Эдана

Нас собралось шестеро: Рут и Дарра, Крупная Девица, Худосочный с Кадыком, Коренастый Крепыш и я. Мы выбрали столик в дальнем углу, неосвещенном и уютном. Ряды бутылок и стаканов перед нами увеличивались в геометрической прогрессии, моя голова — и тело — становились всё легче и свободнее. Шутки приобретали всё более пошлый характер, громкость смеха возрастала, потекли рекой разномастные откровенности. А затем — словно в наш угол был дан мощный импульс — обе парочки стали целоваться. — Какой бред, — хохотнул Крепыш, кривясь от вида влюбленных, и потянул меня танцевать. Мы прыгали и дергались, как безумные, не переставая вливать в себя алкоголь, не отходя поначалу далеко от стола, а затем нас затянуло в водоворот толпы в центре зала. Мы кричали, пели, свистели и смеялись. Водили хороводы, танцевали в парах — несколько раз с незнакомыми мне людьми — прыгали в такт музыке, отчего бар наполнился нестройным грохотом. Я остановилась в какой-то момент, осознавая, что мое тело нуждается в подзарядке, и больше не может принимать в себя спиртное. Ускользнув через беснующееся столпотворение, я выбралась из бара. В моих ушах еще отбивали громкий ритм ударные, мышцы подрагивали, на шее и лбу стремительно остывал пот. Примостившись у стены, я чутко прислушалась к собственному организму и к своему облегчению не почувствовала никаких плохих признаков. Опьянение достигло максимально высокой позитивной точки, не перевалив за нее и не рухнув к провалам в памяти и порывам к рвоте. Пустой коридор наполнился звуком быстрых шагов. Я повернулась к приближающейся тени и не смогла сдержать истеричный смешок. — Ты за мной следишь? Эрик остановился передо мной, сунув руки в карманы и внимательно осмотрев лицо. Его взгляд задержался на мгновение на синяке, а затем уперся мне в глаза. — Зачем ты рассказала обо всем заике? Сквозь корку неприязни к Эрику и к себе самой, сквозь густой туман опьянения попыталось пробиться что-то невнятное и щекочущее. — Я ничего ему не говорила, — ответила я, с отвращением слыша, как неуверенно звучит мой голос, с каким трудом мне дается каждое слово. — Тим сам догадался о моей влюбленности. Я хохотнула неожиданно для самой себя. — И догадался насчет этого, — рука неуверенно и неопределенно взмыла вверх, намереваясь показать на синяк, но так и не достигнув цели. — А больше он ничего не знает. Эрик прищурился, его глаза показались совсем черными. Внутри меня снова что-то слабо пошевелилось. — Лучше для тебя, — и для него, — чтобы он и впредь больше ничего не знал. Лидер наклонился ко мне, и его глаза — темно-серые, глубокие — буквально заглянули в меня. Мне очень захотелось его поцеловать, почувствовать его вкус — немного горький — и теплое дыхание на щеке, единственное тепло, исходящее от него. Я уставилась на его губы, плотно сжатые, и представила, как они разомкнутся и ответят на поцелуй. Я уже почти подалась вперед, чтобы прильнуть к ним, но они зашевелились. — Слишком много пьешь, Рыжая, — процедил Эрик, медленно отстраняясь. Шанс был упущен. — Ты мелкая, организм еще некрепкий. Потеряешь форму, если не остановишься. И, смерив меня презрительным — неизменным — взглядом, он развернулся и быстро зашагал прочь. Потеряешь форму. Ты мелкая, и если не остановишься, потеряешь форму. Что это было? Признание моей физической формы, моей подготовки, моего упорства? Комплимент — своеобразно колючий, но совершенно нетипичный для Эрика — моим усилиям? И почему он постоянно оказывается где-то неподалеку? Я уперлась в стенку и запрокинула голову, глупо улыбаясь низкому цементному потолку. Потому что он меня любит. Непостижимым образом, непонятно, как и с каких пор, но любит. Пусть и не хочет этой любви. Пусть и стремится избавиться от нее. Отчаянно хочет выбросить эти незнакомые доселе чувства. Или давно забытые — старательно забытые — чувства, растоптанные прежде кем-то из его другой — уже нереальной — жизни? Улыбка не сходила с лица, и я попыталась стянуть ее руками, прижав холодные ладони к горячей коже лица. Он меня любит. А раз так, то я не сдамся. Не в моей природе — сложить руки и молча ждать, куда меня прибьет течением. Непостижимым способом — незаметно для себя и, вероятно, для Эрика — я привлекла его внимание, зацепила за то немногое живое и пульсирующее внутри, и сейчас не намеревалась отпускать. Это лишь полпобеды. И я не намерена останавливаться. Я добьюсь Эрика, как добилась места в пятерке лидеров, как добилась физической формы, как добилась уважения среди других новичков, как добилась своеобразного признания от Лидера. Не сдамся, потому что я никогда не сдаюсь, потому что мне нужно покорить эту недосягаемую высоту, потому что мне нужен сам Эрик. Я забрала руки от лица и опустила голову. Уставилась перед собой, не видя стены напротив, пораженная собственной решимостью и четким осознанием — оно всегда было где-то рядом, но никогда прежде не всплывало на поверхность — того, что меня заклинило на Эрике именно потому, что он так непрост. Именно потому, что мы — незаметно для невооруженного глаза, но очевидно внимательному наблюдателю — так неестественно похожи. Любопытно, видит ли он во мне себя так же отчетливо, как я вижу себя будущую в нем?