***
В небезызвестном поместье, где царил покой и уют, главы двух кланов, отобедав уже не один раз, обсуждали непонятные необразованным людям вещи. Саке лилось бесцветной рекой, рисуя витиеватых змеек, блестящих на ровной поверхности. В комнате пахло алкоголем, что пили Фугаку и Кизаши, то и дело поднимая правые руки и произнося глупые тосты и речи. Видимо, мужчины изрядно устали от бесконечных войн, восстаний и споров, что раскалывали страну и образовывали многочисленные идеологические течения, учения которых порой доходили до абсурда. — Когда же моя дочь вернётся? Уже прошёл час с их ухода, — медленно, изредка растягивая слова, слегка взволнованно Кизаши. — Твоя дочь не должна была сбегать! Ты дал ей слишком много воли… — нравоучительно ответил Фугаку, съедая кусочек вяленой рыбы. — Почему просто не прикажешь ей стать женой моего сына? Пожалуй, этим вопросом задавались все молодые люди, которые подносили щедрые дары Кизаши. Сакура и Камелия были подобны юным гейшам, не прошедшим обряд взросления — мизуаж, посему на их робкие и чистые глаза, милые лица и точёные фигуры претендовали все. Конечно, даже если б клан Харуно потерял статус, то этих двух девушек быстро бы превратили в юдзё, которые бы отдали невинность мужчине, что открыл бы им путь во взрослую жизнь. Кизаши, как и Мебуки, всегда старался думать на несколько шагов вперёд, чтобы защитить любимых дочерей от ненавистной судьбы, но вся семья думала об их счастье, способном подарить любовь. — Твой сын не должен был её соблазнять! — парировал Кизаши, громко стукнув рюмкой о деревянную поверхность. — Сакура превосходно воспитана, поэтому не сметь наговаривать! — гордо добавил он, потирая острый подбородок. — Твой сын вообще знает, что может всё испортить? — Он этого не сделает, иначе я лично отдам приказ о его понижении! — гордо произнёс Фугаку, повторив его действия. — Но сейчас мой сын лишь сопровождает твою дочь! И если они проведут вместе ночь, то ради репутации, своей и вашей, Сакура станет частью нашего клана. — Так твой паршивец хочет использовать такой жуткий метод? Да я сей… — начал было Кизаши, на что Фугаку рассмеялся, не понимая, что чувствовал отец двух дочерей. Этот смех напоминал больше приглушённый кашель; рука инстинктивно потянулась к курительной трубке, заправленной дорогим индийским табаком. Конечно, Фугаку не злился на такое высказывание о Саске — если это окажется правдой, то он сам будет в гневе, благодаря которому около десяти лет назад ему удалось захватить деревеньку Ко. Хоть женщины и служили чем-то вроде развлечения и ублажения и к ним можно было относиться пренебрежительно и холодно, но изнасиловать девушку для воина и человека, чья кровь смешана с императорской семьёй, непростительно. Такая ситуация сможет принести новые проблемы, сплетни и слухи, а после потерю доверия союзников — этого нельзя допустить, иначе госпожа смерть, что служила вечным спутником воинов, приблизится к самому горлу: сверкнёт в небе неизвестная дуга — голова покинет плечи. И всё же следовало бы отцам отправить кого-то из охраны, чтобы они привели молодых людей в дом и заставили признаться в их чистых помыслах или грязных грехах. Но подтверждать опасения и краснеть за ребёнка не желал никто… Гордыня. Как же они могли её пошатнуть? Она их вторая мать, она та, что делала взгляд мужчин клана Учиха холодным, а Харуно — проницательным.***
Погода всё так же радовала безмятежным спокойствием. Пожалуй, эту красоту можно было сравнить с девушкой — красивой стройной нимфой с ангельским характером и небывалой покорностью. Стоило лишь всмотреться взглядом в пространство, где ты дышал и жил, как тело сковывало наслаждение и спокойствие. Казалось, весь мир склонялся перед твоими ногами, подобно молоденькой влюблённой гейше, чтившей желания настолько высоко, что способна упасть в обморок от боли, сковывавшей тонкие ноги, лишь бы видеть улыбку, адресованную исключительно ей. Эта лёгкость и невесомость заставляла ощущать всеми фибрами души силу, что, подобно цунами, распространялась по телу, заряжая организм бодростью и чем-то, что обладало мощью действовать в любой ситуации. Но ведь влюблённая девушка способна на ревность… Этим неоднозначным чувством обладал и ветер, и дождь, и холод, и гром. И все эти явления резким движением могли просто вырвать из вас всю уверенность. Хвалёную сосредоточенность и хладнокровие просто спугнёт, как кролика, что притаился среди кустов. Ваше эго пострадает, так же как и ваши мысли, а планы, что вы так долго строили, рухнут в одночасье, да так быстро, что это убьёт вас. Природа тоже злится, обдавая землю и всё живое разрушительной силой. Прислушаться к ветру — что может быть глупее? Но почему-то тело само собой внимало словам Сакуры, смотрящей в свете луны на кружащиеся лепестки. Глаза Саске послушно закрылись, заставив слух и обоняние обостриться. Он шумно набрал в лёгкие весенний, пропитанный запахом цветов и влагой воздух, а после так же тяжело выдохнул. Это было, конечно, несколько необычно: воин, которому приписана не одна тысяча душ, походил на простого уставшего человека, неспособного принять на плечи даже убийство насекомого. И только его шершавые пальцы доказывали обратное — Учиха шёл кровавым и смертельным путём, медленно расчищая путь Императору и народу к спокойствию. — Помогает, не правда ли? — привстав с качелей, спросила Сакура, несколько раз пригладив приподнявшуюся ткань на бёдрах. Саске лишь вновь тяжело вздохнул, едва видно кивнув в ответ, но вряд ли прислушивался к вою тёплого ветра — скорее всего, лишь продумывал действия и слова, которые необходимо произнести. — Ну и что тебе нашептала природа? — не скрывая интереса, резво спросила Сакура, медленно и тихо подобравшись к Саске. — Что ты должна стать моей женой, — спокойно произнёс он, столкнувшись с взглядом с ней. Изумрудные глаза широко раскрылись, а нежно-розовые губы от услышанного приоткрылись. Можно было решить, что такую фразу она слышала впервые, а может, и вовсе не понимала, как правильно соединить все эти словечки в понятное предложение, которое донесло бы суть. Сакура провалилась в эти чёрные, казалось, будто без зрачка, глаза, а потом и вовсе забыла, как дышать, погружаясь во что-то неизведанное и смущающее. — Сегодня, когда ты и твоя сестра покинули нас, наши отцы разговаривали о положении вашего клана. Думаю, ты и сама знаешь обо всех трудностях, — издалека начал Саске, надеясь, что у Сакуры хватит мудрости выстроить логическую цепочку, которая стала писаться ещё десять лет назад, а может, и раньше. — Я не совсем понимаю, что вы хотите до меня донести. Но дела нашего клана — это дела нашего клана. Не думаю, что отец будет прибегать к вашей помощи, Учиха-сан, — серьёзно проговорила она, зная, что отец привык бороться только своими силами. — Я, разговаривая с отцом, согласился вместо Итачи обручиться с тобой или Камелией, но, зная, что вы имеете полное право отказать, мы спросили мнения твоего отца. Кизаши-сан ответил, что не видит причин отказываться, но всё зависит от вашего окончательного ответа, — на одном дыхании сказал Саске, глядя на Сакуру, отчаянно сжимающую тонкие губы. Ему меньше всего хотелось говорить на такую сложную тему сейчас. Он понимал, что просить руки и сердца девушки, которую почти не знал, — глупо: то ли дело вынужденный брак, когда будущие супруги видели друг друга впервые перед алтарём. Хотя… Саске вообще не считал, что в том, чтобы ставить в известность будущую невесту, есть необходимость. Брак для него один из самых крепких и надёжных договоров, по которому обязательства становятся важными задачами. Для мужчины вступить в связь с девушкой что-то обыденное, нормальное и законное; им никогда не станут читать нотаций и казнить за то, что они имеют не одну наложницу, но женщины… Стоило кому-то узнать, что замужняя дама имела любовника или потенциальная невеста отдала честь не в первую брачную ночь, а кому-то другому, то позор будет помниться не одну сотню лет. Об этом будут твердить все подданные и слуги соседей, ведь сплетни и домыслы — одни из самых опасных недругов для мужчин: именно по этим причинам возникали недоверие, насмешки и презрение. Поэтому бороться приходилось самым жестоким способом — публичной казнью. Саске помнил, как отец легко ставил печать на жёлтых листах, свидетельствующих о смерти той и иной женщины, чьё приданое обязательно должно перейти мужу. — Но… Вы ведь не сделаете меня счастливой, Саске-сан, — опустив глаза, дрогнувшим голосом произнесла Сакура. — Если я соглашусь, то это будет неправильно… — То, что я объясняюсь перед тобой, неправильно, — грубо заметил Саске, гордо выпрямившись. Пожалуй, эти, как считала Сакура, высокомерные жесты были крайне дерзкими. Да как он вообще посмел учить её? Он ведь никем ей не приходился! По крайней мере, она ещё не дала согласия стать его женой. «Да кто согласится вообще быть его невестой?» — подумала Сакура, а после, скорее рефлекторно, нежели нарочно, притопнула ногой, всем видом показывая недовольство. Она искренне не понимала, отчего спокойный Саске вдруг неожиданно повысил на неё голос и ко всему прочему смотрел свысока, словно на слугу конюха, который неправильно закрепил седло. В чёрных глазах лишь отражался странный блеск с ледяной уверенностью, что заставила Сакуру лишь отвернуться и шумно и с явным неудовлетворением выдохнуть, продолжая мысленно возмущаться и в недовольстве сводить брови. — И что же в этом неправильного? — всё так же не оборачиваясь, поинтересовалась она. — Или моё мнение всё равно для вас ничего не значит? — неизвестно почему хрипловатым голосом робко задала вопрос она, стараясь не разреветься от того, что становилась такой беспомощной и слабой от одного прямого взгляда. Слишком многого хотели от неё за эти дни. Слишком трудно сделать вид, что она не видела этой злодейской красной нити на щиколотке, которую родители двух кланов умышленно привязали к младшим детям. Отчего-то Сакура понимала, что, какими бы ни были обстоятельства, никто не позволит ей выйти замуж за того, кого она полюбит всем сердцем, за того, с кем будет проводить холодные вечера, за того, с кем будет воспитывать детей, за того, за кого даже умрёт. Она верила старой легенде, где рассказывалось об одном юноше, который отчаянно искал жену, но на протяжении десяти лет получал отказы, пока не встретил племянницу одного влиятельного человека, в которую беспамятно влюбился. Но кто знал, что эта юная девушка окажется той трёхгодовалой девчушкой, которую он чуть не убил несколько лет назад? — Судьба жестока и предрешена, Саске-сан. Я всё равно буду с человеком, которого полюблю всем сердцем, — вполоборота обернувшись, всё так же тоскливо произнесла Сакура, а после приподняла уголки подрагивающих губ, стараясь выглядеть более или менее уверенной и сильной. Саске отрицательно покачал головой, ощущая странное наваждение. Сакура была так похожа на его знакомую, о которой он бескорыстно заботился, а порой и вовсе закрывал глаза на все её огрехи. Сакура была чем-то прекрасным и чистым, живым и дорогим: как бы он ни отрицал, она была точно такой же маленькой и хрупкой, как та, что когда-то отравила его разум. Сакура была и осталась такой же открытой и наивной, такой же необычной и искренней, но предаст ли она его, так же как та женщина? Как та юдзё, посмевшая делить постель с двумя мужчинами? Пожалуй, этого он не допустит — теперь он не тот глупый шестнадцатилетний мальчишка, зависящий от женских ласк и тел. Теперь он тот, от кого зависела судьба многих, особенно женщин, чьё дыхание могло замереть навсегда. Он завидный жених, который способен распоряжаться судьбой, и больше не попадётся в женские интриги, не исполнит желаний этих змеиных языков и не сбережёт их так, как ту пленительницу его разума. Саске сам заставлял каждую унижаться перед ним, потакать во всём, быть не человеком, а жалким животным, не успевшим убежать от стрелы лучника. И это не только те, кто смел ослушаться его воли, — ко всему прочему те, кто посмел просто провиниться. И не только женщины страдали от его нрава, но и мужчины-воины и простые землерабочие. — И кто же он? — с насмешкой задал вопрос Саске, делая пару шагов к Сакуре и останавливаясь напротив. Она слегка замялась, осторожно наблюдая за его движениями. Отчего такая нежная и щекочущая атмосфера романтики рухнула? Ведь она могла поклясться, что все те ощущения, что подарил ей Саске, были такими сладко-запрещёнными, но от этого только более желанными и дорогими, отчего сердце неприятно сжималось, пропуская все обиды. Чувство страха предельно обострилось, заставляя часто дышать и сжимать тонкие пальцы в кулаки. Мысли путались, а злость на свою несдержанность и на непостоянность Саске невероятно возрастала. — Да если я захочу, то выйду замуж за сапожника! — почти крича, выпалила Сакура, грозно прищурив ярко-изумрудные глаза, в коих сейчас было столько эмоций, что они сменялись с бешеной периодичностью. — Выйдешь? — удивлённо переспросил Саске, потупив взор. — И лишь по причине того, что будешь с ним знакома месяц? — сдержав смешок, выговорил он, по привычке сжимая катану на бедре. Саске определённо забавлял ход мыслей Сакуры, которая упорно защищала свои интересы. Конечно, он не желал её оскорбить, но отчего-то наблюдать, как она насупилась и морщила лоб, было забавно. Это могло показаться странным, но, даже будучи такой растерянной, Сакура оставалась действительно одной из самых красивых невест и женщин, встречающихся в его жизни. В чём же была её красота? Саске стремился узнать это настолько глубоко, насколько возможно! Разгадать что-то новое, чтобы достигнуть желаемого, выявляя полезные свойства человека… Пожалуй, звучало грубо, но выгодно, ведь нужно быть всегда на два шага впереди врага. — Если у нас взаимная любовь, то почему бы и нет? — задала встречный вопрос Сакура. — Если он будет видеть во мне не богатую наследницу, а человека с красивой душой, то как я осмелюсь поступить плохо с тем, кто меня оценил по достоинству? — Ты уже считаешься не самой молодой невестой, Сакура. Так почему же ты до сих пор не приняла предложения кого-то влиятельного — Хьюги, Намикадзе, Нары? — заинтересованно спросил Саске, пристально всматриваясь в белёсое лицо. — Все считали, что, сделав мне предложение, они совершают нечто вроде подвига. Вот только получив отказ, они совершенно не желали рисковать вновь. Скажи, разве тот, кто хочет добиться меня, будет останавливаться? — эмоционально произнесла Сакура, взмахнув руками. — Разве я недостойна быть счастлива так, как мои родители? Саске-сан? — тяжело вздохнула она и низко поклонилась, от чего волосы цветной россыпью коснулись земли. Удивительно, но Сакура не плакала, однако всем видом показывала, что хотела прекратить эту грустную беседу. Растрёпанная, слегка грязная, в мятом платье и с раненой ногой, румяная от стыда и разбитая, но всё равно самая прекрасная из всех, с кем приходилось встречаться Саске. Он лишь улыбнулся, а после присел около неё, убирая волосы. Саске всё так же молчал, обращая внимание на пальцы, которые с каждой секундой сжимали подол платья всё сильнее. Он видел, как Сакура дрожала, но терпеливо ожидала его слов, что вознесли бы её до самых небес, но, увы, слышала шёпот ветра и ощущала аромат цветов, круживших в воздухе. — Ты имеешь право на такие желания, — сидя перед ней, вымолвил Саске и аккуратно взял Сакуру за плечи, заставляя выпрямиться вместе с ним. О, как он обнял её! Казалось, что весь мир остановился! Было так приятно прижиматься к его груди, ощущая небывалый жар, который так согревал. Каждое его прикосновение к спине приносило новые мурашки, которые разбегались по телу. Сакура млела, теряясь в догадках: не мог он полюбить её, лишь раз взглянув? Она отказывалась принимать тот факт, что могла находиться в его сердце, под его опекой и защитой. Он не тот, с кем должна её свести судьба! Да, её сердце вот-вот выпрыгнет из груди, но это лишь от неожиданности с его стороны и легкомыслия — с её; да, она чувствовала, будто проваливалась в неизведанный мир ощущений, что мог подарить лишь мужчина женщине, находясь запретно близко; да, он невероятно влиятельная личность и своего рода гений, способный видеть в ней скрытые тайны. Но ведь она такая же завидная невеста, которая могла свести с ума не одного мужчину, стоило лишь научиться пользоваться тем, что она женщина. — Я докажу тебе, что тот, кому ты решила отдать сердце, лишь жалкая крыса, — зарывшись носом в её волосах, шепнул Саске, медленно отстраняясь от Сакуры. Он снова посмотрел в её большие глаза, в которых всё так же отражались разные чувства и эмоции, но продолжал держать за плечи, аккуратно поглаживая рукава дорогой ткани. — Вы что-то сделали Куруме-сану? — задрожав всем телом, удивилась Сакура, шмыгнув носом. — Что вы сделали с ним?! — воскликнула она, схватив его за локти. — Как посмели вмешаться? — всё так же крича и, казалось, желая порвать рукава его кимоно, бесновалась Сакура, окончательно повинуясь эмоциям. — Я спас тебя, глупенькая, — ухмыльнулся Саске и, вырвавшись из цепких пальцев достал из-за пазухи странные листочки. — Посмотри, кем является твой избранник. Дрожащими то ли от холода, то ли от шока пальцами, Сакура принялась вчитываться в иероглифы, красиво вырисованные на бумаге. Бумага, освещённая ярким светом фонаря, казалось, повергла её в шок. Когда она смотрела на печать с инициалами её любимого человека, странная слабость атаковала тело, а слёзы потекли, точно осенний дождь. Не издавая шума, Сакура лишь одними губами твердила, что отказывалась верить в прочитанное. Голова кружилась, она в одно мгновение растворилась, прогибаясь под проблемами, которыми Саске беспощадно её осыпал. Злость и одиночество тут же заменили разум, а неконтролируемые эмоции вовсе покатились градом. — Как вы узнали? — словно задыхаясь от недостатка кислорода, глядя на Саске, что так кстати придерживал её за плечи, умоляюще требовала ответа Сакура. — Я лично вырезал всех его сообщников, — прямо ответил он, стараясь не позволить ей упасть от шока. — Присядь на качели, — добавил Саске, провожая её до необходимого места. — Он хотел продать меня в проститутки! — снова воскликнула Сакура, вытирая то тканью платья, то руками слёзы. — Но ведь он сказал, что любит меня и… Саске лишь поджал губы, а после протянул сосуд с водой Сакуре, неохотно принимающей реальность, которую он умело преподнёс ей. Возможно, это было жестоко с его стороны, но ведь он понимал, что без доказательств она не поверит. Пусть лучше позлится несколько дней, пострадает и поплачет, но не войдёт в ад, в который её чуть не увлёк мужчина, с которым она была готова даже сбежать из дорогого дома и любящей семьи. — Я не позволю тебе мстить. Сейчас твой дорогой пройдёт настоящий кошмар, в конце которого встречу его лично я, — ухмыльнулся Саске, поднеся прохладную воду к искусанным губам. — Выпей. Сакура шумно выдохнула и сделала несколько глубоких глотков, стараясь погасить пламя, порождённое горем и разочарованием. Но кто знал, что один огонь будет заменён другим? Осушив часть фляги, Сакура тут же закашлялась, вытирая губы, а после принялась обмахиваться руками. Выглядела она смешно, противно фыркая и недовольно морщась от напитка, который был предложен Саске. — Как вы могли дать мне алкоголь? — возмущалась она, продолжая щуриться и часто хлопать ресницами, старательно выговаривая слова. — Кто же знал, что вы лишены манер? — ухмыляясь, проговорил Саске, предусмотрительно забирая сосуд. — Кто же знал, что Саске-сан любит таких девушек? — в его манере ответила Сакура, резко подняв взор на него. Она вмиг охмелела, а после стала говорить что-то непонятное, смешное и бессвязное. Её тело в один миг превратилось во что-то мягкое, лёгкое и одновременно тяжёлое. Во что-то, что нельзя контролировать. Голова аккуратно наклонилась к двум рукам, что аккуратно держали грубую верёвку. Сакура блаженно прикрыла глаза, перебирая ногами по земле: влево-вправо, назад-вперёд и вкруговую. Всё это было таким несинхронным и ассиметричным, что с одного взгляда было ясно: она расслаблена и сонлива. Из её уст вырывался бред, в котором она ругала Саске, посмевшего нарочно дать ей крепкое саке. Он, глядя на неё, мысленно чертыхнулся и снова позволил себе прикоснуться к Сакуре, от которой пахло масляными красками и алкоголем. Не то чтобы она была изрядно пьяна и неуклюжа — просто его раздражал и умилял одновременно её внешний вид и детские проклятья в его адрес. Он чувствовал вину за то, что предложил ей таким непривычным способом забыть о проблемах и позволить мыслям успокоиться. Саске ловко перехватил её, а после посмотрел, чувствуя, как она аккуратно схватила его за верх кимоно и сжала, продолжая что-то шептать. — Странный вы, Саске-сан, — горько улыбнулась Сакура, часто вздыхая и шумно всхлипывая на его груди. — Пора домой, — ухмыльнулся он, обернувшись в сторону дороги, которая вела в поместье клана Харуно. — Я отнесу тебя… — Сначала посмеялись надо мной, а затем спасли, — на одном дыхании высказалась Сакура, приоткрыв глаза, стараясь не выдавать заинтересованности. Он нёс её так легко и медленно, что жизнь, казалось, подчинялась ему. Эдакий владыка смерти и судьбы, повелитель всего, что могло шевелиться и иметь какую-либо ценность. Его дыхание даже не сбилось, пока он лёгким шагом удалялся от цветущей вишни. Сакура неожиданно стала наслаждаться стуком его сердца, которое всё так же не меняло темпа. Она расслаблялась в его руках, надеясь, что эта лёгкая дымка исчезнет как можно скорее из головы и позволит светло мыслить, а не будет заставлять шептать слова благодарности и проклятья ему в грудь. Удары, что слышались сквозь слои одежды, были чем-то успокаивающим и приятным, словно пряные травы, покачивающиеся на ветру, разносящем их аромат. А какое тепло исходило от его тела? Так непривычно и стыдливо Сакура себя не чувствовала давно, ведь всё, что делал Саске, было для неё в новинку. Порой складывалось чувство, что он прожигал взглядом темноту, заставляя её содрогаться от чёрного взора. Саске шёл в привычном темпе, не по главной дороге, а всё по тому же берегу, около шумной горной реки. — Если ты думаешь молчать, то не советую, — вдруг грозно произнёс он. Сакура дёрнулась от стального голоса, который, словно медный колокол, заставил её вскрикнуть и недовольно раскрыть глаза. — Я думала, что ты дал мне время подумать… — Молчи, — приказным шёпотом произнёс он, слегка наклонившись и крепче прижав Сакуру к себе.***
Поместье, обрамлённое большим серым забором, устрашающе стоявшее во главе центральной улицы города Широи, напоминало неприступную крепость, подаренную Императором несколько веков назад. Она не один раз реставрировалась, сносилась и переделывалась, а в итоге превратилась в то, чего так боялись соседи, чьи ранги были в разы ниже клана Учиха. Трёхэтажное здание из дорогого камня возвышалось над другими, отбрасывая на соседские дома тень искусной крыши, напоминающую дуги лепестков цветов, соприкоснувшихся наверху. Украшенный резными статуэтками и шифером, верх дома говорил о том, что здесь жили богатые и влиятельные люди, на коих не следовало даже и думать писать петиции, иначе они сделают так, что ваше семейное ремесло просто исчезнет, а вы умрёте поздней ночью в страшных муках. Стены поместья всегда были чистыми и аккуратными, а чтоб не нашлось тех, кто пожелает сжечь сие творение, верхний слой покрывали белой глиняной штукатуркой. По обе стороны главного корпуса стояло ещё несколько зданий в строго японском стиле. Конюшня, комната для приготовления пищи, гостевые домики, сады и небольшой пруд — всё это было скрыто за массивным каменным забором под охраной верной стражи, не допускающей никого лишнего на территорию. Можно было решить, что всё это смотрелось вычурно, но зато безопасно и устрашающе. Каждые день и ночь прислуга исполняла обязанности, поддерживая поместье в чистоте, ожидая, когда в эти красные ворота зайдёт будущая хозяйка дома и молодой господин, которому суждено жить близ Токио. Пара часов на лошади — и он уже на приёме у ненавистного Императора среди большого количества министров и их заместителей. Что может быть хуже для воина, который ответственен за жизни доверенных ему людей? — Южная стена поместья грязная. Убрать! — послышался гневный голос Катсуры, одетой в тёмно-синее кимоно. Её голос был настолько звонок и строг, а главное, высокомерен, что хотелось зажать руками уши или просто умереть, лишь бы не слышать, как она надрывала связки и начинала противно пищать. Девушки в голубых одеждах покорно поклонились ей, выслушивая гнев из уст управляющей. Их причёски — одинаковые хвосты, концы которых обвивались вокруг креплений, — смотрелись проще, нежели у той, что всячески старалась доказать своё превосходство. Как же ей показать всем, что она здесь хозяйка? Да как сорвать цветок с поля! Она прокричала какое-то имя, требуя привести виновницу, которая, по её мнению, отлынивала от работы и допускала промашки. — Да, госпожа Катсура, я здесь, — поклонилась одна из служанок, выйдя вперёд из строя. — Я всё исправлю. — Конечно исправишь! — пренебрежительно высказалась она и коварно ухмыльнулась. — Двадцать ударов кнутом по рукам! Советую всё исправить до вечера. Ведь завтра я всё проверю, — вновь произнесла Катсура, гордо разворачиваясь и уходя вглубь сада. — Как изволите, Катсура-сама, — вновь поклонилась виновница, дожидаясь, пока она скроется за углом. Стоило Катсуре исчезнуть, как служанки тут же принялись шептаться в надежде, что смогут подбодрить подругу. Как они устали от того, что происходило вокруг, но никто не знал, что будет, когда вернётся Саске-сан. Станет ли ненавистная Катсура обычной прислугой? Отправят ли её обратно домой? А быть может, она останется здесь в качестве наложницы? Или её казнят на радость всем за несдержанность? Однако прислуга понимала, что всё происходящее можно скрасить красивыми песнями и совместным трудом. Девушки не раз старались помочь друг другу, но частые стирки, уборки и приготовления были изнуряющими и ненавистными. Они были морально истощены и измотаны. Вроде бы повседневная работа, за которую они получали еду и кров, как и все, но всё же что-то изменилось с момента, когда в их жизни появилась Катсура, прибывшая поздней ночью в дрожках. На следующее утро в поместье всё стало стремительно меняться. Частые крики и недовольства едой, одеждой и интерьером. Бесконечные указы о наказании и нотации о том, что без неё все лентяйничали. Три месяца прошло с тех пор, как она жила в поместье Учиха и одевалась в самые лучшие наряды. Три месяца она портила жизнь тем, кто служил великому клану уже не одну сотню лет. Побои за малейшие проступки, угрозы и наказания за неправильный взгляд. Всё это держало в страхе и порождало ненависть, которая рано или поздно струёй выльется на Катсуру и уничтожит её, оставив лишь шрамы на изнеженном теле. — Как же меня достала эта мегера! Разделила постель с Саске-саном и теперь наложницей его считается! — возмутилась голубоглазая девушка, оттирающая деревянную лестницу. — Как он мог выбрать такую сварливую бабу? — хмыкнула другая, ухаживая за молодыми зелёными листьями цветов. — Интересно, кто же станет хозяйкой этого дворца? Я отравлю себя горицветом, если Катсура! — Я слышала, что невеста Саске-сана обучалась в специальном заведении и живёт в префектуре Вакаяма, — вдруг начала голубоглазая девица с двумя лентами на руке. — Ходят слухи, что она потрясающая художница и изысканная леди. — Брось, Джун-тян, если б это было так, то Фугаку-сан давно бы объявил о помолвке! — фыркнула Таёри, продолжая распылять воду на листочки. — Мина-чан, я буду ждать тебя вечером, чтобы обработать твои раны, — печально произнесла она, глядя на погрустневшую подругу. — Я буду бесконечно благодарна тебе, — улыбнулась та. — Но, Таёри-чан, я тоже слышала, что та девушка закончила обучение и прибудет сюда с Саске-саном. Возможно, они приедут в ближайшие три недели и избавят нас от бесконечной каторги? — мечтательно произнесла она, закатывая рукава рабочего кимоно. Девушки ещё немного поговорили и занялись своими обязанностями. Вроде солнце светило и летали лепестки, а радости не ощущалось. Всех волновало положение Катсуры в поместье, ведь она свалилась как снег на голову. Спокойно живя и распоряжаясь изысканными тканями, она бродила по дворцу и даже присмотрела лошадь на ярмарке. Жаль, что ей не дозволено распоряжаться средствами и покупать что-то на деньги клана Учиха, ведь она лишь наложница, а не хозяйка поместья. Катсура была невероятно подозрительной личностью, но на документе стояла печать главы клана, поэтому никто не мог выгнать её за неподобающее поведение. Минаки всё была в поисках инструментов, которыми могла замазать стену от жёлтых пятен. Она аккуратно перебирала различные материалы в мастерской и раствор, который необходимо правильно развести. Вопрос лишь был в другом: как это сделать? Ведь читать она не умела. Она уже хотела разрыдаться от горя, понимая, что при всём желании не сможет выполнить это задание. Ей нельзя нервничать в ближайшее время, иначе её мечта родить ребёнка рухнет, а она так ждала появления на свет девочки или мальчика. На шумные всхлипывания пришёл один из охранников, проводящий осмотр территории. Каково было её удивление, когда он окликнул её по имени, а после подошёл непростительно близко. — Мина-чан, не плачь! — ласково произнёс мужчина, поглаживая покрасневшие щёки Мины. — Я починю эту чёртову стену, а вечером вернётся твой супруг, поэтому, возможно, всё обойдётся. — Мамору-кун! Вы для меня как брат! — вновь заплакала та, прижимаясь к мужчине. — Пожалуйста, помогите мне!***
— Прошу тебя, Сакура, молчи и не дёргайся! — всё так же тихо шептал Саске, стоя около безлюдной реки. Их освещал лишь таинственный диск луны и звёзды, что были вечными спутниками. Говорят, что, смотря в небо, мы видим прошлое. Тень не сразу становилась тенью — ей нужно время, чтобы лучи солнца достигли преграды, которая серым пятном скроет поверхность. Мы смотрим в небо и понимаем, что всё то великое, созданное тысячелетиями назад, меняется, а бескрайнее небо остаётся всё таким же непокорённым и необъятным. Страх не сразу становился страхом — нужна причина, которая пробудит это чувство, обострит все нервные окончания и заставит дрожать от мысли о возможном. Любовь не превратится в любовь — ей нужно цвести, распускаться и покоряться. Этому приятному наваждению придётся отдать все силы без остатка. Нельзя быть наполовину честным и наполовину любить. Ты будешь либо лжецом, либо предателем, что растопчет всё в пух и прах. Сейчас Сакура чувствовала, что теряла какую-то важную часть себя. Она повиновалась Саске, покорно молчала и даже старалась не всхлипывать. Что-то сковало её, заставило с новой силой сжать руки на мужских хаори в надежде, что он сжалится и сменит требовательный тон. Сакура чувствовала, что в голове ещё осталась неприятная дымка алкоголя, которая расслабила её; понимала, что ловко попалась в этот абсурдный план, гениально придуманный Саске. И всё же его голос, звучащий непривычно тихо, говорил: — Всё будет хорошо. Ты будешь в безопасности.