Эдана

— На тебе лица нет, — взволновано прошептала Рут, догнав меня на лестнице. Мы спускались после тренировки на крыше, и я поспешила сбежать вниз одной из первых, намереваясь посидеть где-нибудь в одиночестве перед встречей с родителями. Я не была лучшим стрелком в группе, но редко мазала больше двух раз из десяти. Сегодня почти все пули летели мимо. Пистолет в вытянутой руке ходил ходуном, я никак не могла унять дрожь. Приклад винтовки все никак не располагался на плече правильно, он то соскальзывал, то нестерпимо давил. Четверка большинство тренировки стоял за мной, словно пытаясь рассмотреть в моей спине причину моего сегодняшнего странного поведения. Во время перерыва, когда мы все сгрудились возле крана с водой, он подозвал меня и, ввинтившись взглядом мне в лицо, приглушенно спросил: — Тебе нехорошо? Я выдержала паузу, отпивая вожделенной холодной воды из стакана. — Нет, всё в порядке. Немного не выспалась, но… — Точно? — Да. Но оставшуюся половину тренировки он все равно стоял за мной и следил неотрывно. Вероятно, всем ответственным за новичков — инструкторам и Эрику — сделали выговор за Рэндона. Возможно, ввели наказание за каждого пострадавшего неофита. Или даже пригрозили лишить занимаемой должности? Вот только мне и впрямь было нехорошо. Накопившиеся и всё не находившие выхода переживания стали проявляться физически: дрожали руки, живот мутило и кололо в боку, как в самые первые мои самостоятельные тренировки, когда я изводила себя до полного изнеможения. При каждом резком движении окружающий мир начинал неравномерно качаться, а пол уплывал из-под ног. В голове воспалились самые нездоровые мысли, они смешивались в коктейль бреда, и из-за их шума я почти не могла пробиться к контролю над собой. Меня охватил панический страх перед встречей с родными. Я не могла перестать нервно одергивать рукава, силясь натянуть их до пальцев. Испуг перед тем, что скажут родители о татуировке и вообще о моем переходе в эту фракцию, достиг апогея в обед, и мне захотелось прямиком из столовой броситься наутек, чтобы только не попадаться маме и папе на глаза. При самом лишь возникновении образа матери меня наполнял нерациональный испуг. И в голове эхом отдавалась нестройная песенка: «это ты виноватааа…» Когда настало время отправляться в Яму, я поняла, что не в состоянии идти. Скрутившись на кровати, я бездумно перелистывала книгу и, казалось, эти механические переворачивания страниц хоть немного, но успокаивали. С радостным смехом Рут восторженно умчалась вслед за большинством новичков. Я осталась на месте. Через кровать от меня собирался Дарра. — Так и будешь сидеть тут? — он с недоумением приподнял брови, и на лбу под черными кучеряшками запали неглубокие складки. — Даже я иду. Я отвела взгляд и снова посмотрела в книгу. Дарра виделся с родней довольно часто, иногда он даже уходил ночевать домой, хотя правила, — которые в этом отношении строго не соблюдались, — это запрещали. — Эд? Я услышала, как скрипнула пружина в его кровати. Он встал и, бесцеремонно перетупив через кровать Рут, подошел ко мне. — Эд, не глупи. Пойдем! И, оторвав мою руку от книги, он потянул. Я поддалась. В Яме, освобожденной специально для встречи новичков с родителями, было непривычно малолюдно. Мы стояли сверху, разглядывая радостные моменты семейных воссоединений. Я как раз мысленно подсчитала, что внизу около ста человек, удивилась тому, как мало места они занимают, и поразилась тому, насколько огромна Яма, когда мой взгляд зацепился за медленно движущийся огненный шар. Это была она. Узкая темно-синяя юбка и строгий пиджак. Кокетливо завитые ярко-рыжие волосы, гордо вздернутый острый подбородок. Рядом стоял он: пиджак повис на руке, верхняя пуговица рубашки расстегнута, рукава небрежно закатаны, руки в карманах темно-синих брюк. Они выглядели совершенно по-разному: собранность и расслабленность, —, но очень гармонично. Тяжесть всех мыслей свалилась с плеч, и я, ведомая всплеском радости и теплой любви, стремительно сбежала по лестнице. — Мам! Пап! На мой крик обернулось несколько человек, но я не видела их. Я смотрела на маму. Ее узкое бледное лицо еще мгновение сохраняло строгое выражение, а затем озарилось широкой улыбкой. Четыре руки заключили меня сразу в двух объятиях, я была буквально зажата между родителями и, не помня себя от счастья, вдыхала родной запах дома. А потом рядом с нами послышалось веселое: — Отлично! Все О`Лири в сборе! Время отрываться! Обнявшись все вместе и по очереди друг с другом, расцеловав каждого в щеки, наперебой произнося слова приветствия и радости, мы, ведомые Кинаном, отправились в ближайший уголок, где можно было присесть за столиком и выпить. Уходя вслед за семьей — мама крепко сжимала мою ладонь — из Ямы, я оглянулась. Наверху, упершись руками в поручень, стоял Эрик. Он смотрел вниз, и, хоть находился далеко, я была уверенна, что Лидер смотрел на меня. Три рыжие головы, слившиеся в одно пятно, были слишком заметны. Вид стоявшего на высоте Эрика, и голос матери, расспрашивающей Кинана о чем-то, разбудили во мне неприятные воспоминания. Но чувствовалось это легким прикосновением, невесомым щекотанием нервов. Сейчас, рядом с семьей, мне вовсе не было страшно. Мне было спокойно.