Однако посмотреть на женщину клана Харуно было интересно многим…
Когда оставшаяся часть пути была пройдена, Саске остановился, ступая на энгаву и оставив гэта на земле. Он чуть присел, махнув Киреи, которая подоспела перевернуть обувь носками в сторону выхода. Сакура всё так же отставала, словно специально отсчитывая шаги, чтобы не сделать расстояние между ними слишком большим или маленьким. Стоило Саске развернуться, как Сакура залилась едва заметным румянцем, глядя на протянутую руку. Такой его жест смущал, да и в какой-то мере являлся крайне неприличным, но подняться с такой помощью на низкую ступеньку оказалось и вправду легче. Сакура только и могла, что опустить взгляд, ступая по блестящим, почти искрящимся половицам. Однако тёплая крепкая хватка, длившаяся не более трёх секунд, удивляла. И пусть осознание истиной цели приезда было самым ясным, предаваться таким думам не хотелось, хотя мысли сами витали вокруг пока не наступившей ночи. Сакура шла, неловко озираясь, отыскивая хоть что-то, привезённое извне, но встречала лишь покорность и низкие поклоны прислуги, занявшей места для уборки в саду. В этом дарованном Императором поместье невозможно было и думать о чём-то европейском, а уж об одежде, кроме как кимоно или юкаты, не могло идти и речи. Эти бескрайние, казалось, вечно зелёные сады Токугава цвели яркими красками. Стоило закрыть глаза и вслушаться, как мерещились звуки дерева, ударяющегося о камень, стучащего каждый раз, если досчитать до восьми. Плеск воды в пруду приятно ласкал слух, позволяя мыслям успокоиться. И если Саске просто расслабился, то Сакура потерялась в ощущениях, широко раскрыв глаза и напрягшись всем телом. — Здесь всё такое… — вдруг начала она, так же резко замолчав. — М-м-м? — отозвался Саске, интонацией показывая заинтересованность. — Продолжай. — Традиционное… Он ничего не ответил, завернув куда-то за угол, вынуждая Сакуру слепо следовать за ним. Его уверенный шаг говорил больше слов: он бывал в поместье не одну сотню раз. В скором времени они оказались в той части дома, которая пустовала, и стало ясно, что она принадлежала только им. Большое, однако весьма скромно обустроенное жилище пахло свежестью и маслом. Саске резко отодвинул сёдзи, впустив в комнату свет и позволив саду проявить себя во всей красе. — Тебе нужно расслабиться, Сакура. — Я просто устала от дороги… — Горячие источники помогут, — пояснил Саске, указывая кивком на ограждение. — Сёгуну повезло… когда-то. Саске произнёс это с характерной ухмылкой, гордо расправив спину и посмотрев вдаль. Он прекрасно слышал тихие шаги Сакуры, остановившейся по левую сторону, как всегда на расстоянии. Она учтиво сохраняла дистанцию, медленно отойдя к другому краю сёдзи, а после тихо ахнула, поняв, куда смотрел Саске. Бамбуковая стена, гораздо выше человеческого роста, отделяла каменистый водоём, пар от которого рассеивался в воздухе, а тонкие веточки дикой вишни буквально свисали над ним. Сакура могла лишь представить, как здесь красиво в период позднего цветения. Молодая листва вовсю тянулась к солнцу, а едва заметные лепестки вишен кружили по территории поместья. Небо было поразительно голубым, а облака, которые могли навлечь тень, не виднелись на горизонте. — Муцухито-сама щедро одарил вас, — спокойно произнесла Сакура, улыбнувшись. — Полагаю, вы отличный воин и советник, — ещё более мягко дополнила она, несмело взглянув на Саске. — Будем считать, что это плата за верность, — отозвался он, продолжая созерцать. — Я тоже умею платить, Сакура, — спустя пару минут добавил он, наконец взглянув на неё. — Щедро… — Но я не думала об этом, — напряглась она, попятившись. — Не посмела бы! Саске довольно быстро сократил расстояние, оказавшись в мгновение ока рядом. Ладони Сакуры были единственным препятствием, разделявшим возможную близость, что немного рассмешило его, дотронувшегося до оголённых девичьих запястий. Эта природная слабость и скованность лишь придавали определённый шарм, который ему наконец удалось рассмотреть без приказов. — Сегодня постараемся без ножей, хорошо? — усмехнулся он, потянув её к выходу. — Саске-сан… — Осен нравится мне больше, однако право выбора остаётся за тобой, — добавил он, ступая на энгаву. Диалог прервала Киреи, которая, извинившись, велела занести маленький столик, напоминающий котацу, на улицу. Несколько служанок, одетые в фиолетовые наряды, спешно, но аккуратно расставляли узорную посуду, на которой были выложены рыбные, фруктовые и овощные блюда. Запах свежей пищи напомнил, что время обеда давно упущено, — об этом говорил урчащий желудок. Сакура наблюдала, как слаженно выполнялась работа, а после позволила себе улыбнуться, когда около стола появились новенькие плоские подушки с резными спинками. — Спасибо за заботу, — вдруг произнесла она, оказавшись на энгаве с Саске. — Сакура… — начал он, покачав головой. — Простите, — всё так же улыбаясь, отозвалась она, едва заметно кивнув прислуге, которая поспешила удалиться. — Я не создана для такого места… — Просто ты не чувствовала власть. Не пользовалась тем, что имеешь теперь. — Женщина служит мужчине. Этот урок я хорошо усвоила. Саске ухмыльнулся, присаживаясь за стол, разделил палочки и наконец принялся за еду. Сакура проследовала за ним, оказавшись в итоге на том самом близком расстоянии, которое было между ними в карете несколькими мгновениями ранее. Она осторожно отламывала кусочки, не желая спешить, однако как только желудок издал новый звук, то неловкость вновь застигла врасплох. Сакура поспешила прикрыть рот ладонью, посмотрев на Саске, пододвинувшего два маленьких блюдца, которые предназначались для распития саке. — Закрепим пройденный урок? — хитро произнёс он.***
И как только границы условностей были стёрты парой бутылочек алкоголя, то скованность пропала. Сакура была не то чтобы пьяной, скорее, охмелевшей и немного шатающейся. Её речь была сбитой, однако смысл каждой фразы достигал Саске. Он ощущал приятную тяжесть на правом плече, когда Сакура, будто забывшись, облокачивалась на него, прикрывала глаза, а иногда глупо хихикала. Весенний прохладный воздух из-за скрывшегося солнца вызывал мурашки, оттого горячие источники теплом манили сильнее. Тусклый свет фонарей освещал энгаву оранжевым цветом, а на улице раздавались трели цикад, даривших свойственные их жужжанию мелодии. Изредка в небе виднелись птицы, однако не было слышно ни одной служанки, способной подслушать разговоры. Могло показаться, что территория пустовала, однако еда, сменившаяся на свежую, говорила о том, что Учихи не одни в этом маленьком раю. — Я никогда не пила саке, — смеялась Сакура, пробуя салат из морских водорослей. — Ложь. Я сам вёл тебя в твою комнату, когда ты взяла мою флягу, — парировал Саске, прикладываясь к балюстраде спиной. — Если бы мой отец знал… — От главы клана наша вылазка не была скрыта. Я в этом более чем уверен. Провожая взглядом солнце, Сакура ахнула, блаженно прикрыв глаза, чувствуя, как рука Саске развязывала бордовый тугой оби. Маленькие бусинки на тонкой тесьме разлетелись, от чего он усмехнулся. Сакура заёрзала, а после засмеялась, когда крепкий пояс наконец ослаб, — дышать стало легче. Как только его не стало, полы первого кимоно распахнулись. Сакура дёрнула плечами, сбросив тяжёлую материю с плеч, но, несмотря на это, было всё так же тепло. И пусть она постепенно обнажалась на энгаве, нарушая все нормы приличия, рядом с Саске ей было позволено гораздо больше, чем могло показаться. Когда был развязан единственный парадный пояс, то снять ещё два самых простых и остаться в тонкой белоснежной юкате, держащейся благодаря узкой полоске ткани, было делом времени. И только Саске знал, сколько продлится это распитие чая и саке. Поведение изменилось: розоватый оттенок не сходил с щёк, хотя Сакура старалась показать всю лёгкость нахождения рядом с Саске; голос стал необычайно высоким, а речь нетипично быстрой. Саске, не отличающийся многословностью, отвечал ещё более кратко, хотя речь его была гораздо мягче. — Саске-сама, я могу замёрзнуть. Он слышал крупицы шутки, заложенные в его имя, и слабо улыбнулся, выпивая разлитое женой саке. Сакура не желала дразнить его, но ощущение покоя и защищённости рядом с ним стало главным звеном, благодаря которому она вновь хотела смеяться так же, как раньше. Это необыкновенное чувство лёгкости, разрастающееся из-за тёплого алкоголя, и приятный запах мужской одежды могли затуманить разум. Прикрыв глаза, Сакура произнесла что-то невнятное, но мягкая улыбка так и не сходила с лица. Возможно, благодаря этой природной слабости она и выдохнула шумно, когда Саске, приобняв правой рукой туго связанную талию, поспешил подняться на ноги. — Холода не стоит бояться. И если раньше всё было глупо и неучтиво, то теперь лишь неловкость и нежность, которую показывал Саске и действиями, и словами, заставили Сакуру промолчать, покорно выпрямившись. И когда ступни ощутили древесный пол, то кимоно с шелестом оказалось на земле. Вечерняя прохлада даже не успела окутать стройное тело, ведь объятия Саске превратились в крепкие, задерживающие дыхание путы. Он развернул Сакуру к себе, всматриваясь в большие зелёные глаза, которые с неподдельным удивлением изучали его. Он чувствовал, как цепко схватились тонкие пальцы за края юкаты, и видел нечто такое, что до него желали, но не решались донести. Однако теплота, с которой Саске дотронулся до её щеки, заставила отбросить возможные страхи, а после шумно вобрать в лёгкие воздух и прикрыть глаза. — Кажется, я самая глупая женщина, — поджала губы Сакура и крепче прижалась щекой к ладони Саске. — Не думай об этом, — отозвался он, поглаживая мягкую кожу. — Я не делаю ошибок дважды. Сказав это, он отпрянул, кивком приглашая войти в поместье, где уже давно был приготовлен их совместный футон. Сакура последовала за ним не потому, что этого хотел Саске, а потому, что не сделай она этого, то не сумела бы простить собственную трусость. Он относился к ней благоговейно, как мог относиться к Императорской семье или к матери. И пусть дарованная свобода позволила стать равной мужчине, Сакуре хотелось, чтобы он разобрался клубком проблем сам и окончательно. Вроде бы и объятия были прерваны недавно, а от весенней прохлады тело покрывалось мурашками. В помещении царили теплота и уют, приглушённый свет от огней окрашивал комнату в блёкло-жёлтый и оранжевый цвет, придавая обстановке спокойствие. Сакура стояла в центре, всматриваясь в вышитый футон на полу, однако пальцы, сжимающие ткань юкаты, поджатые губы и странная сутулость фигуры говорили о внутренней борьбе, в которой нужно обязательно принять решение. Саске задвинул сёдзи, скрыв вид на энгаву, где царил беспорядок от их позднего ужина. И как только он захотел обернуться, то услышал пропитанное страхом и неуверенностью собственное имя. Оно было произнесено страстно и отчётливо, как всегда учтиво и с суффиксом, но вся сила духа, казалось, на этом и покинула Сакуру, даже доля алкоголя не помогла раскрепоститься. — Я хочу верить вам больше всего на свете, Саске-сан, — уже тише добавила она, медленно обернувшись. — Тогда попробуй, — раздался голос за её спиной. И если Сакура могла продолжить сомневаться, то стоило ощутить лёгкое прикосновение к щеке, как всё переставало иметь значение. Саске на этот раз оберегал, разворачивая её к себе, в очередной раз касаясь рукой мягкой кожи. Почувствовать его такую внезапную нежность и лёгкое поглаживание становилось всё более невыносимо и тяжело. Если б она посмотрела на него сейчас, то точно потерялась бы в прекрасных ощущениях. Эта попытка довериться ему была тем, что дало ей уверенности и храбрости, а ему — дозволения и долгожданного прощения. Но когда он наконец прикоснулся к ней как мужчина, желающий близости, то она задрожала. Сакура задержала дыхание, растерявшись из-за этой настойчивости и нежности. Кончики пальцев Саске поглаживали чувствительную кожу лица, осторожно и незаметно приподнимая за подбородок. Сакура не сопротивлялась, но так же медленно прикрывала глаза, словно не желая встречи взглядами. Ей было особенно страшно увидеть его и рассмотреть тот пугающий и приводящий в смертельный ужас янтарный взор. Саске только стоял рядом, лишний раз не притрагиваясь даже к ночной юкате, а всё внутри сжималось невыносимо, мучительно-тянуще. Касаясь едва ощутимо, словно дуновение тёплого ветра, девичьей щеки, он смиренно ждал, продолжая смущать Сакуру. Возможно, это была его маленькая прихоть, однако весьма чувственная, глубокая, похожая на зарождающуюся страсть. Хрупкая и слабая, миниатюрная и беззащитная, но именно его маленькая женщина, внезапно повзрослевшая и уставшая от всего пережитого, стояла рядом, не шелохнувшись. Испуганная внезапным порывом, Сакура жмурилась, постепенно расслабляясь, возможно, лишь потому, что не было резких движений и угроз. Она шумно сглотнула, зная, что на неё пронзительно смотрел Саске, ожидая хоть незначительного отклика. И когда Сакура решилась приоткрыть глаза, то тут же удивлённо ахнула, ощутив мягкое соприкосновение лбов. В прошлый раз он поцеловал её грубо, с жестокостью и очевидной похотью, получая то, что было недоступно, так, как хотелось, как руководили инстинкты. Всё происходящее напоминало минувшее, то далёкое, что буквально резало сердце, хлестало душу, огорчало и жгло глаза от слёз. Они вновь немного пьяны, однако этот хмель, казалось, исчез, когда Саске дотронулся до неё, словно выражая чувства. Он будто старался донести до Сакуры желание остаться рядом, но много ближе, дольше, теснее. Сейчас же внезапность сменилась размеренностью, а грубость — осторожностью. Сакура ощущала непокорность Саске, но сдержанность и аккуратность. Она сравнивала, и он знал это, понимал и, главное, принимал. Его глаза были закрыты, а пряди свисающих волос щекотали девичье лицо, вызывая едва заметную улыбку. И, возможно, эта её мимолётная слабость побудила его к более смелым действиям. Переместив ладонь на затылок и несильно сжав розовые волосы, Саске стал ближе. Он не накручивал мягкие пряди на кулак, не вытаскивал резные канзаши, удерживающие аккуратную причёску, но вдыхал тонкий, сладкий аромат цветов, который всегда являлся частью Сакуры. Этот запах принадлежал только ей независимо от обстоятельств. Проскользни где хоть тонкая ниточка этого аромата, Саске без ошибки узнает её. Он словно удерживал Сакуру, не позволяя отстраниться, хотя всего-навсего легко поглаживал чувствительную кожу, теребя мягкие пряди. Однако и сейчас ему не стоило никаких усилий взять контроль над ней, заставить подчиниться и принудить посмотреть в глаза: как в прошлый раз, как несколько месяцев назад… Однако сделать это было выше его сил. Вот только и Сакура пока могла отстраниться, уйти и прекратить все эти неизвестные ощущения, по крайней мере попытаться. Её не сковывали и не принуждали, а лишь просили остаться рядом, немо и почти неподвижно. Только едва заметная щекотка мужских пальцев по коже заставляла шумно сглатывать или задерживать дыхание. И это всё равно было чем-то томительно прекрасным, тягучим и заставляющим трепетать. Саске не сковывал, а, напротив, раскрепощал, массируя кожу головы, пропуская сквозь пальцы удивительно мягкие, струящиеся, словно шёлк, волосы. От этого Сакура дрогнула и незаметно для себя подалась вперёд, ощущая, как странный жар окутал её лицо, заставив постыдно вспыхнуть и залиться румянцем. Она откликалась, схватившись пальцами за мужскую юкату, потёршись, скорее инстинктивно, лбом, точно в поиске ласки и поддержки. Их глаза всё так и были прикрыты, от этого всё вокруг вмиг стало напряжённым и горячим. Находясь близко и словно касаясь друг друга первый раз, они могли вдыхать запах, исходящий от тел, слышать, как тихие, абсолютно непонятные звуки слетали с губ, так и не превратившись в слова. Эта несвойственная мягкость и нежность, от которой перехватывало дыхание, вынуждали сердце биться быстрее с каждой секундой. Сакура могла поклясться, что находилась в приятном затуманенном состоянии, таком нелепом и смущающем, что ноги могли в любой момент подкоситься, позволив если не упасть, то прижаться крепче к телу Саске. Она не заметила, как, крепко сжав губы, тёрлась о мужскую, немного шероховатую щёку, с каждым мгновением сжимая ткань раскрывшейся юкаты сильнее. Доселе незнакомая с такой лаской, Сакура слабела, не понимая этого, более того, даже не задумывалась о чём-то порочном, хотя потерялась во внезапно родившихся чувствах. В эти редкие секунды близости разум медленно покидал обоих, отдавая предпочтение инстинктам и действиям. Пальцы Саске, которые ещё совсем недавно наслаждались мягкостью девичьих волос, вовсю поглаживали слегка оголённую кожу бледной шеи, вынуждая с каждым новым движением становиться ближе друг к другу. Сакура не понимала, в какой момент дотронулась до него как женщина, желающая нечто гораздо более серьёзного, но слабость кричала об удовольствии и совсем непонятном желании. Стоило ей перевести ладони с мужской юкаты на оголённую крепкую грудь, а после медленно, с почти незаметным напором проскользнуть легко, точно пальцами, смазанными душистым маслом, по коже куда-то в район ключиц, как она очутилась в крепких объятиях. В это же мгновение Сакура ощущала влажность тёплых губ, которые раз за разом становились родными и желанными, на плечах, а сама только и могла, что крепко хвататься то за шею, то за растрепавшиеся чёрные волосы. Его локоны дразнили мягкостью, щекоча раз за разом разгорячённую кожу, согревающуюся беспорядочными поцелуями. И стоило Саске пробраться чуть выше, к уху, и прикусить мочку, как Сакура глухо простонала, слыша лишь отголоски биения сердца. Её несдержанность нарушала эту ничем не мешающую тишину, вынудив Саске усмехнуться. Тяжёлые руки приобняли Сакуру чуть крепче, а нежный шёпот сперва заставил напрячься, а после расслабиться. Он блуждал по тонкой юкате, скрывающей плавные изгибы женского тела, проводил беспорядочно и страстно, чуть ли не сдавливая раскрасневшуюся Сакуру, а она, пропустив ладони под мужской грудью, цепко держалась за широкую спину. В его присутствии сердце стучало намного сильнее и чаще, отбивая сумасшедший ритм, такой, что кружилась голова и сбивалось дыхание. Она уткнулась ему в шею, шумно втянув запах кожи. Её не волновало ничего, кроме ласки, вскружившей голову, и будь Сакура властна над собой и чувствами, то позволила бы сомнениям взять верх над удовольствием, опьянявшим не хуже терпкого саке. Она млела, подчиняясь умелым движениям Саске, которые вынуждали хвататься крепче, сжиматься сильнее, отдаваться в тысячу раз более страстно. И если Саске мог в очередной раз отчитать её за такое бессилие, то именно эту слабость перед ним Сакура хотела принять без остатка. Он целовал, а она млела, выгибая шею для новых мокрых прикосновений; Саске сжимал, а она мычала нечто невнятное, выпрашивая ещё; он шептал, а Сакура тряслась, принимаясь в ответ целовать его шею; Саске проделывал всё вместе, а она старалась удержаться на ватных ногах. Сакура шумно дышала, вцепившись в него стальной хваткой, от которой проваливалась в беспамятство. Однако эта слабость нисколько не утомляла её — напротив, возникло несвойственное и глубоко отрицаемое ранее желание покориться ему. Словно почуяв беспомощность, он наслаждался такой стороной Сакуры. Его мускулистые руки ловко приподняли её, заставив обхватить ногами торс. И будь она чуточку раскрепощённее, то смогла бы наконец получить настоящий поцелуй, а не простые ласки разгорячённой кожи. Впервые ей удалось посмотреть на Саске сверху вниз; впервые он так крепко держал её, явно не желая отпускать; впервые он настолько желал посмотреть в зелёные, всегда искрящиеся эмоциями глаза… И даже сейчас, опалённая страстью, глубоким желанием покориться и быть покорённой, горящая от рук, что крепко сжимали чресла, одурманенная тем, как громко бились их сердца, Сакура всё равно не могла прямо смотреть в глубокие чёрные глаза. Находясь в таком новом, интимном и весьма выгодном положении, она даже сейчас ощущала мощь, исходящую от Саске, поэтому смогла лишь удобнее перехватить шею и опустить ресницы, вновь и вновь избегая прямого контакта. — Саске-кун… Этот голос был настолько глухим, что, расслышав своё имя, он ухмыльнулся, самовольно рухнув на мягкий футон, удерживая Сакуру, как самую ценную вещь в мире. Она оказалась под ним, ещё крепче зажмурив глаза, но когда Саске вновь принялся целовать щеки, шею и плечи, возобновил эти грубоватые, но пылкие поглаживания, Сакура уже чуточку смелее проникла ладонями под края распахнувшейся юкаты. — Сакура-чан… — как-то туманно отозвался Саске, проведя языком от шеи до ключиц. Его губы, не раз целовавшие молочную кожу, жадно задержались на яремной впадине, оставив первое багровое пятнышко. И если в этот момент девичьи руки только блуждали по рельефному торсу, то, стоило Саске провести языком по ямочке грудей, Сакура, не совладав с собой, поспешила снять с него юкату, раздвигая края как можно шире. На их телах появились первые бисеринки пота, а страсть лишь увеличивалась. Саске действовал механически, сбросив рукава ночных одежд, но немного хищно уставился на Сакуру, взгляд которой наконец-таки удалось поймать. Она смотрела на его тело не как испуганная лань или забитое животное, а как жаждущая, изголодавшаяся дикая кошка, сверкающая зелёными глазами в полутьме. Если раньше она наблюдала за ним, чувствуя себя бесценным товаром, то в этот момент ощутить значимость для него не представляло труда. Сакура шумно застонала, упустив момент, когда стала абсолютно нагой: Саске настолько ловко обманул её поцелуями, что время, казалось, замедлило ход. Он ухмылялся, когда проводил языком по набухшим соскам, и она выгибалась, как струна сямисэна. Но стоило ему захватить чувствительный бугорок в плен губами, крепче обхватить его, словно вкусив редкий фрукт, Сакура особенно страстно кричала его имя, прижимая голову к груди всё ближе, изгибаясь всё сильнее. Надуманные страхи и боязнь этих новых головокружительных чувств отступили. Удовольствие, трепет и даже похоть взяли верх над скромностью. Постанывать, немного мычать, слышать приятные звуки поцелуев, ощущать их влажность и жар было самым важным и первостепенным желанием, лишиться которого не были готовы ни Саске, ни Сакура. Стоило ему подняться к шее, как девичьи руки упорно тянули его вниз. Ведь она не осознавала, насколько всё могло быть более хорошо и головокружительно. Саске подчинялся, ловко маневрируя на мягком и податливом теле. Шершавые пальцы с силой сжали маленькую грудь, пропустив соски между указательным и средним, и, словно прощаясь, Саске наконец-таки позволил себе спуститься ниже, наслаждаясь непередаваемой сладостной мелодией: гулкой, громкой, пылкой, протяжной… Если в прошлый раз Сакура лежала перед ним, сломленная глупостью, страхом, молящаяся о прекращении первой брачной ночи, то сейчас её прошения были куда более сбыточными — она заклинала не останавливаться. Эти несдержанные стоны, от которых усиливалось возбуждение, эти громкие вскрикивания, от которых терялся без того помутившийся рассудок, эти просьбы делать всё чаще, ещё и ещё окончательно опьянили Саске, подобравшегося к самому сокровенному месту. Взаимная беспомощность придала им безумия. Выпустив из плена горящую от укусов и щипания грудь, опёршись локтем о футон, Саске прошипел. Свободной рукой он осторожно скользил от основания шеи к ложбинке грудей, затем по плоскому животу и тонкой талии и после наконец мягко, невесомо, точно мнимое касание, дотронулся до влажных аккуратных складочек самого чувственного и интимного места, которое, пропитавшись смазкой, жаждало мужской ласки. Саске улыбался, глядя, как Сакура в очередной раз дёрнулась, приподняв бёдра, а затем неосознанно двинулась навстречу пальцам, поглаживающим нежную кожицу. — Саске… — то ли крича, то ли шепча, стонала она, умоляя о том, чего сама ещё не понимала. Мягкие руки то сминали, то царапали простыню лишь от ощущения нового, а предвкушение секса, отличающегося от первого опыта, довело Сакуру до глухого бреда. Если он и мучил, то подвергаться таким пыткам она согласна. Тот тугой узел, который затягивался с каждым мгновением всё более ощутимо, побуждал забытые инстинкты, которыми только и доводилось руководствоваться изголодавшемуся телу. Сакура раздвигала ноги, ощутив, как Саске заметно придвинулся вперёд, прижавшись тесно и пошло к влажному месту пахом. Его состояние не было таким простым, как могло показаться на первый взгляд, но старания, с которыми он ласкал девичье тело, ощущались в сдавливаниях и редких хрипах. Он тяжело дышал, ощущая нетерпение Сакуры в прямом смысле на себе. Она обхватила его бёдра ногами, скрестив их, а после с особыми усилиями прижималась к нему, закрывая глаза и прогибаясь в пояснице. Он чувствовал, что и сам вот-вот сдастся такому сильному напору, от этого и пришлось практически рухнуть на Сакуру, удерживаясь на локтях. Сейчас, что бы ни сделала, для него она являлась воплощением красоты, изящности и страсти. Ощутив крепкое, невообразимо приятное сдавливание нежных рук, он шумно выдохнул в изгиб влажной шеи. Его губы настолько умело оттягивали бледную кожу, настолько приятно сдавливали и настолько возбуждали, что Сакура сама выгибалась для этих поцелуев, умоляя не пропустить ни миллиметра кожи. Девичьи бёдра рефлекторно поднимались, ластясь к члену всё более резко. Саске вдруг вновь спустился ниже, в очередной раз целуя ключицы и затвердевшие соски, и пока Сакура точно не знала, что ей нравилось больше: ласки или ощущение нечто невероятно твёрдого внизу живота. И ответ пришёл так же быстро, как и вопрос. Саске медленно протолкнулся в узкое влажное влагалище, издав немного приглушённый стон. Это приятное ощущение тепла и скольжения окончательно победило Саске, руки которого переместились на тонкую талию. Он словно помогал себе, проникая медленно глубже и глубже, слыша в ответ недовольное шипение. То, с каким шумом Сакура глотала воздух, как резко приподняла бёдра и как крепко зажмурила глаза, стало для него чем-то отрезвляющим. — Прости… — Быстрее, умоляю! — в ответ прокричала Сакура, прикрывая губы руками. И если Саске думал, что причинял боль, то теперь ему ничего не мешало исполнить такую дерзкую просьбу. Сменив положение, он навис над ней, обхватив обеими руками узкую спину. Он прижимался всем телом к упругой груди и влажной от пота коже, хаотично целуя мокрые волосы и виски Сакуры, стонавшей ему в ответ громко и протяжно. Её бедра сами собой резко двигались вперёд, позволив Саске беспорядочное, рваное и резкое движение. Оказавшись зажатой между ним и полом, Сакура вновь схватилась за крепкие плечи и цеплялась за них сильнее и сильнее всякий раз, как член проникал внутрь. Она не знала, что чувствовала, не помнила, что просила, но признавалась громко и откровенно в том, что всё происходящее ей нравилось. Саске хрипел от ощущения сдавливания члена, а Сакура скулила от того, что всё её тело принадлежало ему. Пустота, заполнившаяся Саске, принесла массу нового, горячего. Каждый его толчок сопровождался дрожью по телу, а пошлость звуков от резких проникновений и вовсе сбивала с толку, возбуждая. Саске резко навалился, принудив Сакуру ещё сильнее сцепить ноги за его тазом. Он настолько крепко прижал локтем правой руки поднятые в воздух колени к своему боку, обхватив ладонью острое девичье плечо, с такой безудержной страстью вцепился другой рукой в растрёпанные розовые волосы, что казалось, будто Сакура сломается под натиском и тяжестью его тела. Он, словно обезумев, врывался в узкое влагалище, а после захватил искусанные губы поцелуем. Саске, казалось, лишал Сакуру воздуха, испытывал и мучил, вынуждая её страстно отвечать на эти грубые, жестокие и сумасшедшие ласки. Она, ощутив весь этот напор, царапала ногтями спину в надежде оказаться ещё ближе к жилистому, скользкому и крепкому торсу. То, как он целовал её, сводило с ума. Подчинённый язык находился во власти человека, чьи губы не давали расслабиться ни на секунду. Казалось, Саске настолько голоден, насколько и безумен, и если он вновь и вновь будет прерывать поцелуй, чтобы вкусить его, то Сакура просто не сможет справиться с наваливающейся волной усталости и дрожи. Она чувствовала в этих страстных прикосновениях вкус, который можно испытать при условии полного безумия и самоотдачи. Аромат секса, смешанный с потом их тел, запах саке, цветов и масла придал поцелую остроты и сладости. Саске с силой сжимал волосы и колени, вынуждая Сакуру двигаться ему навстречу ещё более быстро, взамен позволяя ей царапать спину и хвататься за крепкие мышцы. Она сбилась со счёту, сколько раз кричала или пыталась кричать его имя, однако готова была повторять вновь и вновь, лишь бы он не останавливался и продолжал грубо и глубоко входить внутрь. Однако слабость вмиг одолела её, вынудив беспомощно обмякнуть в мужских руках. Она не понимала, почему глаза так жгло от слёз, почему Саске ещё крепче прижимал к себе, почему шептал нечто невнятное и почему спустя короткое время обессиленно рухнул, целуя в раскрасневшуюся щёку, но уверенность, что всё именно так и должно быть, доставила неописуемое удовольствие и лёгкость. — Саске-кун… — Молчи! — грубо шикнул он ей в шею, восстанавливая сбившееся дыхание. — Но… — Иначе придётся повторить, — прохрипел Саске, соприкоснувшись лбами. Сила его духа, которая буквально завладела Сакурой, читалась в бездонном взоре агатовых омутов, так и не дала ей заслуженный покой, ведь теперь и он смог прочитать то, что целый год было скрыто за пеленой слёз и горя. — И всё же… — Неугомонная, — вдруг ухмыльнулся Саске, завладевая податливыми губами; сквозь послышался лёгкий смешок. — Можно и так, — отозвалась Сакура, прижимая его к себе, чувствуя, как движение внутри возобновилось вновь.***
Это утро за минувший год стало самым приятным и одновременно тяжёлым. Ирори, обогревавший комнату, погас, а лежать одной на большом футоне было пока прохладно. Сакура лениво огляделась, неохотно признавая, что тело стало неподъёмным. То, что Саске всегда покидал её на рассвете, стало привычным явлением, но именно сейчас она желала больше всего на свете оказаться рядом с ним. Как бы то ни было, но когда они спали вместе, то ноги не леденели, а руки, остававшиеся на одеяле, согревались от жара тела. Медленно повернувшись на левый бок, Сакура с шумом вобрала запах их ложа, и даже эта, казалась бы глупая, деталь вызывала улыбку, а где-то внутри, около самого сердца, становилось легко. «Правая часть футона холодная: ушёл давно», — подумала она, огорчившись. Обычно Сакура всегда слышала, как шуршали бамбуковые сёдзи или как противно скрипел деревянный пол либо двери, но сегодня свойственная ей чуткость дремала. Видимо, усталость, навалившаяся из-за прошлой ночи, принесла покой и уединение. Сакура спала необычайно крепко, практически не шелохнувшись, словно нервозность и напряжение, мешавшие расслаблению, улетучились. Но сейчас она одиноко сжимала подушку Саске, не желая сообщать о пробуждении, — хотелось хоть ненадолго остаться наедине с мыслями, но рядом с ним. Саске всегда был немногословным, сдержанным, но точно не холодным к ней. Теперь Сакура понимала это, однако до сих пор отнекивалась, не желая принимать ту часть, в которой оказалась виноватой сама. И всё же то, как он обнимал её, как подминал под себя и гладил, как целовал, а порой, казалось, отнимал дыхание, не позволяя вырваться из пленительных ласк, как произносил имя, не шло ни в какое сравнение с тем, что случилось почти год назад. Ей казалось, что эту приятную хрипоту низкого, натуженного и раз за разом срывающегося голоса забыть невозможно. От одних воспоминаний тело вздрогнуло, а кожу легко покалывало — внутри всё плавилось. Сакура простонала, вжавшись носом в мужскую подушку, и тяжело выдохнула, стараясь и вовсе не потеряться в этом восхитительном, дурманящем, лёгком и приторном запахе. Она мечтала, вновь и вновь крепче прижимаясь к смятому от её рук мягкому предмету их постели, старательно закрывая глаза, прокручивая в голове то, от чего начинали гореть щёки. Сакура искренне пыталась хотя бы задремать, плотно укутавшись в широкое одеяло, как вдруг глухой шорох по ту сторону комнаты заставил разомкнуть плотно сжатые веки. Всё-таки ровный шаг Саске, каким бы тихим ни был, она могла узнать из тысячи. Бдительность, потерявшаяся во время его ухода и заставившая грустить, теперь позволила встретить его вновь. — Отдыхай. Ещё рано, — тихо произнёс Саске, положив катану на специальную подставку. Он произнёс это уставшим голосом, а одежда, которая всегда аккуратно сидела на плечах, некрасиво свисала и была помятой. Сакура смотрела за этими немного рваными, нервными движениями и удивлялась. Его светло-серое кимоно запылилось, а от огоньков свеч виднелись разводы и брызги. От Саске так и веяло усталостью. — А вы? Сакура не задавала лишних вопросов, зная, что он не посчитает нужным объясниться. Неожиданно для неё он снял одежду, потянувшись за ночной, аккуратно убранной юкатой, которая так и не была надета минувшей ночью. Он медленно обошёл футон и усмехнулся, когда, схватившись за края одеяла, встретил маленькое сопротивление. Отчего-то тело, казавшееся Сакуре ватным и неподъёмным, с лёгкостью приняло сидячее положение, а руки уже сильнее сжали края тёплой ткани покрывала. В отличие от Саске, она была абсолютно нагой и оттого смущённой. Находиться с ним в одной кровати в юкате — это одно, а вот без неё — совершенно другое. — Твои пальцы побелели, — вдруг тихо произнёс Саске, присаживаясь рядом. Он мягко провёл подушечками по тонкому запястью и, ловко обхватив его, заставил Сакуру отпустить одеяло. Она всё же продолжала держать ткань, посильнее задрав её к шее, продолжая прикрываться, насколько возможно. Совершенно безмятежно и беззвучно Саске, прикрыв глаза, лёг на правое плечо, продолжая удерживать прохладную ладонь в безболезненном хвате. Его свободная рука мягко, едва ощутимо прошлась по оголённой пояснице к лопаткам, отодвигая спутанные волосы, скрывающие чуть сгорбленную спину. А после Саске и вовсе стал созерцать снизу вверх, встретившись с очередной неловкостью Сакуры, неуверенно смотревшей на него. В конце концов, она гораздо более значимо относилось к его действиям, нежели он сам. — Саске-с… — В рёкане я согревал тебя, а ты произносила моё имя менее официально, — ухмыльнулся он, но уже вовсю рассматривал синяки, оставленные им на коже. — Саске-кун… — Уже лучше. Несмотря на усталость, Саске говорил без раздражения, наблюдая, как от прохлады в комнате и от его касаний Сакуру бросало в дрожь. Эта её скромность изрядно веселила, но порой, как сейчас, раздражала. Однако каким бы ни было поведение, пусть даже и притворным, оно постепенно изменялось, позволяя с завидной простотой ломать стены, когда-то возведённые друг перед другом. Ладонь скользнула к округлым ягодицам, словно желая одарить теплом кожу, а пальцы скорее инстинктивно, нежели намеренно сжали упругие участки всегда скрытого тела. Саске удивился, как Сакура легла на спину, прикусив губу и неуверенно посмотрев ему в глаза. Казалось, она сама была поражена тем, что сотворила, а после чуть слышно засмеялась. Да так красиво и сдержанно, что ему ничего не оставалось, как принять этот никому ненужный шум.По крайней мере, теперь она точно не боялась его. И всем это нравилось.
— Как думаете, теперь я смогу родить вам сына? Её рука покоилась на мужской груди, а расстояние между лицами было таким коротким, что дыхание щекотало чувствительную кожу. Саске смотрел пристально, словно искал подвох в сказанном или пытался подобрать слова, способные вселить уверенность или, по крайней мере, воодушевить. Он видел, как заблестели зелёные глаза, и резко прервался смех, превратившийся в звонкий всхлип. Сакура и сама не знала, почему задалась этим вопросом, однако влажность под поясницей заставляла сконфузиться и неудобно выгнуться. Она понимала, что такая длинная прекрасная ночь не могла пройти незаметно, а то, какие следы остались от неё, являлось доказательством неконтролируемой страсти с его стороны и полного бессилия перед ним — с её. — Сакура, менее уважительно. Ты ведь моя жена, — смотря в глаза, произнёс он. — Саске, я просто не… И когда она наконец обратилась к нему без суффиксов, без почтения и надуманного страха, Саске, словно одержав победу в одной из самых сложных битв, без усилия притянул Сакуру к себе той рукой, что до сих пор оставалась прижатой поясницей. Его, казалось, не волновало ничего, кроме ощущения тёплого дыхания на шее, ладоней, сжимающих плечи, и пальцев, аккуратно зарывшихся в волосы. Саске прикрыл глаза, поглаживая длинные розовые локоны, и с шумом вдохнул тонкий, но всё равно сладкий аромат, который расслаблял лучше всякой тяжёлой тренировки. Он вздохнул и, перевернувшись на спину, увлёк за собой Сакуру, теперь оказавшуюся сверху. Она только и смогла, что ахнуть, ощутив, как он нагло вырвал из-под неё одеяло, скрывающее грудь, а после, прикрыв им её спину, вновь вернул руки на обнажённую кожу. Сакура знала, что могла возмутиться, но стук сбившегося биения сердца, который заставил замереть и расслабиться, ответил ей на вопрос, на который она и вправду желала узнать ответ в первую очередь. Теперь, несмотря ни на что, ей хотелось улыбаться и стать по-настоящему счастливой в новой семье. Вместе с ним. Вместе с Саске.***
Невзирая на трудности и невзгоды, которые возникали на пути, многое изменилось. Что бы ни произошло, как бы надолго служба ни забирала Саске из дома, Сакура верно ждала возвращения и хороших новостей. Она смирилась с тем, что порой не видела его то неделями, то месяцами, но тепло, которое он дарил ей после разлуки, всегда было по-настоящему восхитительным. Это являлось одной из тех редких причин, из-за которой они могли любить и терпеть его долгое отсутствие. Саске не просил прощения, не напоминал о том, чего не мог простить сам, но делал всё, чтобы Сакура, вернувшая себе улыбку, которой он был покорён много лет назад, сохранила её и впредь. Она должна быть именно такой: смеющейся, яркой, забывающейся и парящей, но покорённой и подчиняющейся только ему. Саске давно это решил, глядя сквозь пальцы на поклоны прислуге и слыша немного несдержанный смех. С задатками императрицы Сакура оставалась самой собой, что бы ни случилось. Он вмиг осознал, что всё её поведение до этого было потрясающей игрой, умением контролировать себя, свой язык и тело. Слабость и хрупкость, которой она умело окуталась, были теми качествами, что смогли защитить силу и выносливость. Сакура была прекрасной, пусть и избалованной женой, нуждающейся в подарках и мужском внимании, которого Саске так и не смог дать ей в том объёме, в котором нуждалась чуткая, но уже израненная им душа. Теперь он оберегал её с той ночи, когда всё стало ясно без глупых вопросов и пустозвонных слов, с той ночи, когда Сакура стала нежно называть его по имени, с той ночи, когда взаимная нагота сделала их ещё более близкими друг другу, с той ночи, когда было получено безмолвное, но долгожданное прощение. И именно тогда она и стала, пожалуй, не только самой богатой, но ещё и самой счастливой женщиной в Эдо, оттого ещё более запоминающейся. Когда весна превратилась в жаркий июль и прошёл совершенно короткий промежуток времени, когда Сакура, стоя на крыльце, вновь дожидалась Саске, молясь день ото дня о скорейшем возвращении, она превратилась в самую нетерпеливую женщину. Запах морского воздуха давно въелся в дорогие ткани, украшенные цветной вышивкой, а волосы от яркого летнего солнца посветлели. И если б Саске разрешил ей одной выбраться в город на лошади, то Сакура бы непременно отправилась ему навстречу. Он знал об этом, поэтому приказал всем, в частности Каору, следить за её передвижениями. Саске догадывался, что после его отъездов всё в поместье изменялось, да и дружба между Сакурой и Каору говорила обо всём больше всяких слов. Он не вмешивался в их отношения, однако признавал то, что любой его приказ исполнялся, пусть и не в том объёме, на который рассчитывалось. Он приезжал, и все склонялись, даже Сакура игриво выказывала ему почтение и смирение и только после, когда никого не было рядом, позволяла себе обнять его. Даже стоя у могилы Камелии, она улыбалась, рассказывая обо всём, что произошло, бесконечно трепетала, взмахивая руками, безудержно болтая о новой эпохе, об Императоре, о перевороте, платьях от гайдзинов и Ветре, которого наконец удалось оседлать. Саске стоял поодаль, не вслушиваясь в тайны, предназначающиеся умершей, позволяя Сакуре побыть с тем человеком, по которому она безумно скучала. Он не мог отказать ей в просьбе изредка посещать родные края Такабето. Саске понял, что практически никогда не мог отказать ей и в чём-то незначительном, и в более масштабном. Изредка ему приходилось напоминать о том, где она должна находиться и о чём помнить. И всё же в большинстве своём он мог только безвольно сдаться, охотно подчиняясь капризам и желаниям. — Нам пора идти, Сакура, — подойдя к ней, тихо произнёс Саске. — Понимаю, но я ещё не всё рассказала, — отозвалась она, придерживаясь за его руку. — Сколько тебе нужно времени? — Меньше, чем вы думаете. И я хочу попросить вас об одной услуге, — замялась Сакура, опустив взгляд на аккуратно держащие её ладонь пальцы. — Из Чосона¹ тебе обязательно привезут сервиз, — пообещал Саске, продолжая стоять на месте. Он помнил, с каким восхищением Сакура оценивала белый фарфор, расписанный голубыми, переходящими в тёмно-синий цвет красками. В тот момент она ликовала, рассматривая мелкие узоры изысканной вазы, которая была создана мастером по ту сторону океана. Ей казалось, что прекраснее этих нежнейших, но невероятно сочных оттенков нет на свете ничего, а желание завладеть такой стоящей вещицей плотно вцепилось в неё. В конце концов, до замужества она сама занималась росписью глиняной посуды, поэтому обладала достаточными знаниями, чтобы оценить такую работу. — Саске-кун, роди я девочку, то очень хотела бы назвать её Камелией, — прикрыв глаза, прошептала Сакура. Её голос, доселе звонкий и гулкий, в один момент стал тихим и невероятно бархатным. Рука, не нашедшая опору, аккуратно покоилась на животе, а пальцы едва-едва водили по тонкой ткани тёмно-зелёного кимоно. Саске видел, как резко исчезли беззаботность и показная легкомысленность, а на смену пришла нежнейшая улыбка и румянец, придавший коже мягкий оттенок алого. Он медленно и с осторожностью, свойственной гончарам, притянул Сакуру к себе, совершенно нелепо коснувшись губами лба. Он давно знал, что она скрывала от него своё положение, однако не сердился, полагаясь на её благоразумие. Его взволновала не фраза, а тон голоса, которым Сакура пыталась пронять его на эмоции. Саске не мог сказать ей «Нет» хотя бы потому, что понимал важность и значимость такого решения для неё. Если он и мог хоть как-то выразить благодарность, то только поступками. Эти двое давно знали, что давнишняя договорённость, не имевшая под собой твёрдой почвы, забыта. Саске был всегда с Сакурой прежде всего мужчиной, предпочитая расслабляться в ласкающих его тело руках и поцелуях. Однако он и не мог представить, что не сможет контролировать себя только из-за того, что услышал новость, обсуждаемую во всём поместье так долго, лично. Саске мягко, но одновременно страстно коснулся губами прохладного лба, задержавшись на нём настолько, насколько хватало воздуха лёгких. Его несвойственно протяжные движения и внезапно задержанное дыхание позволили Сакуре расслабиться и даже немного ухмыльнуться. Она прочитала положительный ответ Саске по касаниям и сбившемуся стуку сердца, которое заметно ускорило ритм под её ладонью.Тайну, хранившуюся чуть дольше двенадцати недель и открывшуюся двум самым родным людям, хотелось донести до всех, а радость, испытанную от разглашения, сохранить как можно дольше.
Саске стоял, аккуратно поглаживая ещё совсем незаметный живот, и вдыхал сладкий запах Сакуры, смешавшийся с ароматом хвойного леса. Ему не нужно было говорить, чтобы выразить удовольствие от полученной новости, — достаточно только одарить теплом и лаской через объятия, которые обычно проявлялись в их совместной спальне. Он мог бы назвать себя безрассудным, но желание, чтобы Сакура, носящая под сердцем его ребёнка, стала самой счастливой женщиной, стало приоритетным. — В любом случае, когда они родятся, Мегуми-сан… — Сакура… — Ты ведь останешься со мной, Учиха-сан? — игриво произнесла она, посмотрев на него снизу вверх. — Обещаю, химе-сама, — ухмыльнувшись, без запинки и сомнений ответил Саске, запечатлев на слегка покусанных губах настоящий, переполненный радостью и любовью поцелуй.