За окном всё искрилось, окрашивая очередное утро приятным блеском. Глаза слепило от чистого белого снега, освещаемого лучами зимнего солнца, а на улице явно было морозно. Сакура вздыхала, наслаждаясь изменившимся видом её поместья. За несколько месяцев жизнь приняла крутой поворот, развернувшись на пяточке, грозно топнув и помчавшись вперёд. После того, как клан Токугава был повержен, Япония, казалось, задышала по-новому.
— Всё как-то совершенно неправильно… — почти беззвучно прошептала Сакура, расчёсывая волосы.
Её взгляд был умиротворённым и таким счастливым, словно все беды, вся боль, мучившая душу столько времени, утекли прочь. Когда она, стоя у окна, смотрела на прислугу, то губы трогала лёгкая улыбка — приятная и нежная. Каору более не беспокоила так часто, отдавшись новым обязанностям, то и дело принося сплетни из большого города. Находиться в тёплой восточной комнате с горячим камином, одетой в белую юкату, было каким-то наваждением.
Сакура ухмылялась, вспоминая, как менялись отношения с Саске. Они были похожи на тернистый путь, сопровождающийся бесконечными болотами, в которых тонули лепестки опавшей дикой вишни; и на могущественное синее небо, скрытое за тёмно-серыми облаками; и на то тёплые, то холодные дуновения; и на ветер, приятно ласкающий кожу и вырывающий деревья с корнем.
Сакура продолжала улыбаться, вспоминая, как первый раз с момента их последней встречи в детстве предстала ему в измазанном красками платье, с лицом, разрисованным чернилами, и волосами, растрёпанными, как солома в конюшне.
— А я ведь не держала кисть более полугода…
Осознание этого несколько озадачивало. И ещё было неясно, грустно от этого или нет. В конце концов, до сегодняшнего дня эти мысли не преследовали и не душили. И это немного, но радовало.
Воспоминания перебивали друг друга, вызывая то смятение, то удовлетворение. Казалось, что всё это произошло только вчера, однако за этот миг Сакура переехала из Такабето в Киото, а из Киото — в Эдо. Новый пейзаж принёс перемены во всём, перевернув политику с головы на ноги (а возможно, и наоборот), позволив кому-то вздохнуть с облегчением, а кому-то напрячься, проглотив гордость. Император принимал жёсткие меры, не заботясь о тех, кто не поддерживал его.
Этот переворот, который организовал Саске, заставил иначе взглянуть на него. Сакура догадывалась, что действовал Саске радикально. Ей довелось лицезреть, как он расправлялся с предателями и теми, кто пытался взять больше, чем давалось. От этого сердце неприятно сжималось, а улыбка резко пропадала с лица — в этот момент озадаченность становилась главной эмоцией. Сакура вспомнила девушку, имя которой прочно поселилось в памяти. Забыть её просто-напросто казалось невозможным.
— Катсура-сан…
Сакура помнила её статной женщиной, уверенно державшей спину и голову. Она грозно смотрела прямо, размахивая рукавами кимоно, а взгляд её карих, почти чёрных глаз способен был свести с ума. Когда они встретились, Катсура была одета в шёлковый фурисодэ с длинными рукавами, которые почти волочились по полу. Нежно-голубой цвет с золотыми рисунками по всей длине ткани обескураживал, вынуждая вздыхать от восхищения. Сакура была поражена всем, что увидела, ведь не всякий раз можно было лицезреть кимоно, напоминающее летнее, не обременённое облаками небо.
Однако этого восторга не разделял Саске. Более того, он казался крайне недовольным. Сакура отчётливо помнила, как в первые минуты приезда испытала шок. Едва она оказалась в поместье Учиха, ей думалось, что она попала в другой мир, иную среду, не в ту Японию, в которой выросла. Прислуга, одетая в тёмно-синие наряды, низко кланялась, громко приветствовала вернувшегося Саске, словно дождалась спасителя. Его многообещающий взгляд стал приводить в ужас много раньше. Однако всё его влияние предстало Сакуре, когда он, лишь кивнув, приказал доставить Катсуру в поместье.
Эту гордую девушку, толкнув в спину, проводили как падшую, так, как тычут в спину юдзё, возомнивших о себе слишком много. Она достигла практически высшего ранга
таю, приравниваясь по значимости к гейшам, а в итоге была с позором высечена и выставлена прочь за стены клана. Сакура тогда дёрнулась, услышав протяжные крики, от которых не могла спокойно стоять на ногах и не закрыть уши. Только спустя пару дней ей посчастливилось узнать, что Катсура ощущала себя хозяйкой лишь потому, что Саске был постоянным клиентом, которому мало кто смел отказать.
— Правда, кровавый клан оказался не таким уж и кровавым… — улыбнулась Сакура, глядя на пустующую кровать.
Саске не было рядом, после того как Муцухито наконец забрал власть в свои руки. Она не видела Саске уже два месяца, поэтому незаметно для себя перематывала жизнь, размышляя над всем, что произошло, а любимым местом стала их спальня, освещаемая с восточной и южной стороны солнцем. В ней было спокойно и уютно, хоть немного и одиноко. Сакура помнила, как, ещё будучи Харуно, явившейся в поместье клана Учиха, увидела в агатовых глазах, помимо холода, милосердие. Она помнила, как им предстала беременная служанка, запуганная и притихшая. И тогда неприятная дрожь выдавала весь океан эмоций, которые были присущи Сакуре.
— Каору-чан, а Мина-чан ведь скоро должна родить, верно?
— Вы странная, госпожа. Саске-сан освободил её и разрешил выйти замуж за кого-то из его личной стражи, — отозвалась та, подавая горячий настой из трав.
— Это было в моём присутствии… Мой муж сделал то, что считал правильным. Я уже не смею осуждать его.
— Просто вы стали понимать его, госпожа.
— Невозможно…
Сакура продолжала восстанавливать череду сбившихся событий, горько усмехнувшись. На протяжении всего их совместного пути неизменно вставал человек, любовь к которому губила счастье. Его имя, когда-то ласкающее слух и согревающее душу, теперь приносило горечь и печаль. То, во что искренне верила Сакура, было разрушено. Её чувства не ставили ни во что и раз за разом обманывали, медленно склоняя к позорному поступку и бесчестной жизни.
— Куруме…
Она не вспоминала о нём с момента того самого проклятого письма, фактически нарушившего без того шаткое равновесие в хрупкой идиллии израненных отношений. Стоило ему появиться на горизонте или просто быть упомянутым кем-то, как всё разрушалось вдребезги, разлеталось мелкими острыми осколками, раз за разом раздирая рану, ещё совсем недавно исцелённую. Тот, ради которого когда-то билось сердце, оказался редкостным подлецом, почти шарлатаном и беспринципным любовником.
Сакура никогда не задумывалась, почему Саске, так люто ненавидящий Куруме, оставлял его живым, позволяя безнаказанно бродить по миру и творить зло. Той бумаги, в которой была написано ровным почерком девичья принадлежность к клану Харуно, казалось вполне достаточно, чтобы лишить жизни этого человека, продававшего японских девушек в рабство.
Но причина хранилась так глубоко и являлась такой сложной, что кружилась голова. Куруме оказался потенциальным наследником на императорский престол и предателем, поддерживающим класс самураев и держателей даймё, которые ещё недавно руководили страной.
Сакура помнила, как после прогулки на лошадях, где ей удалось наконец расслабиться и забыться, было совершено нападение. Саске тогда сражался особенно ожесточённо, не боялся убить, а, напротив, желал пролить реки крови. Он наносил удары гораздо резче, рассекая воздух каждым взмахом, а вот с Куруме, как выяснилось, ему пришлось сдерживаться. Будучи Учихой, он прежде всего отдавал приоритет службе Императору, не интересам клана и уж тем более не личным мотивам. Но, отняв жизнь у наследника, Саске предал бы Японию, позволив Сёгунату окончательно раскинуть власть на всей территории, развязать руки и — в лучшем случае — заставить Учих служить им, а в худшем — вырезать всех, кто мог претендовать на их обширные земли.
— Я была слепа, Каору, — усмехалась Сакура, наблюдая, как день за днём таял снег, оставляя мокрую землю.
Время замедлило ход, принося изменения, от которых иногда становилось дурно. Саске не писал, порой было даже неизвестно его местонахождение, а следовательно, жив он или гнил в сырой земле. Перенос исторической столицы из Киото в Эдо вызвал массовые восстания и бунты, которые вспыхивали один за другим. Такие очаги возникали точечно, от этого изнуряли значительно быстрее. Недовольство населения можно понять; у Саске имелись средства, которыми это можно прекратить куда скорее, но он не предпринимал радикальных мер — казней или публичных истязаний. Однако, изматывая императорскую армию и патруль, неверные и бунтующие испытывали и Саске, который имел свои размышления.
Многие считали, что изменение столицы недопустимо, — в Императора вселился недобрый дух, который завладел его разумом. Однако начало радикальных реформ было положено — это являлось лишь зёрнышком, которое ещё даст плоды. Муцухито первым же указом вернул земли Сёгуната в собственное владение, провозгласив себя абсолютным монархом, которому дарована власть волей неба. Он желал сотрудничать с западом, снабжающим страну оружием, технологиями и знаниями. Ему нужны были их книги и специалисты, ведь стоило посмотреть даже на корабли гайдзинов, как чувствовался уровень развития многих отраслей в Европе.
За окном всё таяло, не оставляя ничего, кроме влажности. Дорога, не уложенная брусчаткой, была размыта, от этого на улице казалось всё печальным и понурым. Но в один день всё изменилось, ведь минул январь, после которого, несмотря на редкий снег, японцы оживали. Дети и женщины мастерили фонарики и обереги, которыми украсят дома и улицы. Все с нетерпением ждали тот день, когда наступит праздник Сэцубун — разделение сезонов. Вот-вот должны были появиться первые цветы…
Сакура медленно шла по главным улицам Эдо под охраной стражников и присмотром Каору. Торговые лавки день за днём снабжались продукцией и провиантом, а в порты прибывали корабли гайдзинов, на одном из которых вполне мог оказаться и Саске. Морской воздух и запах рыбы стали привычными. Сакура всегда мёрзла из-за высокой влажности, но продолжала смиренно приходить на многолюдную пристань и слушать непонятную речь прибывших. Не всегда была возможность наблюдать за волнами, разбивающимися о борта, ведь из-за напряжённой обстановки покидать поместье стало опасно.
Сакура держала маленький мешочек с соевыми бобами, который был почти у каждой женщины и ребёнка. Стены домов пестрили оранжевыми и красными узорами, верёвочками и фонарями, которые вечером и ночью освещали путь гораздо ярче. Толпы людей медленно передвигались с одного места на другое, пробираясь к храмам, в которых ежедневно принималось бесчисленное количество прихожан. Сакура низко поклонилась, глядя на колодец, блестящий от растаявшего снега и переливающийся от бликов.
Стоило три раза ударить в ладоши, а после поднять глаза, чувство лёгкости и теплоты приятно растеклось по телу. Наконец распустились цветки сливы. И пусть ещё на земле и деревьях хрустело белое одеяло природы, но раскрывшийся бутон доказывал, что зима побеждена. Пришла долгожданная весна. Праздник начинался именно в этот миг.
Кто бы куда ни пошёл, а в этот день на земле уже лежали соевые бобы, которыми японцы приглашали в дома Ками, приносящих счастье, и побеждали скверну, прогоняя прочь демонов, поселившихся в потайных уголках домов. Происходило очищение и долгожданное единение с природой, а ведь ценить её сама суть японцев.
На каждом перекрёстке слышались магические фразы, создающие атмосферу праздника и радости. Все желали друг другу счастья и благополучия, зажигая фонари, окуривая территории благовониями и призывая удачу. В этот день можно было наблюдать удивительное противостояние природы, ведь цветки сливы, спрятанные под тонким слоем снега, приковывали взор, буквально ослепляя красотой всех вокруг.
С наступлением ночи, приходящейся на начало февраля, всё вокруг стало волшебным. Разноцветные цветки слив покрывались белым снегом, переливаясь от яркого света фонариков, которыми были украшены все дома и каждая улица. Любование умэ¹ приковывало взгляды к красным, белым и дымчато-зелёными лепесткам, но стоило кому-то найти одну из редких расцветок, как сердце начинало биться чаще. Тонкие ветви пряморастущих или изгибающихся деревьев от тяжести тянулись к земле, поэтому Сакура смогла разглядеть белые цветы с фиолетовыми вкраплениями, от этого необыкновенная любовь согревала в прохладную ночь.
— Саске-сан, когда вы вернётесь?
Каору стояла чуть позади, улыбаясь. Она видела, как день за днём Сакура менялась, становясь более нежной и ласковой. Новый год по лунному календарю начался с хорошей страницы, от этого вера в лучшее только увеличивалась.
— Я не хочу возвращаться, но нам пора… — произнесла Сакура с сожалением.
Каору лишь кивнула и последовала к открытой карете, которая умчала их в родовое поместье Учиха. Они проезжали новый дворец Императора, который поражал размерами, яркостью и неприступностью. Сакура ухмылялась, вспоминая, как выгнала Муцухито из покоев Саске, обещая казнить того за наглость и неповиновение. Она сказала это сгоряча, поражённая количеством крови на одежде, ранами на теле и почти обморочному, бредовому состоянию Саске.
В ту ночь произошло столько странного и непредвиденного, но достаточного, чтобы наутро быть опозоренным и лишённым всяких благ. Саске поправился быстро, обрадовав Сакуру стойкостью. Она пролила столько слёз, сколькими оплакивала смерть Камелии. Боль буквально пронзала сердце, окропляя лицо солёным ядом. Жуткие идеи терзали душу, а страх крепко держал её в оковах, не позволяя вырваться из заточения. В тот момент Сакура не хотела думать о смерти, но только о ней и были все мысли.
Она приняла тот факт, что скучала так сильно, что кружилась голова и пропадал аппетит. Не хотелось улыбаться и плакать, но смотреть вдаль стало излюбленным занятием. Сакура грустила, прячась за длинными волосами, плела узловые поделки, верно дожидаясь того, кого в своём обещании силилась ненавидеть. Прощение ворвалось внутрь, исцеляя. Оно поселилось где-то в груди, окутывая теплом и верой в лучшее.
Прошёл целый месяц, а Сакура уже ждала дня, когда расцветёт дикая вишня. Она помнила, как под опадавшими лепестками приняла предложение Саске стать его женой, как грустила под этим прекрасным деревом на качелях и как испила крепкого саке. Тот дурман в голове было невозможно забыть, как и пошатывание, как и крутящуюся землю. Сакура размеренно дышала, вновь вспоминая бой с Куруме, ехидство и недовольство Саске, но всё же смахивала слёзы, принимая ошибки прошлого.
Она простила ему всё: и грубость, и вынужденный обман с недоговорённостью, и боль, через которую пришлось пройти, и страшную брачную ночь. Всё это меркло по сравнению с тем, как изменилась их жизнь. Сакура улыбалась, вспоминая свою радость, когда узнала, что отравленный каким-то ядом Саске встал на ноги. Его тело нуждалось в перевязках, а он — в поддержке. И наконец она поняла, что может стать опорой ему, той, на кого можно положиться.
Саске принял её вновь, добровольно передав в её руки кусочек власти. Поделился с Сакурой могуществом и силой, способной свести с ума и защитить от всех бед. И когда они нашли точку равновесия, то, несмотря на войну внутри страны, обоим стало спокойней. Она не смущалась, просыпаясь рядом, не пряталась за волосами, робея при прикосновениях. Ощущать аромат его тела, пусть и недолго, стало важно и приятно. Сакура знала, что скоро произойдёт нечто, повергающее в шок, от этого дрожала, искренне боясь этого дня.
Так оно и произошло. В тот час, когда лепестки вишен стали устилать розовым полотном нагревающуюся землю, в те минуты, когда реки сменили природный цвет на коралловый, в те секунды, когда всё вокруг оживало и зеленело, пришло то, чего ждали все. Саске явился в поместье по обыкновению поздним вечером, почти ночью, словно это было его самое любимое время суток. Сакура не знала, что он гордо ехал по главным улицам, а за ним ровными линиями двигалась кавалерия, облачённая в новую военную форму. Они демонстрировали власть и силу, возвращаясь из очагов жестокости и бунта.
— Сакура-сан, приятные новости! Скорее! — лепетала Каору, наскоро схватив какой-то тёплый хаори.
— Судя по тому, что ты нагрянула ко мне на ночь глядя, свалившись на голову как первый снег, то новости действительно важные, — устало протянула она, обернувшись к свету.
Каору, ничего не объясняя, неучтиво, по-домашнему и с шумом забежала в комнату, где Сакура засыпала после изнурительного дня. Она буквально вырвала её из постели, волоча за руку вниз по лестнице. Было несложно заметить, как все вокруг засуетились, готовясь к важному событию. Осен-сан и Томиро уже наказали готовить ванну и поздний ужин и позволили себе разбудить Сакуру.
Внутри поместья всё светилось от ламп, мерцающих тонкими огоньками, трясущимися от едва уловимого дуновения ветра. Сакура смотрела на большую узорную дверь, ручка которой характерно щёлкнула, приковав взгляды прислуги. И стоило ей отвориться, как на пороге появился Саске, как обычно держа катану. Он был в тёмном плаще, который практически полностью скрывал ноги, а вот лицо… Лицо было сосредоточенным и безэмоциональным, губы сомкнуты в тонкую линию, а левый глаз скрывала длинная чёлка. Волосы доходили до плеч, а когда-то торчащие на затылке локоны опустились, словно кто-то пригладил их. Сакура стояла и не верила глазам, не понимая, как за какие-то полгода, которые тянулись точно вечность, возможно так измениться. Она наблюдала за его ровным и тихим шагом. Стоило Саске показаться, как раздались голоса приветствия и почтения, на которые был получен лишь лёгкий кивок. Он заметил всех и всё, что поменялось в новом поместье, но прежде всего его волновала Сакура, стоящая на низкой ступеньке.
— Саске-кун…
Зелёные глаза вспыхнули светом, когда он подошёл ближе, немного ухмыльнувшись. Ноги подкосились, когда она увидела его лицо рядом, но почему-то всё казалось не более чем простым сном, в котором довелось встретиться с ним. Однако её лицо всё же озарила улыбка, а после раздался едва слышный смешок.
— От вас пахнет ужасно, господин…
Она не знала, что её фраза, настолько нелепо брошенная, приведёт к купальне. Внутри было ещё довольно прохладно, но, казалось, Саске это не волновало. Сакура стояла позади деревянной высокой купели в виде бочки, покраснев ярче диких цветков слив. Она дрожащими руками перебирала мужские волосы, урезая длинные пряди, а после, словно желая уйти, опустилась на одну ступеньку, придерживаясь за каёмку фурако.
— Никуда не уходи, — хриплым голосом сказал Саске, перехватив ладонью её пальцы.
— Я буду ждать вас в нашей спальне, — смущённо ответила она, подавшись вперёд.
— Хорошо, — односложно ответил Саске, всё так же держа её за руку. — Пойдём туда вместе.
Сакура не помнила, как начала омывать мужские плечи, как разминала их, как поливала волосы рисовым отваром, очищая их от грязи и дорожной пыли. Она это делала со спины, смущаясь настолько, что готова была упасть в обморок. Саске был рядом, ни к чему не принуждал, но и отказов не принимал. Он вернулся, снова подчинив Сакуру, завладев ею без остатка, подавляя волю, но не причиняя и капли боли. Она даже не помнила, когда он ловко извернулся, притянув к себе настолько близко, насколько позволяла возможность; умело приобнял её за шею, склонив к лицу, едва слышно прошептав:
— А теперь, Сакура?
***
Саске прибыл — и поместье, казалось, оживилось. С его приездом вернулось прежнее подчинение, трепет и бесшумное хождение, возобновились бесконечные поклоны, воцарилось молчание и, конечно, возродилось излюбленное занятие — распространение новых сплетен.
— Сакура-сан живёт с Саске-саном почти год, а наследников всё нет.
— Господина не было очень долго. Было бы странно, если б наследник появился.
— Но сейчас-то Саске-сан здесь.
— А их простынь только мнётся сильнее, — засмеялись девушки, принимаясь вновь бить грязные ткани колотушками.
— Господин привёз с Хоккайдо кимоно и драгоценности. Я была удивлена, когда осматривала ткани, — произнесла Каору, положив грязное бельё на пол. — Говорите тише, иначе…
— А ещё Сакура-сан потеряла свою служанку, — усмехнулась Томиро, держа в руках кувшин. — Они уезжают. Желают посмотреть окрестности, но только вдвоём. Муцухито-сама отдал во владение клану родовое поместье Токугава.
— Вот как… Тогда мне нужно сделать из госпожи настоящую химе-сама!
Каору восторженно откликнулась, по-доброму улыбнувшись служанкам, а после слегка поклонилась Томиро. Это её действие было немного странным, однако важным для той, что когда-то была самым близким человеком в клане. В этом жесте читалось прощение. Каору уже представляла, чем закончится маленькое путешествие Сакуры и Саске по расширенным территориям клана, поэтому не медлила ни секунды. Сплетни и удивлённый взгляд Томиро волновали её в последнюю очередь.
***
Ещё не полностью отстроенное поместье было украшено красно-белыми веерами на белоснежных стенах. Каменное ограждение устрашало высотой, а стражников, казалось, стало в несколько раз больше. Саске стоял около массивных ворот с резными орнаментами, явно чего-то дожидаясь. На нём было непривычное светло-серое кимоно с тёмными линиями и кругами, вышитыми по всей длине, подвязанное чёрным толстым поясом; на плечи накинут чёрный хантэн², рукава которого развевались на ветру. Саске смотрел в небо, ощущая приятную тяжесть катаны справа, вдыхая полной грудью весенний воздух. Внешне он казался расслабленным, но, приглядевшись, можно было заметить, как крепко сжаты скрещённые руки.
— Саске-сан, простите, что заставила ждать, — поклонилась Каору, опустив взгляд в пол. — Сакура-чан… — Она замялась, прогнувшись чуть ниже. — Сакура-сан уже готова.
Саске снисходительно хмыкнул, зная о неформальном общении Сакуры с некоторой прислугой. Эта поблажка давала плоды, но злиться на такую слабость и неучтивость не хотелось. По крайней мере, это могло подождать.
— Держи, — вдруг серьёзно произнёс Саске, протянув свёрток с печатью.
— Кому-то передать? — отозвалась Каору, сглотнув.
— Можешь перевезти свою семью из Киото в столицу, расходы оплатит клан.
Каору задрожала, шумно вздохнув. Лёгкий шок обездвижил, заставив замереть, но трясущиеся руки выдавали её. Она была бесконечно рада. Из-за новой политики Императора пришлось покинуть родные края, бросив всё, что дорого, на землях когда-то единственной столицы. Семья. Дом. Всё осталось в Киото. И то, что сейчас ей позволено вернуться к родителям, казалось приятным сном, похожим на реальность. Однако Каору понимала, что во всём этом было нечто недосказанное — что-то, способное испортить приятные зародившиеся чувства. Осознание этого медленно возникало в мыслях.
— Спасибо, Саске-сан! — улыбнулась Каору, прижав свёрток к груди.
— Это не всё. Ты просила свободу. Я даю её тебе, — спокойно договорил он, посмотрев ей в глаза.
Эта фраза с лихвой подтвердила все страхи, что порождались внутри. Каору осознавала, что этот внезапный и требовательный приказ о визите к Саске был необычным, хоть и явно беззлобным. Он позволял уйти, бросить служение и стать свободной от обязательств перед кланом. Саске позволил ей наконец-таки вернуться к семье, которую доводилось видеть крайне редко.
— Но… Сакура-сан…
Каору не задумываясь произнесла драгоценное имя, потерянно посмотрев на Саске. Она действительно не знала, что должна делать. Слишком противоречащие эмоции охватили её. Бросать Сакуру не было ни малейшего желания. Они прошли слишком много, чтобы так некрасиво разорвать их… дружбу. Доверие между Каору и ею являлось нитью, связывающей их отношения крепче, нежели указ Саске. Она уважала этот могущественный клан не меньше, чем Императора; ценила некоторых людей так же сильно, как и членов семьи. И более того, Каору любила Сакуру, оттого и оставаясь бесконечно верной её приказам.
— Тебе решать. Сакуре могу сказать я. Выбирай, — уже властно произнёс Саске, обходя Каору.
Его кимоно едва развевалось от ветра, как и отросшие волосы, скрывающие левую сторону лица. Саске видел, как к нему спешно приближалась Сакура, стуча деревянными гэта по щебню. Она торопилась, слегка поднимая подол бежевого кимоно с вышитыми нежно-розовыми цветами и серебряными нитями. Было несложно догадаться, на кого перевёл взор Саске, посему и прекращать разглядывание земли не было смысла. Он выпрямился, сделав пару шагов навстречу той, кто до сих пор робела в его присутствии, но продолжала сопротивляться в надежде остаться такой же, как и до замужества. Однако ничего не проходило бесследно, и Сакура менялась как внешне, так и внутренне.
А тёплый ветер, несмотря на закончившийся праздник Ханами, всё ещё доносил лепестки вишен, оставляя в воздухе приятный запах весны.
— Каору, отдохни без меня! — улыбнулась Сакура, остановившись около Саске. — Саске-сан, простите…
— Идём, — тихо произнёс он, развернувшись к воротам, которые тут же поспешили открыть стражники.
Каору низко поклонилась, получив счастливую улыбку от Сакуры, и так и осталась стоять внутри поместья, слушая скрип колёс, звон хлыста, громкое ржание и удаляющийся топот копыт запряжённых лошадей. Сжатый в руках свёрток, казалось, обладал какой-то мистической силой, впрочем, возможно, так и было. Ведь именно этот кусочек пергамента решал судьбу. Каору понимала, что этим листком Саске выражал извинения за недоверие и увечья.
***
Путь к новым территориям занимал мало времени, однако несчастный час тянулся дольше обычного. Сакура сидела слишком близко к Саске, отдав предпочтение молчанию. По одним лишь внезапно резким движениям становилось ясно, что вопросов у неё достаточно, чтобы вызвать его раздражение. Пока Саске не было рядом, пока в стране вспыхивали бунты, пока жизни грозила опасность, ей не разрешалось покидать стены поместья без надобности. Сакура всегда была окружена охраной, прогуливаясь по прилежащим кварталам. Видеть новое Эдо, смотреть на лавочки с данго, сладостями, украшениями и благовониями — приятные мгновения. Сакура созерцала, схватившись пальцами за ткань кимоно, когда на одном из переулков показались гайдзины, представляющие товар. Это нетерпение и непоседливость не могло скрыться никоим образом.
— У тебя всё это есть, Сакура. Ну или будет, — с ухмылкой произнёс Саске, слегка притянув её к себе. — Будь немного сдержаннее.
Они ехали в крытой повозке, в которой за происходящим можно было следить сквозь отверстие, напоминающее окно, закрытое однотонной тканью.
— Я люблю всё новое, но их внешность так отличается. У некоторых волосы светлые, а глаза такие широкие! — поражалась Сакура.
— В клане Харуно жила англичанка, — припомнил Саске.
— Отец просто помог несчастной. Она верна нам. В нашем клане хорошо жить многим… — Сакура осеклась, прикусив губу. — Я имела в виду другое.
За минувшие полгода новое поместье больше походило на дом, где родилась Сакура. Служанки стали гораздо смелее и упорнее, на их лицах чаще появлялись улыбки, а тяжёлое кимоно сменилось на более лёгкое, только поклоны так остались неизменно глубокими. Однако стража не переменяла в службе ровным счётом ничего, выполняя приказы Саске. Несмотря на то что за всё время его отсутствия за поместьем следил Фугаку, большая часть власти оставалась в руках Сакуры. Тот занимался иными делами, помогая Саске подавлять бунты и восстания и вести политику, а она же, в свою очередь, оберегала домашний очаг.
— Чем твоя нынешняя жизнь отличается от прошлой?
Сакура сглотнула и спрятала улыбку. Её взгляд потух, однако из-за убранных волос лицо оставалось открытым. Ресницы были опущены, губы поджаты, а кожа, казалось, побледнела. Саске видел, как она вновь сжалась, рефлекторно желая отодвинуться, но всё же старалась лишний раз не шевелиться, подбирая слова.
— Я виновата…
— Нет.
В очередной раз она не придумала ничего вразумительного, взгромоздив вину на свои плечи. Вот только Саске был явно недоволен этой её необдуманной жертвенностью. Он просто ни разу не показывал ей последствия такой глупой отваги, ни разу не обвинял её в чём-то, разбираясь в случае надобности самостоятельно.
— Саске-сан…
— Чего ты ещё хочешь? — с нетерпением спросил он, прямо посмотрев на неё.
— Я не хочу сравнивать наше мировоззрение. Ваш клан — моя жизнь.
Саске криво усмехнулся, положив руку на девичьи пальцы, которые от напряжения побелели. Сакура, как всегда, сминала ткань кимоно, раз за разом оставляя следы, отпечатывающиеся неровными полосами на ткани от влажных ладоней. Эти её попытки совладать с эмоциями ещё ни разу не увенчались успехом, зато вызывали усмешку и снисхождение с его стороны. Саске привык смотреть на эти потуги, а после читать Сакуру точно открытую книгу, понимая каждое её желание, расшифровывая каждую задумку и предвидя любой ход.
Сакура взглянула на тыльную сторону мужской ладони, на которой виднелись мелкие шрамы, однако её тепло согревало лучше, чем весенние лучи, пробирающиеся в повозку. Грубая кожа Саске немного царапала её, мягкую и нежную, и разница между ними вновь давала о себе знать. Он был воином, владеющим мечом, который в нужный момент превращался в страшное орудие убийства. Саске осторожно сдавил тонкие пальцы, согревая, полностью скрыв их. Сакура замолкла, внимательно наблюдая за этим смущающим жестом.
— Что? — повторил он, настойчиво требуя ответа.
Вдруг повозку резко тряхнуло, от чего Сакура внезапно прокричала нечто нечленораздельное. Она откинулась вперёд, а после сильно ударилась головой, пискнув от боли. Её рука легко выскользнула из ослабленной хватки Саске, а после прикоснулась к ушибленному затылку.
— Больно… — протянула Сакура, пригнувшись.
— В порядке?
Он осторожно осмотрел место, за которое держалась Сакура, убеждаясь, что нет крови, и облегчённо выдохнул. Не было и следа травмы, поэтому он осторожно пропустил волосы, свисающие тонкими прядями, сквозь пальцы, стараясь не задеть острые шпильки, закрепляющие локоны.
— Мы почти прибыли. Позвать врача?
— Нет, спасибо. Уже всё прошло.
Было ясно, что Сакура храбрилась, выпрямляя спину. Она вымученно улыбнулась, а после перевела взор на Саске, поднимавшего упавшую катану. Когда-нибудь эта её напыщенная сила сыграет с ней плохую шутку, он знал это, но не предпринимал никаких действий, по крайней мере открыто.
— Как вы? — осторожно задала вопрос Сакура, потупив взор.
Саске хмыкнул, кивнув. Он быстро посмотрел в окно, словно оценивая ситуацию, как вдруг развернулся к Сакуре, которая тянулась к его лицу. Было видно, что это его резкое действие застало её врасплох.
— А вот у вас что-то белое в волосах, — мягко произнесла она, смутившись. — Не смотрите на меня так…
Её голос дрожал, но она словно не слышала этого, когда сама дотронулась до Саске. Её тонкие пальцы застыли в чёрных жестковатых волосах, но так и не спешили убрать лепестки вишен. Даже в их повозку залетело нечто прекрасное.
— Сакура…
Её имя из его уст прозвучало мягко и непривычно хрипло. Саске смотрел в зелёные глаза, приближаясь. Он сокращал расстояние между их лицами, чувствуя, как аккуратные пальцы Сакуры чуть крепче хватались за волосы, неосознанно сжимая их. Она проделывала всё это с какой-то неконтролируемой нежностью и удивлением, но всё так же заворожённо смотрела в миндалевидные глаза Саске, что чуть прищурились, сверкнув знакомым янтарным цветом. Она не понимала, откуда в этом взоре появлялся такой пугающий огонёк, но именно сейчас бояться его не хотелось.
Сакура смотрела удивлённо, но смущённо, теряясь во внезапном жаре, зародившемся в груди и проявляющемся на бледных щеках мягким оттенком алого. Она провела не одну ночь со спящим Саске; столько раз видела, как он засыпал, и столько раз чувствовала, как он увлекал её за собой, крепко обнимая одной рукой. Уже не раз доводилось касаться Саске, когда они просто лежали рядом, а порой даже ощущать на щеке тёплое дыхание. Совместное ложе сблизило их, вынуждая Сакуру чаще думать о Саске и долге перед ним. Она ловила себя на мыслях, посвящённых другой, ночной стороне жизни, которую обсуждало всё поместье, включая Фугаку.
— Ты ведь знаешь, зачем мы здесь? — задал вопрос Саске, рассчитывая на благоразумие с её стороны.
И когда Сакура едва заметно кивнула, медленно прикрыв глаза, то смогла ощутить лёгкий, точно морской бриз, поцелуй, который всего-навсего был запечатлён на лбу. Но было достаточно и этого, чтобы наконец издать выдох облегчения и коснуться другой рукой мужских плеч, наконец преодолеть страх в присутствии Саске, мысли о котором преследовали всякий раз, когда он покидал стены поместья, а после тихо-тихо ответить:
— Знаю…
