«Быть не может…» — прикрыв губы руками, мыслила Сакура, широко раскрывая глаза.
Этот голос она узнала бы из тысячи — Куруме заставил почувствовать себя любимой и желанной. Сакура помнила, как он вежливо помог ей перебраться через скользкий мост и не замарать дорогое кремовое кимоно. Она помнила всю вежливость и тепло, которое исходило от него, когда природа внезапно обрушила на неё гнев. Она помнила эти шершавые руки, которые бережно держали её ладони, когда стоило ему прикоснуться к её коже, а тело тут же содрогалось от приятного томления. Воспоминания, бережно хранимые в сердце, мелькали живыми картинками перед глазами, заставляя проваливаться в приятные события минувших дней и месяцев. Этот мужской голос с приятной хрипотцой пробуждал в Сакуре воспоминания, скрытые где-то за завесой реальности. — Куруме-сан… — почти шепча одними губами, дрожащим голосом пропела она. Её голос напоминал звучание старых струн, которые растягивались и противно сжимались, издавая тугой скрип, разносящийся так тихо и раздражающе. Было непривычно чувствовать себя такой потерянной и разбитой, ведь обычно она всегда была шумной. Скованность, присущая жалким трусам, атаковала её внезапно, напоминая вой волка в домашнем саду. — Куруме-сан… — громче позвала Сакура, сжав пальцами ткань лёгкого платья, медленно опуская ладони к полам своих одежд. — Сакура-сан, — так же мягко, как при первой встрече, произнёс Куруме, намеренно ускорив шаг. Послышался звонкий лязг металла, а в воздухе сверкнула серебряная сталь, напоминающая свет, дробящий тьму. Это было поистине прекрасно и устрашающе, словно пламя, окутывающее мёртвый, высохший под палящим летним солнцем лес. Две катаны, скрестившиеся в воздухе, вмиг замерли, а двое мужчин неподвижно стояли и смотрели друг на друга, улавливая каждое шевеление тел. — Вы посмели довести Сакуру-сан до такого состояния? Ещё и без охраны и лошадей бродите в таком холодном лесу, — криво улыбнулся Куруме, выведя лезвие из вертикального положения. Саске, ответно ухмыльнувшись, отступил на шаг, давая ему возможность перейти в нападение. Атака была достаточно резкой, отчего он вновь перешёл в оборону: обеими руками перехватив рукоять, он снова отступил, слегка повернувшись кругом. Куруме яростно двинулся вперёд, надеясь нанести прямой удар, который Саске вновь ловко отразил. Двое мужчин резво кружились, но кто знал, что эти двое лишь проверяли способности, которые были мастерски отточены? Видя хладнокровный и жёсткий взгляд Саске, Куруме невольно отступил на пару шагов, подходя ближе к Сакуре. Впрочем, для неё это действие было не столь важным. Она ловила секунды радости между зловещими атаками мужчин, в моменты которых мечи скрещивались, но не наносили повреждений. Однако был ли смысл врать, ведь она была жутко напугана тем, что удары с каждой секундой становились более яростными? Сакура в ужасе наблюдала, как эти два, как казалось, демона сближались, чтобы вновь и вновь схлестнуться в такой опасной битве. — Отлично сражаешься, — похвалил Саске, а после вновь нанёс неожиданный удар, который Куруме едва успел отразить, иначе бы уж точно хватался за правый бок. — Желаешь похитить ту, которую я так люблю? — злобно прошипел тот, наконец-таки достигнув дерева, около которого сидела Сакура, в глазах которой отчётливо читался страх. — Не стыдно пугать нашу маленькую ото-химе? — Не смей разговаривать, — грубо ответил Саске, свирепо глядя в глаза тому, кто с каждой секундой разжигал в жилах злость и желание убить. И за этот короткий диалог чуть не пострадало два человека — наследница и её возлюбленный. Никто из мужчин не ожидал, что Сакура выпрыгнет и схватит Куруме за руку, повалив его на землю. Это было подобно звездопаду, обрушившемуся среди мрачной ночи, вот только меч, остановившийся в трёх сантиметрах от девичьей шеи, не был прекрасным мгновением. Куруме, не ожидающий такого действия, с позором упал на землю, едва не вонзив катану себе в ногу. Неизвестно, как Будда услышал эту немую просьбу, но Саске вновь поблагодарил себя за мастерство, благодаря которому в последний момент смог вернуть контроль над оружием. Даже в чёрных глазах на секунду промелькнул страх, перевоплотившийся в бесконечный гнев, которым он бы, если б мог, снёс все горы и земли. — Девчонкой прикрываться вздумал? — зарычал он, тут же схватив Куруме свободной рукой за грудки. — Прошу вас, Саске-сан! Прекратите! — взмолилась Сакура, не отпуская руки Куруме, что неуклюже находился между ней и Саске. Была ли она его спасительницей или мучительницей, никто не знал. Но совершенно точно было ясно, что она та, кто своими едва заметными силами остановила бессмысленную бойню, развязавшуюся меж ними на ровном месте. — Не смей мешать мне! — грозно прохрипел Саске, с силой отодвинув Сакуру, предусмотрительно пряча меч в ножны. — Или уже забыла, что он сделал тебе? — оттащив Куруме назад, взвыл он, ещё крепче сжав ворот его рубахи. Прекрасно понимая, что вспылил, Саске сердито цокнул, насильно поднимая Куруме на ноги. Только сейчас было заметно, что он на голову ниже и не так широкоплеч, но не менее ловок и физически развит, что подтвердилось боем. Его русые волосы, спрятанные под белой лентой, изрядно растрепались, а гнев карих глаз говорил, что его злила речь Саске. Он продолжал прожигать агатовыми очами этого, как он считал, мальчишку. На вид Куруме было чуть больше двадцати, хотя в глазах читался опыт, который был получен не в самых приятных ситуациях, — взгляд был взрослым и не менее прожигающим, чем у Саске. — Разве ты не слышал? Он любит меня! — вновь закричала Сакура, медленно поднимаясь. — Пустите Куруме-сана! Я приказываю! — отчаянно вскипела она, продолжая держаться за дерево. Саске горько усмехнулся, выпустив ткань чужого кимоно. Ветер неожиданно усилился, а его чёрный плащ, подобно дорогому изысканному шёлку, стал раздуваться, поднимаясь в воздух. Бледное, обрамлённое угольными волосами лицо в ночной мгле казалось ещё более светлым и прекрасным, подобно дорогому фарфору, игриво поблёскивающему в свете золотистого солнца. Однако в его глазах читалась нескрываемая злоба и раздражение, которые порождала Сакура, защищавшая Куруме. — Я не планирую убивать сегодня, — спокойно произнёс Саске, рефлекторно поправляя меч на бёдрах. — Я ведь сказал тебе, Сакура, — прямо посмотрев на неё, он дождался, когда она обернётся, — что у меня свои планы на твой счёт. Сакура злобно фыркнула, а после медленно направилась к Саске и, в конце концов, сорвалась на быстрый бег, желая настигнуть… кого? Саске, что так упорно старался очистить глаза от сора и грязи, или же того, кто этот мусор упорно засыпал в зелёные очи? Она заметно поколебалась, вспоминая листок, на котором красовалось её имя. И всё же эти слова о том, что Куруме любил её, а в данный момент и вовсе стремился защитить, пугали её. Сакура тут же задалась вопросом: от кого он защищал? От человека, что всё это время поучал её жизни и стремился объяснить вещи, которые для неё в новинку? От этого безобидного для неё Саске, который в любой ситуации старался сохранить честь и достоинство близких? Ведь если вспомнить дни, проведённые с ним, то смело можно заявить: бояться Саске ей не стоило. Но вот то, что Куруме печатью обязался передать Сакуру в публичным дом, как-то не выходило из головы. Это подлое и мерзкое желание нажиться на богатой невесте и на наивной душе вызывало приступ тошноты. Неужели её любовь к нему ничего не стоила и все эти долгие месяцы она являлась товаром, что передадут на морское судно морякам-торговцам? Всё же разум говорил, что тот, ради которого она была готова сбежать из семьи, отдать чистоту не по всем заповедям Великой Ками — не в первую брачную ночь, а где-то в стареньком сарае или ветхом домике, — стать супругой без благословения небес, снова притворялся, чтобы в очередной раз запутать её? — Ото-химе, пожалуйста, не подходите близко, иначе пострадаете, — заботливо проговорил Куруме, отряхивая одежды от травы и грязи. — А вы уж больно вспыльчив, — хохотнул он, намеренно насмехаясь над Саске. — Что же вы так злитесь на человека, которого не видели ни разу? — Ровно так же, как и ты без причин следишь за мной, — ухмыльнулся Саске, шагнув навстречу Сакуре, которая, сжав кулаки добела, робко взглянула на него из-под длинных ресниц. Саске, понимая, что этот жест адресован ему, заботливо закрыл Сакуру спиной, позволяя ей использовать его в качестве живого щита. Странное сравнение, но сейчас он не возражал прислуживать ей и оказать поддержку, в которой нуждались её смешанные чувства. Либо сейчас, либо потом, но он прекрасно знал, что Сакура выберет его. В конце концов, эта девица достаточно умна, чтобы осознать правду, но слишком импульсивна, чтобы принять эту уже неприкрытую истину. Сакура и в эти минуты поддавалась порывам, которые стремились вырваться наружу диким воем, но держалась в надежде получить то, ради чего стоило терпеть. Она мечтала услышать опровержение из уст Куруме, которого выбрало её сердце, но мутное сознание говорило, что его необходимо казнить во имя закона и её задетой чести. Саске в один миг помрачнел и расправил плечи, а после снова обнажил смертоносную катану. Он ощутил, как Сакура сжалась где-то за его спиной, боясь лицезреть какое-либо сражение, на кон которого будет поставлена чья-то жизнь, возможно, даже и её. Остриё меча опасно смотрело на горло Куруме, который старался не выдать страха. Этот заточенный металлический кончик молил Саске пустить кровь на шее, но всё же… Не сегодня и не сейчас — время придёт, и тогда всем станет ясно, как необходимо поступить. — Я скажу один раз, — с присущей ему серьёзностью начал он, тяжело вздохнув и приставив лезвие к шее Куруме. — Если ещё раз окажешься рядом с Сакурой — моя катана перестанет меня слушаться, — предупредил он, ловко пряча оружие в ножны. Саске чувствовал и слышал, как Сакура тяжело вздохнула и напряглась, но ему было необходимо закончить то, что продолжалось на поляне. Он поймал жалкую шавку за хвост — осталось подождать, когда он сумеет воспользоваться своим козырем и устроить настоящий ад смельчаку, посмевшему скрестить с ним клинки. Саске знал, что этот бой закончится, но чуть позднее. — Скажи тем, кто тебя послал, что я предупреждаю редко, — приготовьтесь, — ухмыльнулся он, разрешая покинуть место бесполезной бойни. Сакура медленно выглянула из-за спины Саске и шумно задышала, понимая, что многого не понимала. Собственно, как бы она ни желала действовать самостоятельно, действия всегда были ограничены чем-то несправедливым. Она родилась девушкой, и, увы, этого не в силах изменить даже Великая Ками, что наполняла всё живое энергией и жизнью. Сакура смотрела на Куруме и не понимала, как он так ловко притворялся. Она отрицала даже возможность, что он мог быть осквернителем земли. Как человек с такими добрыми глазами мог продавать девушек куда-то в безвестный мир, в котором они будут носить дорогое и тяжёлое кимоно для юдзё класса таю и коси-дзёро? И Ками будет милосердна, если эти обречённые девы станут лишь помощницами, а не мелкими каси-дзёро или дзасэки-дзи, что делали всё возможное, лишь бы завлечь кого-то в объятия, показывая, как удобно развязывался пояс спереди. Они принимали любых мужчин, исполняли любые прихоти за мизерную плату, падая каждый раз всё глубже, ведь даже не было времени плакать поздними ночами — клиенты приходили за полночь. — Ото-химе, не смотри на меня так печально, я буду тебя ждать, — ухмыльнулся Куруме, видя, как Саске легонько сжал рукоятку, напоминая, что вернёт долг. — Уже ухожу, не злись ты так, — вновь огрызнулся он, ловко взбираясь по гористому склону, а после, словно издеваясь, отмахнулся двумя пальцами от виска, по-детски бросив странное «Ёу», и окончательно скрылся где-то в ночной мгле. — Пф, мелкий паршивец, — огрызнулся Саске, развернувшись к Сакуре. — Знаете, я вам не хочу верить, но должна, — сипло произнесла она, издав лёгкий смешок. — Странно, что такое говорю, Саске-сан? — Меньше всего хочу быть подушкой для слёз, — грубо произнёс он, но его действия явно противоречили его эмоциям. Саске аккуратно положил огрубевшую ладонь на волосы, напоминающие дорогой плотный шёлк, и едва заметно шевельнул большим пальцем на её макушке. В эту ночь они совершали действия, которые находились под семью печатями, но кто сказал, что лишь они грешны? Заботиться о ком-то как о близком друге или члене семьи — что может быть прекраснее? Эти медленные поглаживания заставили Сакуру вздрогнуть от приятного томления и успокаиваться.«Его руки такие нежные», — пронеслось у неё в мыслях, что заставляло щёки алеть.
Она не шевелилась, отдаваясь приятным чувствам: в любом случае она пила с ним из одной фляги, вдыхала мужской аромат, а после и вовсе проваливалась в бездну под равномерные стуки его сердца… Сакура понимала, что никакой хмель не скроет её привязанности к Саске. Возможно, стоило задуматься над тем, чтобы стать его невестой, — в конце концов, разве не этого желал отец? Возможно, эти красные нити на её лодыжках были подвязаны ещё тогда, когда она предстала кричащей этому миру? — Спасибо вам, — стоя в поклоне, произнесла она, — за то, что согласились быть подушкой для моих слёз.***
— И всё же, Фугаку, если твой малец обидит мою девочку… — полупьяным голосом начал Кизаши, но оборвал речь, словно запутываясь в словах, которые, будто вода на углях, испарялись, не успевая даже соприкоснуться с поверхностью. Хотя стоило ли скрывать, что и он, и Фугаку были настолько расслаблены, что, видит Будда, походили на бродяг, просящих милостыню у знатных господ, чтобы либо напиться, либо вернуть долги. Однако расшитые дорогими нитями одеяния говорили об обратном. Иностранка, прислуживающая им, скромно спала в дальнем углу комнаты, спрятавшись за старинной пыльной ширмой. Её непривычно светлые волосы некрасиво растрепались и спутались, а платье, состоящее из многочисленных юбок, растекалось по деревянному полу, напоминая волнующее море. — Ах ты, неблагодарная паршивка! — внезапно раздался сердитый голос. Девушка, задремавшая в углу, резко раскрыла глаза. Она не понимала смысла слов, но по интонации было ясно, что произошло что-то критически неуместное. Аггая медленно посмотрела по сторонам, едва поворачивая голову, а после столкнулась с дьявольски злыми глазами Мебуки. — А ну вставай! — в два раза громче прокричала та, не обращая внимания на то, что её ночная юката слегка раскрылась. — Да, мадам, — на родном языке, скорее по привычке, нежели специально, ответила Аггая, аккуратно поднимаясь на ноги. Не то чтобы она боялась свою госпожу — напротив, была бесконечно благодарна, что клан Харуно позволил остаться у них под опекой: в конце концов, это лучшее, что можно было ожидать. И всё же иногда Мебуки действительно походила на Бога Райдзина, в чьей власти находились гром, дождь и молния. Стоило ей разозлиться, то жди цунами и землетрясения, а также подыскивай способ укрыться от всех невзгод и приказов, иначе беды посыплются на тебя одна за другой. — «Мадам»? — прошипела Мебуки. — Отвечай покорно — «Слушаюсь» — и поклонись! — тут же добавила она, а после грубо двумя ногтями, подобно острому ножу, приподняла бледный подбородок. Аггая от неожиданности забыла, что умела дышать, её губы слегка приоткрылись, а ярко-голубые глаза наполнились страхом. Всё же она только что попала в немилость, что всегда было плохим знаком и обычно влекло редкое, но суровое наказание. — Мебуки-сан? — тихо-тихо произнесла Аггая, сделав глубокий вздох. — Я за что тебя держу здесь? Чтобы ты моего мужа спаивала? Нет уж, дорогая! — А после резко отдёрнула руку и ушла. Зорким взором она исследовала каждый уголок комнаты, всматриваясь в беспорядок, что воцарился в ней, громко цокнула языком, явно выражая недовольство, и медленно подошла к Кизаши и Фугаку. Она каким-то непривычно мягким голосом уважительно обратилась к ним, предлагая разлить очередную бутылку тёплого саке, после чего в ответ получила недовольное бурчание. Ох как зря эти два товарища пошли против её воли, ой как зря! — Кизаши и Фугаку! — громко, словно взрыв пороха на корабле, прокричала их имена Мебуки, заставив вновь вздрогнуть несчастную Аггаю. Быть может, от такого яростного рыка все слуги и постовые напряглись, решив, что в доме происходило нечто ужасное: всё же измученная годами Мебуки редко повышала голос на мужа, дочерей и людей, которые помогали содержать дом в порядке. Двое мужчин что-то буркнули, а после стали неохотно приоткрывать затуманенные белой пеленой глаза, но Мебуки было недостаточно видеть их пробуждение. Убедившись, что сознание всё ещё присутствовало в этих пьяных головах, она злобно усмехнулась и крепко схватилась руками за уши двух бездельников. От неожиданности и неприятной боли Кизаши и Фугаку тут же пробудились, стараясь сфокусировать взгляды. — Милая… — промычал Кизаши, как только узнал её, — что-то не так? Гнев в жилах Мебуки удвоился и принял новый сокрушительный облик, а без того звонкий голос стал поистине убийственным. — Восемь чарок саке! Восемь! Да я тебя и Фугаку на кусочки мелкие порублю! — закипела она, вновь с силой потянув мочки ушей мужчин. — Я вам житья не дам, мои дорогие! — Да как ты смеешь… — начал Фугаку, как тут же почувствовал стопроцентное внимание Мебуки. Можно сказать, что он попал в плен покойной жены, которая крепко дружила с ней всю жизнь. Эта парочка всегда была серьёзно настроена на любое дело, поэтому не стоило недооценивать воительниц. Микото — женщина, которая смогла пробраться в душу Фугаку и остаться в ней самой главной даже после гибели. Эта женщина с длинными чёрными волосами обладала не менее пронзительным взором, в котором всегда читалась доброта и неподдельная нежность. Агатовый взгляд искрился счастьем, стоило совсем юному ещё тогда Фугаку уделить ей внимание, будь то банальное приветствие или же совместная трапеза на скамейке возле лавки с данго. Она всегда была мила и сдержанна в общении с людьми, но не это привлекло его. Фугаку проникся ею, когда она в свои двенадцать лет горько плакала под деревом от побоев, нанесённых отцом. Микото проявила небывалую стойкость духа, сказав ему, что никогда не станет женой мужчины из клана Бирон. Глупо, конечно, ведь вряд ли её мнение будет волновать отца — в конце концов, кто она такая? Просто третья дочь от второго брака, которая вообще не должна была появиться на свет. — Не забывайся, мой друг, я тебе покажу, как на меня шипеть! — произнесла Мебуки и плеснула в лицо Фугаку остатки супа из тофу. — Аггая, живо принеси мне воды в кувшине или ведре, не питьевой. Та послушно выпорхнула из жуткой комнаты, стараясь исполнить приказ как можно быстрее. Она вернулась уже через пару минут, прихватив ещё и пару полотенец, ибо понимала, что бардак придётся убирать именно ей. Аккуратно передав старенький кувшин, Аггая, не скрывая восторга, даже улыбнулась, понимая, что, несмотря на будущее наказание, ей посчастливится увидеть глав двух кланов в совершенно беспомощном состоянии. Мебуки ловко плеснула холодную воду за вороты их кимоно, громко цокнула и увидела то, чего так желала. Эти двое пьяниц неожиданно дёрнулись, даже что-то возмущённо прорычали, высказывая непонятные ругательства, а после, словно по приказу Императора, покачиваясь, поднялись на ноги. — Смирно, родненькие, — злобно приказала Мебуки, прекрасно видя реакцию Аггаи. — Дорогая, одолжи полотенце, — мягко попросила она, протягивая руку. Та, удивившись просьбе, протянула грубую ткань, слегка поклонившись. Она подумала было, что сейчас Мебуки снова превратилась в милую домовладелицу, которая бескорыстно заботилась о супруге и окружении, но нет. Она ловко перекрутила полотенце и со всей силы ударила Кизаши по спине, надменно рассмеявшись, после чего досталось и Фугаку, слегка опешившему от того, что на него подняла руку женщина. — Я из вас всё саке выбью, не думали же вы, что я ни о чём не узнаю? — не меняя голоса, спросила она, толкнув мужчин вперёд. — Живо спать, а завтра я вам такое веселье покажу, что пожалеете обо всём на свете! — не думая переставать бить их, причитала она. Аггая продолжала хихикать, робко выглядывая из-за открытой картонной дверцы. Её веселило, что, несмотря на свою ужасную способность к разговору, она понимала всё, что делала Мебуки, даже внутренне уважала эту женщину, управляющую теми, кому мог раздавать приказы только Император.***
Минаки, которая отчаянно утирала слёзы боли, тихо сидела в стареньком чулане, прячась за многочисленным инвентарём. Час её расплаты приближался с каждым мгновением, а ведь проблемы всё не спешили покинуть её. Не то чтобы она не привыкла к вечным придиркам к своей работе, просто, как и у остальной части прислуги, её покинули душевные силы, что давали энергию каждый божий день. Солнце с каждой минутой всё ниже склонялось к земле, стремительно пряча тёплые лучи. Где-то всё ещё кружились лепестки бледно-розовой сакуры, усыпающие землю. — Я так люблю тебя, — разговаривая с пустотой, произнесла Минаки, стараясь скрыться от окружающего мира. Она сильно сжимала полы дешёвого платья, дыша медленно, но как можно чаще. Снаружи были слышны чьи-то тяжёлые шаги, по которым она тут же определила, что где-то рядом, буквально за картонной стенкой, находился мужчина. Вдруг на пол упал кусочек жёлтого пергамента, смятого в непонятный комок. Она ждала вестей от того, кто обещал помочь, в конце концов, у неё было три варианта развития событий: сбежать, дождаться исполнения плана или принять наказание. Естественно, будь у неё выбор, она непременно бы дождалась реализации своей задумки, а не убегала из поместья, которое давало ей возможность жить и строить семью. Несмотря ни на что, Мина не посмеет ослушаться приказа кого-то из клана Учиха, но это не значило, что она будет служить кому-то, кто имел такой же статус, как и у неё; с другой стороны, если её предположения ложны, ей стоило остерегаться гнева господ за непослушание, а там уже будут не простые удары по рукам, а куда более суровое наказание. — Оставайся здесь, — раздался голос снаружи, а после послышались удаляющиеся шаги. Минаки прочитала одно слово. Она была безграмотна, но знала пару иероглифов, что выучила когда-то давно благодаря окружению. Её сердце бешено застучало, когда она увидела лишь одну фразу, написанную наспех чёрными чернилами: «Улыбнись». Повиновавшись этой простой фразе, она продолжила скрываться в чулане среди пыли и инвентаря, только храня надежду в сердце на самые благоприятные последствия. Время играло важную роль, но ждать и верить в напряжённой обстановке было единственным правильным решением. Она слабая безвольная женщина, лишённая всех прелестей, которые дарованы мужчинам в настоящем обществе. Сейчас Минаки была под защитой, пусть и не самой надёжной, но такой необходимой. Мужчина хотя бы мог обратиться к правителю или жандармам, требуя правосудия или отмены того или иного решения.***
Стоя за спиной Саске, Сакура продолжала крепко держать его кимоно. На её лице была горькая улыбка, но слёзы уже не капали, а руки не дрожали, ведь прохладный ветерок проникал под многочисленные одеяния, охлаждая кожу. Природа норовила вернуть ей трезвость ума. Нужно было просто собрать всю волю в кулак, ведь на кону стояла не только её жизнь. — Саске-сан, а что вы думаете о ветре? — вдруг спросила Сакура, медленно отходя назад. Он почувствовал, как её ладони отпустили его одежды, а после услышал лёгкий хруст веток, треснувших под весом девичьего тела. Это было даже не неожиданно, ведь цикады, что к ночи шумели с удвоенной силой, и не думали затихать ни на секунду, поэтому какое-то потрескивание веток не было чем-то внезапным и лишним. Конечно, после такого представления, что было разыграно буквально четверть часа назад, стоило быть менее опрометчивым и поторопиться вернуться туда, где будет безопасно, да и не стоило им забываться в обманчивой ночной суете. Ведь никто не знал, как влияла ночь на молодых людей. Ночная пелена действовала как-то уж слишком откровенно на тех, кто чувствовал страх и неуверенность. В такое приятное и необычное время суток в голове рождались странные образы и мысли, которые заставляли улыбаться и чувствовать что-то, что так напоминало счастье. Думы бывают разные — прекрасные и горькие. Кто-то мечтал, что увидит мир, который раскинулся бесконечным полотном по земному шару, ведь так интересно узнать все причуды гайдзинов¹, бесконечно распивающих чай в полдень или же охотящихся на диких кабанов в лесу. Кто-то представлял, как восседал на золотом троне со знаменем красного дракона, а кто-то обдумывал решение, способное переменить судьбу бесконечного количества людей. — Ветер делает тебя прекраснее, — усмехнулся Саске, разворачиваясь к ней. Этот комплимент был чем-то дорогим и тёплым. Сакура не чувствовала никакого подвоха в его словах то ли от того, что привыкла к лести на роскошных приёмах, то ли от того, что Саске ещё ни разу не оставил её позади, оскорбив достоинство. Сакура слегка улыбнулась, глядя на листву, поддающуюся ветру. Как сказать Саске, что она для себя всё решила ещё в тот миг, когда узнала о предательстве Куруме, фотографию которого она прятала в одеждах? Как она могла сказать, что согласна стать его невестой, ведь даже его имя превращалось в какую-то неизвестную заповедь, облегчить которую возможно лишь в том случае, если использовать уважительные суффиксы, присоединяющиеся, словно краски к полотну, и превращающиеся во что-то неотделимое. Она точно знала, что не испытывала к Саске чувств, как тогда к Куруме: даже сейчас, невзирая на мужественность Учихи, больно становилось лишь от образа Куруме. Сердце не стучало в груди, словно бабочка, залетевшая в окно. Не происходило ничего особенного в те неловкие моменты, когда она оставалась с ним наедине. Конечно, было волнение и природная робость, но это всё не то, всё совсем иначе… Совсем не похоже на то, что было с тем, кто заставлял пылать лишь от одного прикосновения. — Природа мне к лицу? — смущённо переспросила Сакура, видя, как Саске стремительно сокращал без того короткое расстояние. Она медленно, но с явным азартом стала поднимать голову, играя в своеобразную молчанку, в которой тут же приняла поражение, стоило встретиться с его прямым взглядом. В этих необычных чёрных глазах можно было увидеть своё отражение и играющие блики, делающие бледное лицо ещё прекраснее. Саске умён, красив, хорошо сложен и прекрасно воспитан, а ещё, ко всему прочему, богат и хладнокровен — можно сказать, он идеальная пассия для неё, так почему же нет и грамма трепета где-то внутри. — А вы не думали, что я могу затмить всю красоту вишнёвого дерева? — спросила она, продолжая украдкой смотреть на него. — Всё зависит от твоей воли, — пояснил Саске, остановившись буквально в двух шагах от Сакуры. Он чувствовал, что эти минуты их беседы будут довольно интересными и умными, ведь нужно получить информацию не жестокими способами и не в лобовую атаку, а мягким и деликатным образом, заставив отвечать честно или же просто не дать соврать, выявив неправду как можно быстрее. — Я не могу обогнать жизнь, даже если и захочу, — ответила Сакура, дотронувшись до своего лица рукой. — Главное, чтобы кто-то не прервал её раньше времени, ведь даже могучий ствол можно разрубить, — произнёс Саске, специально дёргая ветки дерева, оторвав часть молодых листьев. — Они больше не будут прекрасными, — пояснил он, разжимая пальцы, а из руки посыпалась лёгкая добыча. Сакура слегка улыбнулась, осознавая, что все его слова не пустой звук. Если подумать, он прав: в конце концов, если сравнить зелень, которую оборвали, с человеческой жизнью, то будущее будет отнюдь не радужным. Это, пожалуй, выглядело как день казни, когда преступника везли в неудобной и грязной повозке по центральной улице, а местные жители кидались в него камнями, бранили и обвиняли во всех грехах. А этот человек, покрытый пылью потом и грязью, тело которого было подвержено разнообразным кровавым пыткам, а разум — бесчисленным допросам, готовился принять наказание. Стоило ли его жалеть? Это дело каждого; конечно, семьи, которые пострадали от рук преступника, точно будут желать видеть самые ужасные муки. Сакура в один миг представила, что её жизнь уже изменилась с того самого момента, когда она столкнулась с Саске в первый день их приезда, а после вновь перевернулась от злополучного письма. — Немного страшно слышать от вас такие сравнения. Да и к тому же в чём смысл портить мир разрушениями? — ответила она, делая шаг вперёд, переворачивая ладонь Саске вверх. — Вдобавок вы сами себе навредили, — смотря на линии его рук, проведя по ним указательным пальцем, произнесла она. Саске слегка удивился, но виду не подал, позволяя ей рассматривать его рубцы. Он чувствовал эти лёгкие, почти невесомые прикосновения, от которых веяло заботой и нежностью. Неожиданно для обоих Сакура стала придерживать его ладонь свободной рукой, а её голова склонилась. Создавалось впечатление, что она желала как можно лучше рассмотреть лёгкий розоватый порез. — Я боюсь, — призналась Сакура, сжав ладонь сильнее. — Боюсь, — повторила она, на этот раз обняв себя руками, — сделать неправильный выбор. Но моё самое заветное желание — видеть такой взгляд, как у моего отца, когда он смотрит на мою матушку, — можно сказать, выкрикнула она, скрывая лицо от пронзительных, словно взор ястреба, глаз, но при этом на лице отразилась тёплая улыбка при упоминании родителей. Сакура была настолько парадоксальной, что местами пугала и путала себя и окружающих. Да, она понимала, что совершенно нормально для общества видеть избранника на самой церемонии. Но другие взгляды на брак и ценности создавали ряд новых проблем, принося трудности, которые решались совместно, а лишь затем дарили чувства покоя и хрупкого счастья. — Сакура, — необычайно мягко проговорил Саске, осторожно положив руку на розовые волосы. — Не стоит, — произнёс он, медленно проводя рукой по её голове. — Я не могу навредить тебе — на это есть целый ряд причин. Он видел её смятение и неловкость, хотя она сама первая осмелилась протянуть к нему руки. Видел, как она страшилась ошибок, да и понимал, что Сакура жила глупыми мечтами, как и все богатые девушки. Но, увы, Саске был тем, кто разделял реальность и иллюзию, запрещая себе и кому-либо долго находиться в невозможных и далёких мирах, поэтому было ясно, что все её мысли — глупые мечты, которые не могут быть исполнены. Даже он не сможет ей помочь жить так, как описано в книгах и старинных историях. — Ты и меня боишься? — задал вопрос Саске, следя за поникшим взором, стремящимся скрыться от него. — Я… Я не знаю, — ответила она, стараясь не поддаться слабостям. — Кто знает, что будет с деревом, которое сломают? Оно ведь всё равно пустит корни. Пусть красота исчезнет, но её можно будет увидеть спустя много лет вновь. И, возможно, нашими же глазами, но в другом теле! — утвердительно высказалась Сакура. — Думаете, я не понимаю, что сейчас происходит? Саске понял, что говорить загадками бессмысленно, да и самое время отпустить Сакуру, дать ей время на покой и осмысление сегодняшней ночи. Он понимал, что в последнее время стал более разговорчив и открыт, а это не шло его характеру и облику, но с другой стороны, он говорил по делу и в своих целях; в конце концов, иногда можно расслабиться, чтобы добиться того, что так необходимо. Её последняя фраза была воистину глупой, ведь никто не будет знать, насколько прекрасным было дерево, когда оно ещё расцветало и прорастало. Наивное восхищение Сакуры всем подряд раздражало, но с этим Саске ещё мог смириться, а вот фамильярность, открытость и назойливость категорически недопустимы, хотя и с ними он имел силы справиться. В конце концов, ему тоже необходимо время заложить прочный фундамент. Вот только этого ресурса вечно не доставало. — Тебе всего лишь нужно родить мне сына, — ухмыльнулся Саске, как бы давая понять, что от неё не требовалось много. Сакура отчего-то тут же весело рассмеялась, прикрыв ладонью губы. Она обескураживала поведением, заставляя проявлять интерес к ней. И уже было не столь важно, кого она привлекала, — большинство просто желали украсть её или убить, в конце концов, никто не любил тех, кто выделялся и был излишне эксцентричен. И сейчас её неуместный смех заставил Саске напрячься и учуять какую-то угрозу, а быть может, и упрёк, но она смеялась, изредка подрагивая плечами и поправляя пряди, выпавшие из причёски. — То есть если после первой брачной ночи я не забеременею, то ты снова будешь… — не сумев закончить фразу, но подходя к логичному выводу, подытожила Сакура. Этот её вопрос удивил Саске, но он считал, что нет смысла отвечать, ведь её женская доля и обязанность — родить и воспитать сильного наследника, а после смиренно ждать возвращения мужа. Собственно, он даже и не рассматривал план, что Сакура не будет беременной, но даже подбирал слова, чтобы не выдать истинных планов и помыслов. — Я буду беззащитна в твоём логове, — в его манере ухмыльнулась она, ловко сбросив с глаз прозрачные капли. — Ошибаешься, — самоуверенно ответил Саске, гордо расправив плечи. — Я единственный, кто не отдаст тебя опасности. Надменно, грубо, уверенно, как и подобает его клану. Сакура всем нутром чувствовала от него самую настоящую угрозу и опасность, но зато эти ощущения были настолько новы и непредсказуемы, что хотелось рычать от колючих чувств. В ней просыпался с каждым его словом тот скрытый азарт, который мирно спал в углах её сознания. У неё не возникало вопросов, почему из двух дочерей одного клана Саске предпочтение отдавал именно ей, — Камелия больна и, вероятно, не сможет родить наследника, а если и сможет, то умрёт после или во время родов, что было недопустимым. К тому же нет ничего удивительного в том, что Харуно и Учиха породнятся, ведь многим известны их тёплые старинные отношения, да и, ко всему прочему, мысль о том, что Камелия сможет поправиться, так грела душу, что хотелось кричать и тут же переодеваться в тяжёлые одежды свадебного кимоно. Да и как можно не доверять любимцам Императора, ведь именно этот брак продлит чистую репутацию её семьи (ненападение на их земли) ещё минимум на тридцать лет. — А ещё и я должна быть верной вам женой, Саске-сан? — хитро произнесла Сакура, получив утвердительный кивок. — Зато ты не будешь страдать, а я не подниму на тебя руку. Никто не ударит тебя, — словно какое-то заклинание или же заговор, произнёс Саске, остудив в ней пыл. Она снова притихла, принимая вид аристократки. Черты её лица стали мягкими и женственными: в них не наблюдалось ни грамма злобы и страха, а читались чистота и задумчивость. Сакура вновь проиграла ему, слушая его аргументы: в конце концов, он спас её от сексуального рабства или от звания закуски для рыб. Саске оберегал её уже сейчас. Сейчас в голове образовывалась масса вопросов, на которые она точно не получит ответа. И ей не хотелось быть вещью, которой просто воспользуются, — она будет первой женой, которая сможет навести порядки во всём его поместье на свой лад. Это не могло не радовать и не подбадривать. Сакура совершенно чётко складывала пазл в голове, да и выводы напрашивались одни и те же. Саске обещал ей не золотые горы, но давал шанс на то горячо желанное счастье, давал надежду, что Камелия сможет поправиться. Он своими витиеватыми речами обещал ей гораздо больше, чем кто-либо: велика вероятность, что он будет прислушиваться к ней и к её желаниям. Это льстило и поднимало самооценку. Ведь получается, что она сможет управлять этим монстром так, как ей будет удобно. — Тогда прошу вас, Саске-сан, — мягко начала она, стараясь контролировать эмоции. — Позаботьтесь обо мне. _____________________________ ¹ Гайдзин — иностранец.