Эдана

Пятая. В таблице на следующий день мое короткое имя мерцало серебристым напротив цифры пять. Выше меня было четверо врожденных из моего отряда, которые месяц прочно занимали позиции в первой десятке, Тимоти был шестым. Рут — восьмой. Еще трое из отряда оказались ниже черты десятки лидеров. Дарра скатился на двенадцатое место и жутко бесился из-за всех подколов Рут по этому поводу. — Случайность, Рыжая. Не оглядываясь на Эрика, я качнула головой и спросила: — Не можешь просто меня поздравить? Эрик хмыкнул. — С чем? Твой план — полное безрассудство. Тебе просто повезло, случайно повезло. — Но мы победили, — не унималась я. — Так или иначе. — Здесь отлично подойдет твоя точная цитата: «Нахрен Эрика». В щеки сильной внезапной волной ударила горячая краска. Конечно, они следили за нами, как иначе они могли нас честно оценить, подсчитать количество ранений. Они видели всё. Эрик видел всё. И всё слышал. Я покосилась на его профиль. Покатый высокий лоб, прямой нос, волевой подбородок. Черная серьга в ухе, две прерывистые полосы татуировки на шее. Тщательно уложенные волосы. Самоуверенный заносчивый ублюдок. Я перешагнула сама через себя, показала удивительный результат, добилась послушания отряда, я сделала что-то, достойное хотя бы смиренного молчаливого признания победы. Возможно, даже похвалы. Но не критики. Да, я положилась на удачу, но ведь и правильные решения я тоже приняла. Красным огнем налились не только щеки, но и уши и глаза. Поглощенная обидой и возмущением я прошипела: — К черту Эрика. Он повернулся ко мне, и я с вызовом посмотрела в его перекошенное от злости лицо. — Я сказала «к черту Эрика», а не «нахрен». И, крутнувшись на пятках, поспешила убраться подальше от таблицы и Лидера. Послеобеденная силовая тренировка вытеснила из меня всю обиду, заместив ее полным изнеможением. Уткнув лицо в полотенце, я прислонилась к стене и замерла, когда мне на плечо упала чья-то рука. — Эрудитка, ну, — послышался голос Крепыша. Я опустила руки с полотенцем и посмотрела на обступивших меня людей. Тут был весь мой отряд, не считая Тимоти и Рут. — Думаю, нам нужно отпраздновать наш триумф, — сказал Крепыш. — Как ты насчет идеи выпить сегодня вечером? В голове неярко загорелась предупредительная бледно-красная лампочка, но эти попытки внутреннего протеста быстро исчезли. Я кивнула. — Отлично. Я с вами. В конечном итоге, я не обязана напиваться как в прошлый раз. Я могу просто выпить, достичь желаемого результата — веселиться, танцевать и беспрестанно смеяться — и остановиться. Именно для этого люди собираются, чтобы выпить, а вовсе не для того, чтобы бесцельно — и неосознанно — бродить по коридорам, скукоживаться на полу возле унитаза и жадно поглощать воду, чтобы через мгновение и её вырвать. И не для того, чтобы находить раненых друзей. При воспоминании о Тимоти у меня неприятно защемило внутри, и я поспешила оттолкнуться от стены и направиться к выходу из спортзала, в котором раздавалось лишь надрывное дыхание Тима, не перестающего приседать со штангой. Оставаться с ним наедине я не хотела. И не представляла, как проведу остаток подготовки — и остаток жизни в Бесстрашии — постоянно сталкиваясь с ним. Забравшись в самый угол в общей душевой, я, плотно сжав губы, стояла под холодной водой и надеялась, что Тимоти — сам того не желая или не получив разрешения от врачей — не присоединится к отряду. Но он пошел вместе со всеми. В большом шумном баре, где воздух был наполнен синеватой дымкой сигаретного дыма, а от громкой музыки подпрыгивала посуда на столах, мы уселись за большим круглым столом, стянув к нему несколько разномастных барных стульев. Тимоти сел рядом со мной, и я натянулась до предела, не рискуя перейти на другое место, но опасаясь этой близости. К счастью, спустя пару минут — намерено или случайно — между нами втиснулась Рут, принесшая с собой целый поднос разнообразной выпивки. Первый тост, со слезами от смеха, выдавил тощий паренек с несоизмеримо большим кадыком на хрупкой шее. — За желтый цвет! — провозгласил он. И десяток рук, сжимающих разные бутылки и стаканы, встретились над столом. Для следующего тоста встал, придерживаясь за стол рукой, Тимоти. Он пил лимонад, но не выглядел удрученным своим отличием от других, жадно глотавших алкоголь. Даю голову на отсечение, он чувствовал неловкость. Из-за меня или из-за всего происходящего, но виду не подавал. В совершенно свойственной ему дружелюбной манере он нисколько — видимо — не смущался своего заикания. — Д-д-д-давайте в-вы-выпьем за н-н-нашего к-к-командира, — прокричал он, стараясь перекрыть музыку. Он не смотрел на меня, он смотрел в свой стакан, словно искал там подходящие слова. Или пытался спрятать туда то, что хотел бы сказать, но что было бы неправильно. — Она п-п-привела нас к-к-к по-по-победе… — Она сумасшедшая! — хохотнул один из врожденных. Тимоти покосился на него и улыбнулся. — Н-н-не-несомненно. Т-т-т-тост за н-н-нашего с-с-су-сумас-с-сшедшего… И, б-б-без-безусловно, п-прекрасного к-ко-ко-командира. Он коротко исподлобья взглянул на меня и, сделав небольшой глоток, сел на место. Все потянулись к центру своими напитками, я вытянула руку с коктейлем вперед и, соприкоснувшись с рукой Рут, посмотрела на нее. Её взгляд, устремленный на меня, был тяжелый и переполненный осуждением. Она не имела шанса выразить это словами, но я чувствовала в ней, что она была неприятно поражена моим отказом Тимоти. Пустые стаканы и бутылки множились на столе, разговоры стали менее связными и более громкими. Несколько ребят ушли в пляс. Я, растянувшая свой коктейль на весь вечер, чувствовала себя выпавшей из компании. Таким же выглядел Тимоти, крутивший в руках стакан, в котором больше не осталось лимонада, лишь таяли несколько кубиков льда. Рут, сидевшая между нами, заставляла нас кое-как поддерживать разговор, но когда ее увел танцевать Дарра, неожиданно нагрянувший в бар, за столом повисло напряженное молчание. В дальнем углу вели негромкую беседу один из врожденных и крупная девица, и от того, как смущенно и кокетливо она улыбалась и отводила взгляд, я чувствовала, что себя вдвойне лишней за этим столом. Сделав последний решительный глоток, я отставила стакан и, перегнувшись через стол, постаралась произнести как можно более пьяно и отстраненно: — Тим, я пойду, ты не против? Он поднял на меня задумчивый взгляд и покачал головой. — К-к-конечно. Т-тебя п-про-провести? — Нет, — я отмахнулась, силясь придать своим движениям пьяную расхлябанность. Не знаю, зачем, но мне казалось, что лучше притвориться набравшейся и сбежать, чем действительно набраться и завязать тяжелый разговор. — Сама дойду. И, соскользнув со стула, я направилась через танцующую толпу к выходу.