Эдана

В общую спальню я не вернулась. Прямиком из Ямы я направилась к Кинану. Шагая по пустынному коридору, я предполагала, что затея напрасная, потому что Кинана дома не окажется. Но я все равно намеревалась прийти и постучаться в дверь. И лишь в нескольких шагах от его квартиры мне в голову пришла другая мысль. Брат и так зол на меня из-за инцидента с Эриком, хотя тот всего два раза появлялся на наших тренировках, и оба раза мне досталось не больше, чем другим. Особенных издевок, которые мне пророчил Кинан, я не замечала. А теперь, обратившись к нему с просьбой помочь, я дам ему дополнительный повод позлословить над тупостью и слабостью никчемной сестры. Не замедляя шага, я прошла мимо квартиры Кинана и направилась прочь из здания. Была ясная ночь, большая луна висела низко над землей. Воздух был чистым и свежим. Я остановилась посреди улицы, запрокинув голову к небу, и жадно вдыхая прохладу. Итак, я тут. Свершилось то, о чем я грезила последние несколько лет, если не всю сознательную жизнь. Я засматривалась на Бесстрашных, гуляя с братом и мамой по Чикаго. Тогда Кинану, всегда державшему меня за руку, приходилось с силой тянуть, чтобы сдвинуть меня с места, если в поле зрения попадал Бесстрашный. Я восторгалась их энергией, проворством и свободой. Я не задумывалась, чего это стоило этим парням и девушкам. Просто наслаждалась их подтянутыми телами в красивых униформах. И вот теперь я одна из них. Осознание этого вдруг напугало меня. Я тут уже неделю, ношу черную форму, тренируюсь вместе со всеми, и, не кривя душой, даже не вспоминаю об Эрудиции. А вместе с тем и о родителях. И не сомневаюсь. Когда тяжело и больно, когда Молчун меня вырубил и возвращение в сознание сопровождалось жгучей болью в лице, я ни разу не подумала «черт бы побрал это Бесстрашие, почему я тут?». А это ведь хороший признак, верно? А то, что я не вспоминала родителей? Конечно, Фракция выше крови. Но я здесь лишь неделю. Нормально ли, что я так быстро выбросила из головы родных людей, с которыми провела всю свою жизнь? В какой-то момент я поняла, что мое тело бессознательно ведет меня обратно к Кинану, намереваясь задать ему все эти вопросы. Я резко остановилась. Да, это было бы самым простым решением. Спросить совета у человека, ушедшего от тех же родителей в ту же Фракцию. Полагаю, теперь нам было бы очень много о чем поговорить. Кроме того, злится он на меня или нет, а он мой брат, и, в конце концов, согласился бы помочь и с дополнительными тренировками. Но я не выбираю простые варианты. Кроме того, они не всегда правильные. И это тот самый случай. Это моя подготовка, мое испытание, и готовиться к зачету мне нужно самой. А тревоги и их обсуждение можно оставить на потом. Решив так, я направилась обратно в здание. Шла я не к Кинану, мой маршрут лежал к спортзалу. Был уже поздний вечер, и хоть в Яме и соседних помещениях было много веселящегося народу, я надеялась, что в зале никого не окажется. Увы, я ошиблась. По темному помещению, хранящему влажный запах пота, разносились эхом звуки ударов. Едва услышав их и различив неотчетливую фигуру вдалеке, я замерла и намеревалась тихо сдать назад. Но боксирующий грушу человек меня заметил. И узнал. — Рыжая? Голос Эрика прозвучал удивленно, без привычного презрения, которое неизменно сопровождало произношение моей уже устоявшейся клички. Всех остальных Лидер называл по именам, меня — Рыжая. — Чего тебе? — злость сгустилась в голосе, словно ему потребовалось время, чтобы собрать ее и вложить в слова. Раз уж заметил, подумала я, отступать не стоит. И зашагала в его сторону. — Хочу немного поработать, — сказала я и запнулась. Вблизи, не скрытый наполовину столбом, Эрик оказался голым до пояса. Такое необычайное, вдруг показавшееся едва не интимным, зрелище смутило и напугало меня. Показалось, что теперь, после того как я увидела его таким, расслабленно боксирующим, он будет срываться на мне. Мстить за то, что я прервала его уединение, что стала, возможно, свидетелем своеобразной медитации. Торс Эрика оказался невообразимо рельефным. В свете единственной лампы, включенной у дальней стенки, на его плечах и шее переливались капли пота. С груди, постепенно сужаясь, вела к пряжке штанов линия темных волос. Широкая грудь и ребра вздымались и опадали с каждым шумным вдохом и выдохом. Мышцы рук взбугрились под влажной кожей и завораживающе двигались с каждым ударом. Он продолжил колотить грушу, так, словно вмиг забыл о моем присутствии. Это меня обрадовало, меньше всего мне улыбалось нарываться на брань Эрика вечером, когда хотелось побыть наедине с собой и сопротивляющимся телом. Пройдя к снарядам, я сбросила куртку и остановилась, выбирая, с чего начать. Четверка говорил, что корень моей проблемы в недостаточно сильной спине. А значит, именно на ней нужно сосредоточить свое внимание. Разминаясь, я поначалу прислушивалась к размеренным ударам, а потом, уже увлеченная своей тренировкой, оглушенная шумом в ушах и пульсирующей энергией в мышцах, и вовсе забыла о присутствии Эрика. Потому позже, услышав над собой его голос, я едва не осела на пол от испуга. Разогревшись как следует, я подошла к штанге, установленной на мате у самой стены, я просмотрела количество блинов, надетых по обе стороны. Сняла по одному, оставив вес в пятнадцать килограмм. Окунула руки в посудину с мелом, вернулась к мату и как раз присела к штанге, когда над головой прозвучало насмешливое: — Ну-ну! Эрик стоял, все так же без футболки, сложив испещренные геометрическим рисунком руки на влажной груди. Прежде аккуратно уложенные волосы растрепались, и несколько мокрых прядей небрежно свисали на бритый висок. Шея и лицо раскраснелись, на лбу блестели капли пота. Он склонил голову на сторону и дырявил меня привычным презрительным взглядом. Я вздохнула, собираясь с силами и положила руки на холодный метал, готовясь оторвать его от пола. — Бездарность, — процедил Эрик. Бурлившая обида на друзей и брата, горечь проигрыша и близость вылета прорвали клапаны и я, резко выпрямившись, выпалила Лидеру в лицо: — У тебя было свое занятие. Сюда тебя не приглашали! Мой крик разнесся эхом и разбился о дальнюю стену. Пирсингованная бровь дернулась. Серые глаза вмиг потемнели, теперь в них словно перетекала горячая смертоносная смола. — А ну закрой свой поганый рот, — прошипел он. — Ты с треском вылетишь отсюда даже при самых блестящих результатах, если не научишься субординации и уважению. Уяснила? Я молча стояла, опустив голову и потупив взгляд. — Не слышу, Рыжая? Сглотнув, я бросила: — Да. — А теперь стой тут, — произнес он сквозь зубы. — И ничего не трогай. И ушел.