Эдана

День начался с первого испытания — проверки на выдержку. Забег на пять километров. Четверка поднял нас рано с кроватей и, не дав опомниться, выгнал на улицу, тонущую во влажном сером предрассветном тумане. Первые несколько кварталов мы пробежали плотной темной толпой. Лица были сосредоточенные и решительные, движения точные и сильные. Некоторые даже выкрикивали какие-то нелепые шутки, безжалостно сбивая своё дыхание. Но постепенно начало светать, розоватое зарево нового дня отражалось в грязных пустых окнах нависающих зданий, и из плотной толпы мы рассеялись в неровную шеренгу. Я бежала, чутко прислушиваясь к себе, и стараясь не менять скорости. Одни и те же люди то обгоняли меня, собравшись с силами, то, выдохшиеся, быстро отставали. Я слышала множество сбивчивых вздохов, многие судорожно дышали ртом. Их лица и шеи пошли красными пятнами. У одной из крупных неофиток мгновенно взмокли от пота волосы. На футболках на груди и спине растянулись от шеи и вниз темные пятна. Позже болтали о том, что сзади кого-то якобы даже стошнило. Особо творческие новички возбужденно уверяли, что кто-то бежал рядом с парнем, который потерял сознание, и потом рассказал обо всем им. Трое: Рут, Дарра и я — лишь ухмылялись этим россказням. Мы сидели в столовой и, вымотанные пробежкой, жадно поглощали еду. — Если бы кто-то и впрямь упал, нас бы всех остановили, правда? — поинтересовалась Рут, обхватив двумя руками чашку и поднеся ее ко рту. — Ну… Если бы просто упал, споткнувшись, то, думаю, нет, — пожал плечами Дарра, поглощая третий громадный кусок мяса. — Но шлепнись кто-то в обморок… И он пожал плечами. Я сковырнула с порции пюре немного на вилку, и, рассматривая получившийся неровный комок, предположила: — Один из инструкторов остался бы с пострадавшим. А другой повел бы нас дальше. Мне так кажется. Нас было за столом пятеро. Двое других тоже были новичками. Один — высокий и очень тощий — назвался Тимоти после прыжка, второй — тоже высокий, но очень сбитый, с короткой широкой шеей, был невероятно молчалив, а если и говорил, то очень тихо. Как его представил остальным Четверка, я прослушала, и пока возможности услышать его имя не представлялось. — Д-д-думаю, — заикаясь, начал Тимоти. Его рука дернулась к носу, словно желая поправить очки, но их там не оказалось. — Этого несчастного вы-вы-высмеяли бы. П-п-перед всеми. — Да! — Охотно согласилась Рут, щелкнув пальцами в сторону Тимоти. — И это сделал бы Эрик. Пока его нет на горизонте, так и знайте: никто ещё не опозорился. Мы все взорвались смехом, а мускулистый молчаливый сосед лишь кратко улыбнулся, не переставая быстро жевать. — Т-т-ты-ты из Э-э-эрудитов, верно? — Тимоти указал на меня тонким слегка изогнутым пальцем. Я кивнула. Казалось, мне никогда не запомнить имена и прежние фракции других новичков. Зато меня, Рыжую, первого прыгуна, высмеянного ещё до непосредственного попадания во Фракцию, знали все. — А-а-а-а ты? — Он кивнул в сторону Рут. — Искренность, — и она приветливо качнула ладонью. — Врожденный, — не дожидаясь вопроса, сообщил Дарра и вопросительно качнул подбородком на Тимоти. — Д-д-д… черт, — раздосадовано выдохнул тот и повторил попытку: — Д-дружелюбие. — Эй, — Рут толкнула кружку по столу. Та скользнула к подносу молчуна и, стукнувшись о его край, выплеснула на его порцию несколько капель воды. — Ты откуда? На мгновение его челюсти перестали двигаться, он поднял взгляд на Рут, но ничего не ответил. Лишь молча отставил кружку в сторону и снова принялся жевать. После обеда было ещё одно испытание, связанное с бегом. Нас разделили на две команды и, вручив первым в двух шеренгах деревянные эстафетные палочки, провели на внутренний дворик. Правила челночного бега оказались необычными: с каждым новым бегуном дистанция увеличивалась таким образом, что последний член команды должен был пробежать от начала эстафеты до ярко-красного конуса и обратно то количество раз, что соответствовало его порядковому номеру в шеренге, умноженному на два, плюс десять. Так, мне, оказавшейся предпоследней, выпадало пробежать туда обратно сорок два раза. Мы с Рут и Даррой оказались в разных командах. Дарра был третьим по очереди в правой шеренге, Рут — четвертой с конца. За мной в правой шеренге оказался врожденный Бесстрашный, юркий коротыш с вздыбленными волосами. Он вселял надежду на то, что может сократить отставание в случае провального забега всей команды. Передо мной стоял, уткнувшись взглядом в землю, Молчун. Подстрекаемые конкуренцией и весельем, мы кричали, поддерживая своих бегунов, и фукали на другую команду; хлопали каждому финишировавшему и хором повторяли «Вставай! Давай! Вставай! Давай!» каждому поскользнувшемуся на мелких камешках при повороте. Левая команда — с Рут и Даррой — отлично стартовали, сам Дарра пробежал свои шестнадцать кругов молниеносно быстро и легко. Но уже с шестого бегуна — тучной девушки с взмокшими волосами — скорость заметно снизилась, и словно одна неудача повлекла за собой остальные. Три бегуна подряд упали, огибая конус. Наша команда, сначала уступившая противнику, начала догонять его, поначалу вовсе не прибавляя в скорости. Лишь предшествующий Молчуну парень, резко стартовавший (отчего мелкие камешки веером посыпались на нас), не замедлялся и, передав эстафетную палочку Молчуну, словно передал ему и импульс. Безымянный (для меня) и неизвестного происхождения парень с короткой мускулистой шеей бежал удивительно проворно. Я наблюдала за ним с линии старта и на его десятом круге поймала себя на мысли, что восхищаюсь его рвением. А затем мокрая от пота и колючая от налипшей пыли и камешков палочка перешла ко мне. Принимая её из руки Молчуна, я на мгновение встретилась с взглядом его небольших карих глаз. В них было что-то волевое, решительное и вместе с тем теплое. Совсем как мягкая кожа его руки. Без лишней скромности признаю: я хорошо бегаю. Ни в выносливости, ни в скорости мне не откажешь. Я с детства люблю бегать, а последние полтора года заставляла себя устраивать всё более сложные и длинные забеги. По лестницам, по пересеченной местности, по улицам с тяжелым рюкзаком за спиной, под проливным дождем, я никогда не отказывалась бежать. Рванув с места, я присоединилась к единому порыву к победе и, измотанная после сорока двух пробежек на пределе к конусу и обратно, я сунула эстафету последнему Бесстрашному, готовая прикончить его, если он споткнется, упадет или выронит палочку. Но мы победили. Наградой нам стал заход в пятьдесят приседаний и пятьдесят подтягиваний, сменяющихся поочередно. Без передышки. Впрочем, этим же вторую команду наказали. — Справедливость в Бесстрашии на стороне проигравших, — кряхтела Рут, подпрыгивая к турнику рядом со мной. Я как раз сгибала протестующие ноги, приседая. — Но не на стороне здравого смысла, — выдохнула я, резко спохватываясь на ноги. После был ещё один забег на три километра. Трое упали почти сразу, ещё двое сдались после километра. Один из них остался лежать. Позже нам сообщили, что у него остановилось сердце.