздражённо глядит на этого дремучего, древнего, как сам Панем, старикашку: не надо было к нему идти — толку никакого. — Так что мне с этим делать? Билл медленно ощупывает, вертит в руках странного рода предмет, что юнец принёс ему незадолго до обеда. Нечто круглое, с выпирающим концом, который щенком тыкался в ладонь. — Что делать-то, а что делать? Себе забирай, — раздражённо бормочет старик, всё плотнее кутаясь в одеяла. Как ему надоели эти желторотые юноши, им только дай повод. — И не приходи больше ко мне! И туда тоже не ходи, не тревожь. Кайл нашёл кругляш недалеко от старых захоронений, за оградой дистрикта. Бытует мнение, что под толстым слоем дёрна и травы, под сгнившими крестами, покоятся десятки людей, что погибли вместе со Старым миром. Но это всё легенды. Неужели правда? — Но, но послушайте… — предмет возвращается в розовую ладонь Кайла и там успокаивается, будто бы принимая хозяина, — эта штуковина, заберите, заберите её. — Пошёл вон! Через несколько лет, гонимый мечтой о свободе, Кайл войдёт в прогнивший дом старика Билла. Вдохнёт запах дурного кофе и мочи. — Пришёл? — просипит старец, и голос его — будто камни по железной трубе. Слепые глаза с укором взглянут в грубое, вытесанное из презрения, лицо не мужчины, но уже и не юноши. — Я ждал тебя. Я знал, — Билл вытянет старую, сморщенную руку в надежде прикоснуться к мальцу, но она так и не найдёт опоры. — И ты пришёл. Налей-ка старику кофе. Кайл терпеливо поднесёт бывшему главе дистрикта стакан, не без отвращения передаст его прямо в сухие, воняющие аммиаком руки. — Раз ты знал, то почему не отговорил, когда я пришёл к тебе в первый раз? Кайл невзначай дотронется до золотого медальона, подвешенного на чёрный шнурок. Именно эта птица придала ему уверенности в трудный час, призвав добыть отнятую когда-то свободу. — Всему своё место, юноша. Старик Билл, кряхтя и причмокивая губами, допьёт дрянной кофе. А затем, не скрывая отвращения, Кайл перережет ему глотку. Через несколько лет об этом никто и не вспомнит, ведь в тот же день миртворцы прилюдно казнят участников группы «Золотая птица». Кайла, как главаря, будут долго пытать, но, так ничего и не добившись, замучают до смерти. Его молодой жене придёт только прядь волос, седая, да символ погасшего восстания на тонком чёрном шнурке.

***

— Мей, ты снова за старое? Я тебе не раз говорила и ещё раз скажу: за пределы дистрикта выходить запрещено, — миссис Доннер укоризненно смотрит на дочь, в очередной раз принёсшую какую-то лесную живность. Не ребёнок, а наказание. — И что мы с ним делать будем? Девочка обиженно надувает губы и кладёт ворона на стол. Тот, заметно притихший во время пути, забился, заметался по стерильно-белой поверхности. — Нет, ну ты посмотри, какой хорошенький! — вскрикнула Мей, аккуратно прижимая крылья птицы руками. — Тише-тише. Да у него крыло сломано! Рози! В кухню влетает светловолосая девчонка и, завидев на столе птицу, коротко вскрикивает. Она уже давно привыкла к прихотям сестры, но каждый раз почему-то всё равно удивляется. И гадает, кого же сегодня принесёт Мейсли. Кажется, на их кухонном столе не лечили только оленя. Они быстро накладывают шину и перевязывают повреждённое крыло. — Роз, принеси корма. Он за клеткой с канарейкой стоит. Мать устало качает головой, наблюдая за всем из-за стойки. Она бы могла накричать, запретить Мей оставлять эту чёртову птицу, да и вообще таскаться в этот лес, что находится за пределами дистрикта. Но разве дочери будет до этого дело? — Мам, смотри, какая штуковина у него в клюве была. Золотая. Миссис Доннер подслеповато щурит глаза, присматриваясь к вещице на истёртом шнурке. — И додумались же на нитку повесить. Это же брошь, — смеётся Мей, поглаживая испуганную птицу по голове. – Роз, ты где там? На следующий год славная и добрая Мей попадёт в пятёрку финалистов. Отравленные дротики будут бить без промаха, равнодушно убивая. И девчонке из Двеннадцатого дистрикта будет всё равно. Доннер твёрдо будет знать: она выживет, и не будет на свете больше никакой правды. Выживет и, может, потом попытается навсегда покончить с играми. — Мей, лучше не смотри туда. Голос Хеймитча, её союзника, покажется Мейсли ещё более хриплым, чем обычно. Он уйдёт вперёд, оправдываясь тем, что нужно разведать обстановку. Но Мей будет трудно обмануть: ему просто понадобится побыть одному, привести в порядок мысли. Как бы они ни стремились найти край Арены, финал будет близок, все существовавшие союзы — расторгнуты. Кроме одного. — Да что там? Мей медленно выйдет из-под деревьев, минуя густые кустарники, — и замолкнет на полуслове. Камни. Большие, маленькие — и пустота впереди, просто пустой воздух. Хеймитч разозлится и расстроится. Все его предположения полетят к чертям. И финал подберётся слишком близко. Они немного поговорят обо всём этом, а потом разойдутся в разные стороны — Хеймитч пойдёт к пропасти, Мей вернётся в лес. — На, возьми, — скажет она на прощание, и на секунду замнётся, засомневается во всём, что было для неё истиной. — Если выиграешь, передай это моей матери. Не хочу, чтобы Капитолийцы растащили мою птичку на сувениры. Улыбнётся и уйдёт. Хеймитч угрюмо сунет брошь в карман, даже не взглянув. Ему покажется, что отсюда есть выход, но только немного иной. Совсем, совсем иной. То-то Капитолийцы удивятся. И он победно зажмёт камень в ладони.

***

— Джон, ты не видел брошь? Миссис Андерси озабочено оглядывается по сторонам, на коленях у неё лежит деревянная шкатулка с фамильными украшениями. Женщина не знает, что и думать, чего бояться больше: пропавшей брошки или подступающей к горлу тошноты, за которой последует мигрень. — Нет, с чего бы ей пропадать? — пожимает плечами мэр, у него был крайне сложный день, он очень устал. — Посмотри ещё раз. Муж целует её в щёку и выходит из комнаты, он никогда не спит с Роз в одной постели. Так даже лучше, иначе бы ему пришлось увидеть Мей, что предпочитает резвиться по ночам. Позже возвращается Мадж, расстроенная, вся в слезах. День Жатвы всегда приносит горе, уж миссис Андерси это знает. — Мам, я отдала брошь с сойкой Китнисс, как ты и просила сегодня утром. Но женщина ясно помнит, что не разговаривала с дочерью до обеда. Это делала Мей.

***

— Да, есть ещё такие вещи, — скрипуче произносит старик Билл, поглядывая на нахохлившуюся птицу. — Им только и надо побыть в нужных руках, чтобы вспомнить былое. Птица опасливо посмотрела на старика своими чёрными, немигающими глазами. — Надо же, Нанетта, эта глупая девчонка приняла тебя за ворона. Старик нетерпеливо потягивается в кресле, кутается в одеяло, потягивает кофе. Он слишком устал от ожидания. Каждую ночь его мучают видения, будущее врывается в сознание старика, не спрашивая разрешения. Он уже слишком стар, а жизнь так длинна и сурова. Скоро должен прийти мальчишка с ножом в руке и брошью на шее. Билл видел это. Он придёт, никто не может долго противиться воле древних сил, пробудившихся в куске золота. Там, где есть брошь, будет и сила, а сила рождает смуту. Тем более в такие тяжёлые времена. — Нанетта, будь добра, отдай эту штуковину девчонке, когда придёт время. Где же этот мальчишка?