Эдана

Но он не толкнул. Вместо этого Эрик ухватил меня за руку и, обжигая кожу болью, сжал локоть. Пальцы второй руки впились в шею, а ладонь надавила, перекрывая воздух. — Тебе бы научиться держать язык за зубами, Рыжая, — прошипел он, кривя в злобном оскале губы. — Плохое качество для разведчика — болтливость и глупость. Я слишком хорошо знала Эрика, слишком часто видела его таким, чтобы не понять, что будет дальше. Его глаза были залиты черной горячей смолой, зрачки вытеснили серую роговую оболочку. Взгляд был густым и обволакивающим, пьяным. Он был таким каждый раз, когда капитулировал перед всепоглощающим желанием и отдавал своему телу бразды правления, заглушая разум. Лидер наклонил голову, и я закрыла глаза, предвкушая поцелуй, который не заставил себя ждать. Он коротко прижался к моим губам, а затем прикусил нижнюю и, крепко зажав зубами, потянул. Я тихо вскрикнула от жалящей боли. Все, связанное с Эриком было на грани страха и обожания, сумасшедшей смесью желания, нежности и боли. В плещущейся дурманящей смоле его зрачков тонула острая сталь опасности его глаз, но оттуда никуда не пропадала. Его руки не сжимались в кулаки, а хватали, обнимали и гладили, но из них не исчезала смертоносная сила. Тело поддавалось подсознанию, позывам — проснувшимся вопреки воле — и дарило наслаждение, но не теряло своей ужасающей мощи. Эрик оставался самим собой и одновременно открывался с необычной — нехарактерно уязвимой — стороны. Это сводило с ума. Знать об этом никому не знакомом облике Эрика — пробуждать эту часть его натуры — было в удовольствие, это опьяняло похлеще водки с энергетиком. Руки Эрика отпустили мои шею и локоть и сильной тесной хваткой обвились вокруг туловища, не давая полноценно дышать и заставляя позвонки с хрустом смещаться. Он крепко обнимал меня, словно пытался вдавить себе в грудь, вместить в себя и оставить там растворяться. Я чувствовала, как сдавливается все внутри, как в горле возникает спазм и позыв к кашлю, чувствовала, что начинаю задыхаться, когда Эрик, прервав поцелуй, откинул голову. — Я так по тебе скучала, — вырвалось у меня, и я поспешила прикусить нижнюю губу, еще саднящую после зубов Эрика. Он едва заметно дернул пирсингованной бровью и склонил голову набок. — Ты сумасшедшая, — прошептал он, и уголки его губ вздрогнули в преддверии слабой улыбки. — Точно, — подтвердила я, тихо хохотнув. А затем, поддавшись импульсу — старому и сильному желанию — опустила голову и уткнулась лицом в его грудь. Эрик пахнул все так же: чистота, ментол геля для душа или дезодоранта, сигареты и его отличительный аромат самой кожи. Ощущение было такое, словно я вернулась в родной уютный дом после долгих изнуряющих странствий. Какое-то время — бесконечно долгое и ничтожно малое одновременно — Эрик молча стоял, но потом разомкнул объятия и, придерживая меня за плечи, — я все еще стояла на самом краю и при потере равновесия могла свалиться в Пропасть, — отступил. — Думаю, до своей комнаты ты сможешь добраться, не заблудившись, — выговорил он, надменно улыбаясь и прогоняя с глаз темную пелену. Типично. Эрик никуда не исчезал, он все время был тут, на мосту, это на его поцелуй я отвечала так страстно и беззастенчиво. Нужно быть совершенно сумасшедшей, — в этом он безоговорочно прав, — чтобы любить такого придурка. Разнеженный трепет во мне быстро сменялся разочарованием — в самой себе — и усталости от безвыходности. Я чувствовала слабые порывы — словно кто-то настойчиво щекотал, царапал изнутри — к тому, чтобы нахамить в ответ. А потому решила развернуться и быстро пойти прочь. Подальше от Эрика с вернувшимся на лицо презрением, я почти бежала по коридору. Не было ни обиды, ни злости. Было нерациональное желание сохранить подольше небольшой комочек тепла, прижавшийся к сердцу, не давая ему исчезнуть под тяжелыми шагами разочарования. Когда в дверь настойчиво постучались, я принимала душ, упершись лбом в стену и прижав к губам пальцы. Встречать позднего гостя — Кинан, не иначе, пришел на инспекцию — я вышла мокрой, с тяжело свисающими вниз волосами, с которых на спину и ноги текла вода, обернутая мягким полотенцем. На пороге оказался Эрик. Он стоял, прислонив голову к дверному косяку и скрестив руки на груди. — Заблудился? — выплюнула я, не в силах не воспользоваться шансом. — Помалкивай, Рыжая, — посоветовал Эрик с надменной ухмылкой, ступая в открытую дверь. — Не то пожалеешь. Но жалеть не пришлось. Заперев за собой дверь, он не дал мне шанса снова заговорить, обрушившись страстным поцелуем на мои губы. Я ликовала, едва сдерживая широкую счастливую улыбку и радостный смех. Он пользовался мной, конечно, пользовался. Получив меня и утолив голод, он исчез почти на месяц, изредка мелькая на горизонте, и теперь, вновь почувствовав желание, без приглашения и разрешения ввалился в мою комнату. Но меня это не волновало. Если это было единственно известным ему методом проявления своих чувств, я была на такое согласна. В целом и в данный момент — особенно в этот момент — Эрик был мне нужен, и я была счастлива от его близости. Я чутко поддавалась на его безмолвные команды, отступая вглубь комнаты и отпуская полотенце, тяжелым мокрым грузом соскользнувшее с моей груди. И на призыв наклониться к столу я тоже послушно отозвалась, упираясь локтями в заваленную бумагами — нелепые наброски будущей татуировки — столешницу, я учтиво прогнула спину и расставила ноги. А затем, ожидая — отчаянно нуждаясь — действий, оглянулась на Эрика через плечо. Он стоял за мной, и глубокими темными глазами рассматривал представленный перед ним обнаженный пример беспрекословного послушания. Медленно, не отрывая от меня взгляда, он расстегнул молнию своей куртки, стянул ее с плеч и, не глядя, опустил на табуретку у кровати. Затем снял футболку, бросив ее поверх куртки. Я рассматривала тело Эрика, чувствуя, что пол под ногами уплывает, а внутри не остается терпения и покорности просто молча ждать. Вязкое горячее желание побуждало меня нарушить свою неподвижность и прыгнуть на Лидера, но я заставляла себя стоять дальше. Нарочито медленным — ленивым, дразнящим — движением он опустил руки к поясу и вытянул его из пряжки. Пальцы скользнули в складку ширинки и потянули вниз собачку молнии. Он сделал короткий шаг, и я отвернулась, опустив взгляд в смявшийся под локтем лист бумаги с неровными карандашными набросками. Эрик подошел впритык, я почувствовала шершавость ткани его штанов на моих голых ногах. Он взял мои волосы и, потянув, — заставляя запрокинуть голову и еще больше прогнуть спину — намотал их на кулак. С зажатой в ладони копны на спину упало несколько капель воды. Я вздрогнула от их холодного прикосновения, а затем едва не вскрикнула, ощутив Эрика в себе. Его проникновение отдалось слабой болью, прокатившейся между ног легким покалыванием и быстро затихшей. А вместо нее легким прибоем показалось знакомое — вожделенное — чувство легкого щекотания, словно меня наполнили бесконечным множеством крохотных нежных пузырей. Я закрыла глаза. На звонкий шлепок ладони Эрика по ягодице я отозвалась тихим постаныванием и улыбнулась.