Эдана

It hurts like hell To be torn apart. And it hurts like hell To be thrown around. Bastille — Torn Apart

В комнате было тихо и темно. Разнеженное тело в мягкой и теплой постели отчаянно хотело сна, но мозг работал на максимальных оборотах. Я лежала, подтянув кулаки с зажатым одеялом к подбородку, и смотрела в потолок. Он был привычно расчерчен на два треугольника тусклой полосой света, проникавшего через узкое мутное окно. Под моей шеей покоилась рука Эрика. Какое-то время я чувствовала под горячей кожей твердость напряженных мышц, но затем они расслабились и обмякли. Голова Эрика склонилась на сторону, его дыхание стало ровным и глубоким. Он уснул. Утром он охотно пристал на мое предложение. И пусть на самом деле к комнате он меня не проводил, мы шли по отдельности, разными маршрутами и с разрывом в полдня, приглашение он принял. И это кружило голову. Он менялся — или открывал себя настоящего — с каждой нашей встречей всё стремительнее. Каждое его действие — слово, взгляд, движение — подтверждали моё смелое предположение об ответных чувствах. Подглядев его страхи, я позволила себе трактовать их как влюбленность, нужду во мне и страх потерять единственный шанс излечиться от одиночества. Этот вывод импульсивно возник в моей голове и тот же час сорвался с языка, но последующие дни — недели — я прокручивала всё, что помнила с ночи моего нападения на Эрика, и сомневалась. Такое развитие событий казалось слишком невероятным, невозможным в случае Лидера. Но сейчас он был в моей комнате. Он пришел сюда по моему приглашению, не сыпал колкостями, не строил из себя неприступную глыбу. А, получив своё, не ушел, остался спать в моей узкой и неудобной для двоих кровати. Он остался спать со мной. Вероятно, просто глупая неопытность, но я считала этот его выбор очень показательным. Я хотела, чтобы так оно и было. Но не в эту ночь. Шестеренки в голове постоянно со скрипом замедляли ход, останавливались, и начинали вращение в обратную сторону. Размышления об Эрике развевались холодным ветром напряженной сосредоточенности на связи найденного мной хранилища, Тимоти и лысоватого мужчины, свернувшего в оружейную. Ненормальная, решила я и села в кровати. Оглянулась на Эрика. Он не пошевелился. Лицо обернуто к стене, одна рука вытянута в сторону, вторая расслабленно лежит на животе. Могучая грудь равномерно вздымается и опадает в такт его тихому дыханию. На шее вдоль линии татуировки пульсирует вена. Внизу живота возникло непреодолимое желание запустить пальцы в волосы на груди и расчесать их, сгибая пальцы и царапая ногтями кожу, а губами впиться в шею. Но мне пришлось заглушить этот порыв. Эрик не должен проснуться и увидеть, что я собираюсь уходить. Где-то очень глубоко, словно не во мне, а рядом с моим телом, слабо мерцала предупредительная лампочка. Лидеру незачем — на данный момент — знать о том, что я сотрудник внутренней разведки. Даже если к занимавшему все мои мысли делу он не причастен, ему лучше оставаться в неведении. Я встала с кровати, не отрывая взгляда от Эрика. Привыкшие к темноте глаза легко разглядели разбросанную по полу одежду. Натянув штаны и майку, я подхватила ботинки и куртку и, бросив последний взгляд на Эрика, который всё ещё не шевелился, направилась к двери. Выскальзывая в коридор, я не отдавала себе отчета, зачем намереваюсь идти в оружейный склад патрульных. Случайно возникшее расследование — вполне возможно, лишь плод моего нездорового воображения — получило случайное развитие, и сейчас я снова полагалась на волю случая. Присев у стены, я пыталась натянуть на босые ноги противящиеся ботинки и прислушивалась. За дверью ничего не было слышно. Затянув шнурки и застегнув куртку на молнию, я выпрямилась, и еще несколько минут стояла неподвижно. Но из комнаты не донеслись звуки шагов, а дверь не открылась. Эрик спал и не слышал моего ухода. Спала вся фракция. Я не знала, который час, но пустота коридоров — и Ямы — подсказывала, что ночь близится к рассвету. Всегда так пустело только под утро. После теплой постели и полудрема моё тело бил озноб, а во влажном холоде предрассветного осеннего воздуха изо рта вырывался пар. Стараясь согреться, я быстро шагала, обняв себя за плечи и растирая их ладонями. Несколько раз я резко останавливалась, прислушиваясь к тишине, но ее ничего не нарушало, только мои собственные шаги и эхо от них. Осознавая напрасность своей вылазки, — возможно, бессмысленность всей попытки выведать то, что не обязательно являлось преступлением — я ожидала увидеть, что оружейный склад так же погружен в тишину и мрак. Но к моему удивлению внутри горел свет. Слабый и далекий, словно горели не основные лампы, а лишь небольшой фонарь где-то в глубине заставленных оружием стеллажей. Подкравшись к окошку выдачи оружия — над узким проемом в толстом стекле была красная надпись «Для получения и сдачи оружия подготовьте карточки!» — я заглянула внутрь. Источник света — большой фонарь — стоял на полке ближнего к окошку стеллажа. Он освещал небольшое пространство кабинки и ярко отражался в покрытой стеклом памятке о безопасности, но вглубь самого оружейного склада не светил. В темноте рядов стеллажей можно было различить лишь невнятные очертания ближних к свету полок. Я вглядывалась во мрак, наполненный оружием, забыв об осторожности и почти выпрямившись во весь рост, когда прямо перед стеклом возникла тонкая фигура. Тимоти, — ошибки быть не могло — присевший рядом со столом и невидимый всё это время, резко встал и выпрямился. Я отскочила от окна и вжалась в угол. Сердце встрепенулось и бешено колотилось в горле. Забравшийся в оружейку Тимоти — простой патрульный, не имеющий доступ в склад — посреди ночи служил ужасным подтверждением моих подозрений. Больше не осталось возможности журить себя за разыгравшуюся фантазию и чрезмерное желание немедленно проявить себя во внутренней разведке. Происходило что-то неладное. Прямо сейчас за углом совершалось преступление. С громким металлическим звоном захлопнулась дверь оружейного склада. Я сильнее вдавилась спиной в стену, силясь раствориться в темноте. Никогда прежде я не сожалела так сильно о своей беспечности. У меня с собой не было никакого оружия. У Тимоти, вероятно, его было очень много. Шаги стали отдаляться, и я выглянула за угол. В слабом освещении коридора порывисто шла темная тонкая фигура. Тим нес большую сумку, ее дно заметно провисало под весом груза, а тканевые стенки оттопыривались в разные стороны узкими длинными стволами автоматов. Я закрыла глаза. Тимоти ворует. Черт побери, он крадет из склада оружие и переносит в другое место. Его ночное путешествие в запертую оружейку опровергает все попытки оправдать эти действия. Я глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Третья случайность, которая в этот раз может дать реальные ответы. Нельзя ее упускать. Пусть даже я вовсе не готова к ночному преследованию и возможной потасовке. Стоять в углу и уговаривать себя, что увиденное имеет разумное объяснение, я не могла. Как и не могла вернуться в комнату за оружием. По двум причинам: не было времени, Тимоти шел быстро, и еще минута промедления обернулась бы провалом; и Эрик. Войти, вооружиться и уйти незамеченной я уже не смогла бы. Надо было идти прямо сейчас, и я, собравшись с силами, шагнула из угла.