Эдана

Проснулась я затемно. И, еще не открыв глаза, поняла, что Эрик ушел. Я не увидела и не почувствовала пустоту постели, я не слышала, как он собирался. Просто я проснулась и уже знала, что его в комнате нет. Я не имела понятия, ушел он сразу, как я уснула, или еще какое-то время дремал рядом со мной. Но осознавала, что осталась одна. Сторона постели, на которую вчера вечером лег Эрик, — а я прижалась к нему всем телом и умостила голову на плечо — была пустой и холодной. Я потянулась и провела рукой по вмятой подушке, хранящей след его головы. Он был здесь, и осознание этого обволакивало приятной мягкой пеленой. И пусть кровать уже не хранила его тепла, зато я чувствовала легкое саднящее давление на внутренних сторонах бедер и теплый комок сладкого спокойствия внизу живота. Я сама пахла Эриком, и это кружило голову. За узким непрозрачным окном было, вероятно, еще совсем темно или только начинало предрассветно сереть, но в самой комнате царил мрак. Я придвинулась ближе к краю кровати и вытянула руку к табуретке. Но вместо нащупать часы, мои пальцы наткнулись на жесткую шероховатую ткань. Я резко села в кровати и сгребла с табурета внезапную находку. Куртка. Куртка Эрика. Случайно или нарочно он оставил ее лежать там, куда бросил вчера вечером. Я сгребла ее в объятия и зарылась в складки ткани носом. Запах оглушал. Все так же прижимая куртку к лицу, я снова легла. Не имело значения, который час. Я хотела просто лежать, прокручивая в памяти вечер и наслаждаясь обладанием вещи Эрика. Уносимая волнами приятных воспоминаний, я вскоре уснула. — Не изменяй себе, — строго сказал папа, и я открыла глаза. Мы сидели в нашей столовой, наполненной ярким полуденным солнцем. Стол был непомерно длинным, мы сидели по разным концам, но тихий голос отца я слышала отчетливо, а его лицо видела ясно и точно, словно он одновременно был далеко и прямо перед моими глазами. — Я просил тебя не изменять себе, — продолжал папа. Его голос отбивался острым эхом от стеклянных стен и впивался в мой мозг. — Не понимаю… — пролепетала я. Губы не поддавались, рот словно был наполнен вязкой, клейкой жижей. — Разве в этом твоё счастье? Эрик возник рядом с отцом словно резко потемневший сгусток дыма. Он стоял, безвольно склонив голову набок, словно не контролировал свое тело, словно оно было мертво. Его лицо было угловатым и серым. А глаза абсолютно черные. Он был одет, — в ту самую куртку, которую оставлял мне —, но я чувствовала, что под тканью одежды, под самой кожей вьется змея. — В этом?! — надменно переспросил отец, неестественно тонко взвизгнув. Он медленно повернул голову и презрительно оглядел Эрика с ног до головы. Я видела, как переливается в его волосах солнечный луч, он то и дело вспыхивал ярким алым свечением. Папа медленно — словно потревоженное отражение в воде — таял, превращаясь в маму. Какое-то время ее силуэт был волнующимся и нечетким, но вот ее обернутое к Эрику лицо, искаженное маской отвращение, приобрело привычную резкость и бледность. — Это тебя недостойно, — безапелляционно заявила мама. — Эрик — не это… — пробормотала я, не в силах толком размокнуть слипшиеся губы. — Он человек… Он — Лидер… Мать тонко хохотнула, откинув голову и демонстрируя потемневшие заостренные зубы. Блеснувший язык показался черным и раздвоенным. — Молчи! — прошипела она, ее лицо вздрогнуло и кругами растеклось в стороны, словно в самый центр ее отражения в воде уронили камень. — Подхалимка! — процедила мама меняющимся голосом, и вместо нее вдруг появился Кинан. — Подлая мерзавка! Его слова разошлись эхом, и я пораженно увидела за Кинаном и Эриком всех новичков, собравшихся плотным полукругом. Сразу за братом стояли Рут и Тимоти. Последний поднял вверх руки, его сжатые кулаки были сдвинуты вместе. Он разжал пальцы одной руки, и под ладонью блеснуло лезвие ножа. — Предательница! — Прошипел Тимоти и, уперев в спину Эрика отсутствующий взгляд, замахнулся. Сверкнула сталь и беззвучно вонзилась в кожу. На лице Эрика едва заметно дернулись мышцы. Он на мгновенье нахмурился, но безразличное — мертвое — выражение сразу же вернулось на его серое лицо. — Нет! — Выдохнула я слабую попытку закричать и с безмолвной мольбой повернулась к Дарре, стоявшему в стороне от всех. Его лицо было веселым и безумным, он перевел взгляд с Эрика на меня, откинул голову и разинул рот. Но оттуда вместо зловещего смеха раздались глухие удары. Я проснулась. Комната была наполнена слабым серым светом. Я нащупала часы на табуретке, служившей прикроватной тумбой, и поднесла их к глазам. 5:47. В дверь снова нетерпеливо застучали. Откинув одеяло, я встала. Сон еще не выветрился из головы, я видела сумасшествие Дарры, мертвое безразличие Эрика и его черные глаза. В ушах эхом стоял истеричный визг матери: «Это!» Я открыла дверь. В слабо освещенном коридоре оказался сонный Четверка. Его лицо хранило следы подушки, глаза были припухшими, а волосы непривычно взъерошены. Но выражение было настороженным и тревожным. — Собирайся, — скомандовал он тихо, окинув меня быстрым цепким взглядом. — У тебя минута. — Зачем? — я провела ладонью по горячему ото сна лицу. — Тебя вызывает к себе Лидер, — пояснил Четверка и оглянулся. Коридор был пуст в столь ранее утро. — Пошевеливайся! — Лидер? — с непониманием переспросила я, но отступила обратно в комнату и закрыла дверь. Лидер? Кто из пяти? Едва ли Эрик пришлет за мной Четверку, намереваясь потребовать обратно свою куртку. Я опустила взгляд. Именно в ней — натянув ее прямо на голое тело — я открыла дверь. Любопытно, что подумал инструктор. Любопытно, кому я понадобилась в такую рань.