Проклятые вечностью

      В серебряной тюрьме Анна перенесла все страдания, которые могут перенести узники, попавшие в преисподнюю и забытые там, в одном из темных подземелий. Шаткое перемирие, заключенное с вампиром, принесло лишь временное облегчение, но сводивший с ума голод разрушал все мосты и вновь ввергал ее бездну страха и боли. Она страдала от каждой минуты, проведенной в этом беспробудном мраке, и поэтому начинала считать каждый час этого вынужденного плена за день, а день за год, абсолютно утратив ощущение времени. Граф, как мог, пытался отвлечь ее от тяжких мыслей, рассказывая некоторые небылицы из своей смертной жизни, но в эти моменты внимание девушки было рассеянным, а иной раз и вовсе отсутствующим, ибо принцесса, не привыкшая к подобным лишениям, начинала чувствовать себя погребенной в этих мрачных стенах, лишенных малейшего проблеска света, будто в сырой могиле. Порой казалось, что она уходила в себя настолько, что просто не слышала его, устремив пустой взгляд на холодную стену. Тогда граф просто прижимал девушку к своей груди, проникая в ее сознание, стараясь утихомирить ее мысли. Но с каждым разом делать это становилось все сложнее, ибо находящееся в преддверии безумия сознание выстраивало перед ним непроходимую стену, сломать которую он не решался, опасаясь ввергнуть несчастную еще в большую пучину отчаяния, ибо унесенный в вымышленный мир рассудок мог не вынести столкновения с жестокой реальностью.       К несчастью, их не посещали тюремщики, поэтому выторговать некоторые привилегии, положенные именитым узникам, не представлялось возможным. Даже крысы, облюбовавшие эту камеру, с недавнего времени начали обходить ее стороной, чувствуя опасность, исходившую от таинственных арестантов.       Виктор не просчитался: голод, страх и тьма сделали свое дело — Анна была на грани сумасшествия. Она взывала к своим врагам, молила графа подарить ей быструю смерть, проливала горькие слезы у него на плече, но все, казалось, были глухи к ее призывам. Поэтому, исчерпав все человеческие средства, принцесса обращалась к Богу. Она не знала, имели ли право подобные ей взывать к Всевышнему, но лучик надежды, все еще тлеющий в недрах ее сознания, отчаянно боролся с подобными сомнениями. В эти мгновения границы исчезали и все благочестивые мысли, которыми жил ее несчастный разум, придавленный тяжелым бременем горькой судьбы, оживляли ее душу и сердце; она вспоминала молитвы, которым ее учил церковный пастырь, и находила в них смысл, ранее сокрытый. Отныне эти нестройные четверостишия не были пустым набором слов — горе и страх придали им глубокое сакральное значение, хотя бы ненадолго приносившее покой ее душе. Она молилась не с усердием, а с неистовством, граничившим с религиозным фанатизмом, но в эти моменты даже Дракула старался не прерывать ход ее мыслей, сдерживая ехидные замечания.       Поначалу, молясь вслух, девушка пугалась собственного голоса: каждый звук, отражающийся от стен, казался ей чужим и неестественным, оттого она впадала в какое-то оцепенение при каждом произнесенном слове. В иные моменты ей даже приходили пугающие видения загубленного прошлого, воскресшего перед ее измученным взором, как горькая насмешка высших сил, но, несмотря на это, Анна продолжала вторить священные слова, надеясь, что Господь вернет ей свою милость. Однако жаркие молитвы не приносили желаемого результата, узники все равно оставались в тюрьме, тогда дух ее омрачался, а кровавая пелена слез застилала глаза.       В такие моменты она понимала, что ничто не может продолжаться вечно и искреннее, как ей казалось, благочестие сменялось злостью на Господа и на весь окружающий мир. Она извергала богохульства и проклятия, от которых даже Дракулу начинало колотить мелкой дрожью, смешанной с раздражением. Принцесса упорно твердила себе, что ненависть и интриги утопающих в крови вампиров низвергли ее в пучину этого ада. Она кляла Виктора, кляла Дракулу, кляла Мираксиса и всех старейшин, кляла всех вампиров, когда-либо ступавших по земле, она ненавидела даже Ван Хелсинга, о котором, к собственному стыду, почти не вспоминала до этого. Принцесса искренне желала смерти каждому из них, мысленно предавала их самым страшным пыткам, какие только могло нарисовать ей объятое безумием воображение, но ни одна казнь не казалась ей подходящей для этих чудовищ. Ибо смерть, какой бы мучительной она ни была, всегда приносила умиротворение, а они, все те, кто обрек ее на эти невыносимые страдания, не достойны смерти. Они должны гореть, вечность провести в огне! Но вскоре ярость сменилась обреченным оцепенением, в котором рождались мысли о самоубийстве, однако тот хрупкий остаток веры в высшую справедливость не позволял ей привести свой план в исполнение, а потому она начинала провоцировать Дракулу, искренне надеясь на то, что он сможет сделать то, на что у нее не хватало воли.       На шестой день исступление сменилось раскаянием с мучительной примесью стыда. Она боялась даже посмотреть на графа, мысленно прося у него прощения за то, что не сумела совладать со своими эмоциями, поддалась этому безумию, разрушила хрупкий мир, установившийся между ними. Негласно принцесса поклялась и себе, и ему в том, что никогда не позволит подобной слабости, никогда не сделает так, чтобы глаза врагов горели от превосходства. Девушка нашла некое утешение в этой мысли. Тогда все ее горести, все страдания, вся вереница призраков, которую они влачили за собой, казалось, растворились в темноте, уводя следом за собой ангела смерти, затеявшего эту бесчестную игру. В тот же миг она почувствовала, как вампир притянул ее к себе, накинув ей на плечи изодранный сюртук.       Граф все понимал, чувствовал ее обреченность и страх и ненавидел себя за то, что не мог облегчить ее страдания. В эти минуты он готов был отдать Виктору без остатка свою кровь, лишь бы освободить Анну, но старейшина, видимо, решил основательно их помучить. Он прекрасно понимал, что новообращенному вампиру, лишенному пищи, едва ли удастся протянуть и пару дней в голодной агонии, а потому затягивал с приходом, пытаясь сломить их волю. Виктор победил и упивался своей победой, наблюдая за страданиями несчастной девушки, заставляя графа в очередной раз пройти по замкнутому кругу и потерять самое дорогое свое сокровище. — Прости меня! — прошептала Анна, коснувшись губами его шеи. — Будь мы на войне, меня бы давно расстреляли за то, что я пытаюсь посеять панику в рядах солдат. — Именно поэтому женщин и не берут на войну! — еще тише ответил он, целуя ее в макушку. — Не правда, бывали исключения! — И многих, кроме Жанны Д’Арк, ты можешь назвать?       При всей своей простоте, ответить сходу на этот вопрос Анна не смогла. На ум приходили легендарные воительницы Древней Эллады, героини прочих мифических сказаний, не имеющих никакого отношения к реальной жизни, но ни одной исторической личности. В очередной раз вампир загнал ее в угол, а она не знала, что ему ответить, а потому ей не оставалось ничего, кроме как признать свое поражение и отступить, уводя его мысли в другом направлении. — Я не хотела говорить тебе всех этих слов! — Хотела... и говорила, — спокойно сказал он. — Более искренние проклятия в последний раз я слышал лишь при жизни! От собственного отца! — Но почему ты не остановил меня? — Убить единственного сокамерника и провести вечность в одиночестве в четырех стенах? Я не настолько глуп, — с шутливой улыбкой произнес он. — Ну а если серьезно, все узники проходят по одной и той же тропе. Поверь, я был на твоем месте, и не один раз. — Я испугалась, я не знала, как преодолеть эту боль, которая от голода будто выворачивает душу наизнанку, обнажая то, что должно быть сокрыто в дальних уголках сознания. Но хуже всего даже не голод — благодаря тебе, он становится сносным, — куда ужаснее моральный страх перед ним. — Способность справляться с подобной болью — есть величайший дар и в то же время величайшее проклятие нашего ума, ибо зачастую приходится слишком многое за это отдать. — И все же, как от нее избавиться? — Представь, что ты стоишь на перекрестке двух дорог — это говорит о том, что тебе открыты четыре стороны света. Первая дорога — это сон, то есть маленькая смерть. Он предлагает нам убежище от мира и его боли, ускоряя течение времени, рисуя эфемерные картины счастливого будущего. Будучи вампиром, ты можешь уснуть в одну эпоху, а проснуться в другую, залечив свои физические и душевные раны. Сон — коварный посланник Морфея, отделяющий и отдаляющий бессмертных от того, что причинило им боль. С людьми происходит то же самое: раненые часто теряют сознание, а узнавшие дурные новости падают в обморок. Так разум защищает себя от боли и страданий. Этот путь избрал я, ибо терзания и приступы паники, увы, не помогут нам выбраться отсюда. Второй путь — это путь забытья. Иногда душевные раны бывают слишком глубоки и не поддаются исцелению. К тому же, память часто причиняет боль, и изменить это мы не в состоянии, точно так же, как не в состоянии изменить прошлое. Пословица гласит, что время лечит, но это ложь. Многие проносят свою боль сквозь века, но рана по-прежнему ноет, если до нее дотронуться. «Порой забвение лучше!» — так при встрече мне сказал Ван Хелсинг и выбрал эту тропу. А вот по третьему пути пошла ты, но, слава Дьяволу, вернулась обратно, ибо эта дорога ведет к безумию. Зачастую на нашу долю выпадают такие испытания, которые наш разум просто не может вынести, тогда он находит убежище в своем вымышленном мире, скрываясь от реальности... — Почему ты замолчал? Ведь осталась еще четвертая дорога! Куда она ведет? — А ты не догадываешься? — Смерть?! — робко поинтересовалась она, поднимая на него глаза. — Именно! Последнее прибежище измученной души. Большую часть смертной жизни я кочевал из одной темницы в другую, пока смерть не освободила меня, а Дьявол не наградил новой жизнью. Только тогда я почувствовал истинный вкус свободы. — Но разве бессмертие принесло тебе счастье? — Скажем так, оно сделало меня менее несчастным. Какое-то время я с упоением смотрел за тем, как мои враги обращаются в прах, а потом... потом я устал. Оказалось, что мести было недостаточно для того, чтобы жить, и я попытался предать вечности какой-то иной смысл. Столетия отрицания человеческого начала, научные опыты, погоня за властью, сделки в угоду своему тщеславию и, разумеется, женщины. Подумать только, и всё это вершилось для того, чтобы на финишной прямой понять, что все это время я хотел быть всего лишь человеком, самым обычным человеком. — Ты намного больший человек, чем тебе кажется! — Неужели принцесса делает мне комплимент? — Я, правда, тебе искренне благодарна. Если бы тебя не было, я, наверное, сошла бы с ума. — Если бы меня не было, ты бы не попала в такую ситуацию! — возразил он. — Наверное, потому что не появилась бы на свет! — Я бы на твоем месте не копал так глубоко, — с улыбкой проговорил Дракула. — Просто мне не так часто удается запрыгнуть в лодку, путешествующую по потоку твоих мыслей. — Поверь, это к лучшему. Некоторыми тайнами можно поделиться, а о некоторых лучше промолчать, в одиночку неся это тяжкое бремя, чтобы оно не могло причинить боль тем, кто тебе дорог. — Все тайны когда-нибудь станут явью. — Надеюсь, это произойдет в тот момент, когда ты будешь готова их принять. Тебе лучше лечь, как я уже говорил: сон — лучшее лекарство, — сказал Дракула, усаживаясь на полу около каменной скамьи. Постояв некоторое время в нерешительности, Анна подошла к нему и, бросив сюртук на холодные плиты, легла на изодранную ткань, положив голову на колени графу. Наконец она была вынуждена признать, что устала плыть против бушующего течения, бороться с собственным сердцем — если река несет ее прямиком в объятия вампира, она покорится ей. Уж лучше сразу броситься в омут, чем медленно тонуть, захлебываясь из-за собственного упрямства.       Сон пришел мгновенно, обрывая мысль на лету, окутал теплым, невесомым облаком... Еще ни разу в жизни ей не было так хорошо и спокойно, казалось, что ложем ей служил не холодный пол, а пуховая перина, темницей — не смрадные казематы, а королевские покои. В этом состоянии путешествовать по реке сновидений оказалось истинным удовольствием. Окутанный туманом разум посылал ей все новые видения, оживлявшие счастливые воспоминания или будущие перспективы. После всего случившегося это казалось настоящим волшебством, поэтому она до конца хваталась за осколки этого чуда, когда внутренний голос, будто будильник, зазвенел у нее в голове, возвращая ее к реальности.       Однако на этот раз пробуждение не было столь мучительным и болезненным, как в предыдущие ночи. Открыв глаза, Анна увидела спящего мужчину, держащего ее в своих руках. Она и не заметила, что во сне практически забралась на него, устроив голову на широком плече. В это мгновение девушка поняла всю прелесть пробуждения первой: если раньше, столкнувшись с его взглядом, принцесса стыдливо уводила глаза в сторону, то теперь она могла себе позволить без стеснения любоваться его мужественным профилем, обращая внимание на детали, ранее сокрытые от ее глаз. Иссиня-черные волосы, обычно сколотые в хвост стальной заколкой, сейчас свободными прядями падали на плечи, глубокая морщинка между бровей, появлявшаяся, когда он хмурился, разгладилась, а на лицо легла печать умиротворения, сопутствующего приятным сновидениям. В этот миг, глядя на вампира не затуманенным ненавистью взглядом, Анна была вынуждена признать, что мужчина был красив. И дело было не в природной притягательности вампиров, а в истинной, человеческой красоте, которая отражалась на его лице во время сна. — Ты так на мне дыру взглядом просверлишь! — тихо произнес он, заставив девушку вздрогнуть от неожиданности. От этого Анна почувствовала себя преступницей, застигнутой на месте преступления, но быстро сумела взять себя в руки. — Прости, я... я думала, что ты спишь! — Ты думала только об этом? — не открывая глаз, произнес он. — Нет, — после некоторого молчания, проговорила принцесса. — Я думала о том, что больше не хочу просыпаться, не ощущая тебя рядом! О том, что вступила в ужасную схватку с собственным сердцем и проиграла! О том, что пора и мне выбросить белый флаг. — Даже так? Могу ли я это расценивать, как признание в любви? — с некоторой долей ехидства поинтересовался он.       Ответить Анна не успела, потому что в эту секунду тишину разорвал скрежет открывающейся двери. Девушка попыталась подскочить, но вампир удержал ее, притянув к себе. — Не вздумай вставать, слишком много чести для труса, который осмелился прикрываться женщиной, чтобы спасти собственную шкуру! — Никто еще не умер от того, что преклонил колена. Вставший на колени может подняться вновь с оружием в руках, а тот, кто этого не сделал, останется мёртвым, вот и вся хитрость, — возразила она. — Неужели я слышу эти речи от воинственной принцессы? Эта страна осталась независимой только потому, что я не преклонился ни перед турками, ни перед венграми, а Виктор... он нас убьет независимо от того, насколько низко ты под ним прогнешься! В прямом смысле! — сверкнув глазами, проговорил Дракула. Эти слова показались Анне настолько оскорбительными, что ее рука взметнулась вверх и замерла в нескольких сантиметрах от лица вампира, заключенная в его стальной хватке. Перевернув ее ладонь тыльной стороной, граф запечатлел на ней скользящий поцелуй и положил на ее колено.       Анна понимала, что Владислав был прав, но открывавшаяся дверь стала для нее лучиком спасительной надежды, который она никак не могла отбросить в сторону.       Свет от факелов ворвался в объятую мраком темницу, а следом за ним вошел и Виктор, окруженный тринадцатью телохранителями в лучезарных доспехах с летучими мышами на кирасах, укрытых черными плащами, и двуручными мечами наперевес. На лице старейшины красовалась издевательски надменная улыбка, он презирал всех и все свое презрение готов был обрушить на несчастных узников, едва державшихся на ногах. — Я вижу, ты к нам явился при параде! Не слишком ли много блеска для этой конуры? — одарив Виктора такой же ядовитой улыбкой, произнес Дракула. — Я смотрю, что неделя голодовки не сделала тебя более сговорчивым! — Полагаю, ты пришел сюда не для того, чтобы обмениваться любезностями, не пора ли перейти к сути? — За неделю суть вопроса не изменилась. Тебе известно, зачем я пришел! — Ну, так зайди и попробуй забрать это самостоятельно, не прячась за спинами своих охранников. — Зачем драться за то, что ты очень скоро отдашь мне добровольно. После твоего горького фиаско на совете кланы собираются в крестовый поход против тебя. — Меня многие недолюбливают, — равнодушно произнес Дракула. — Но ты еще не знаешь главного: ты совершил злодеяние, после которого тебе не подаст руку помощи ни один бессмертный. Ты посмел уничтожить совет старейшин в полном составе. Тебе известны наши законы!       В этот момент Дракула все понял: его кровь была лишь поводом к началу войны, поводом собрать старейшин, а истинной причиной была, как и всегда, власть. Виктор блестяще разыграл свою партию: независимо от исхода событий он был в выигрыше. Если бы на совете граф решился отдать свою кровь — вампирам бы удалось завладеть его могуществом, но он предпочел бегство, а значит, было проще простого повесить на него этот грех, убив всех свидетелей. Но в этом суждении существовало одно «но», и оно не давало ему покоя. В этой мозаике явно не хватало фрагментов. А именно: при любом раскладе Виктор бы не вкусил его крови, выходит, ему было обещано нечто иное, в качестве платы за успешно разыгранное представление, но режиссером этого действа мог быть только один из старейшин, ибо только древний вампир может убить себе подобного, не прибегая к черной магии и прочим ритуалам. Мираксис был прав — дело пахло предательством и змея добралась до самой верхушки темной иерархии, но все еще не открыла свою личину. — Что тебе пообещали? — едва сдерживая нахлынувшую на него злобу, бросил Дракула. — О, я не понимаю, о чем ты говоришь? — деланно разводя руками, проговорил Виктор. — Что тебе пообещал один из старейшин за весь этот фарс? Власть? Кровь? Силу? — Мой друг, все старейшины мертвы, ты сам их убил, а я... я лишь выполнил свой долг и доблестно служил нашему сообществу. Ты будешь здесь до тех пор, пока новый совет, если конечно он соберется, не решит что с тобой делать, — расплывшись в превосходящей улыбке, произнес старейшина, а потом, подойдя в плотную к решетке шепотом добавил: — но, если ты выполнишь все мои условия, возможно, в одну из ночей дверь в твою темницу окажется не заперта. — Мою вину еще придется доказать! — О, в этом даже не сомневайся! — подбросив вверх стеклянную колбу, изобретение Карла, ухмыльнулся он. — Тебе ведь неизвестно, что это за вещица? — Уж просвети! — презрительно усмехнулся граф. — Это изобретение сделано в мастерских Ватикана. Интересная игрушка, способная породить свет в несколько раз превышающий яркость солнечного. Для нас весьма опасная штуковина, древнего, конечно, не убьет, но изрядно ослабит. Ее привез с собой некий охотник на вампиров... — Ван Хелсинг! — одними губами произнесла Анна, но этот шепот все же был услышан. — Именно. Но на этом новости еще не заканчиваются. Любой, кто жил в пятнадцатом веке помнит полулегендарную историю о том, как двое неразлучных друзей восстали против гнета турок-мусульман, защищая эти земли и нашу веру. И вот спустя четыреста лет они объединились вновь, чтобы уничтожить и поработить вампирское сообщество. Очевидно, Святой Орден, выбрав наименьшее зло, предпочел одного вампира сотням других. Как тебе расклад? — Это лишь глупые фантазии выжившего из ума старика! — Доказательства на лицо, а все свидетели к этому времени будут в могиле. Чтобы доказать свою невиновность, тебе придется пожертвовать собственной кровью, а учитывая то, что я к этому времени буду в совете, мы вернемся к исходной точке этого спора. Свидетельствовать можете лишь ты, принцесса и охотник, но едва ли они смогут пережить неделю без еды, особенно учитывая то, что я отдал распоряжение потравить всех крыс в замке. Так что питаться вам будет нечем. Ты протянешь месяц, может больше, прежде чем уйдешь в вековой сон, а вот она, — Виктор кивнул в сторону Анны. — Что касается Ван Хелсинга, ты сам скоро все поймешь!       Виктор взмахнул рукой и трое убийц Теней, облаченных в длиннополые плащи, скрывавшие их лица, втолкнули в темницу закованного Гэбриэла. Первым порывом взбешенного охотника в тот миг было желание обратиться зверем и разодрать в клочья Дракулу, а дальше будь что будет, но, увидев на его руках Анну, льнувшую к плечу, гнев сменила горечь, а решимость — смятение. Не было похоже, что вампир принуждал ее к подобной близости, но в то же время разум отказывался признавать то, что это было собственное волеизъявление принцессы. Как бы то ни было, какие бы страсти и сомнения не терзали в эту минуту его ум, единственно верным решением было ожидание, поэтому, смирив свои чувства, он постарался успокоить бушующую плоть и волка, рвущегося наружу, ибо чем сильнее он напрягал мышцы, тем сильнее наручники впивались в кожу, пропуская в кровь ядовитое серебро. — Развлекайтесь, я проведаю Вас через пару дней! Надеюсь, к этому времени ты будешь более сговорчив, — бросил он, победоносно сверкнув глазами. — Жалкий выродок, — прошипел Дракула, кинувшись на решетку. В ту же секунду темницу заполнил едкий дым, а решетка раскалилась докрасна, но не поддалась напору. Серебро обожгло его руки, распространив вокруг запах горелой плоти. — Внушительно! Но ты забываешь одно — эта решетка ковалась для тебя! — воскликнул Виктор, наблюдая за тем, как затягиваются раны на ладонях Дракулы. — Еще силен. Нужно подождать, но ты уже проиграл, темнейший, а вот я... мое возвышение только начинается! Как говорится: Veni, vidi, vici!* — Asini exiguo pabulo vivunt.** Ты всего лишь марионетка! — голосом, заставившим Виктора буквально побелеть от злости, произнес Дракула, горделиво подняв голову.       Когда массивная дверь захлопнулась и в подземелье снова воцарился мучительный мрак, Анна кинулась к охотнику. — Ван Хелсинг, — прокричала она, помогая ему подняться. В тот миг во тьме сверкнули серебряные наручники, прозвенев свою обличительную песнь. — Отойди! — прошипел Дракула, притянув девушку к себе. — Неужели ты не чувствуешь, что от него за версту разит псиной?! — Можно подумать, что ты источаешь аромат цветов. В отхожих местах порой пахнет приятнее! — в тон ему отозвался охотник. — Неужели? — недоверчиво произнесла Анна, вглядываясь в своего друга. — Он теперь оборотень! — едва сдерживая смех, проговорил Дракула. — Бог милостив! В нашем полку прибавление! Какая ирония судьбы — великий сценарий небес. Все борцы за веру разом перешли на темную сторону и оказались заключены в темницу в ожидании суда бессмертных! Очевидно, Творец заскучал, раз решил разыграть подобную комедию. — Скорее уж драму с трагическим концом! — прорычал Ван Хелсинг, кидаясь на своего врага, но тут же согнулся пополам от неконтролируемой боли, почувствовав руку Дракулы, сомкнувшуюся на его шее. — Ты забываешь одно, мой друг, оборотни беспрекословно подчиняются мне после того, как минуло их первое полнолуние, — отшвырнув его в сторону, проскрежетал вампир. — Довольно! Вы что не понимаете, что Виктор только и ждет, что вы убьете друг друга. Кто бы ни пострадал, он будет счастлив! — вмешалась Анна. — Несмотря на ненависть, сейчас мы должны работать вместе, ибо враг у нас общий! — Красиво говоришь, жаль только твои слова не раскроют нам двери к свободе! — заметил Дракула, возвращаясь на свое место. — Мои слова не откроют, а вот твои слова могут! — Чтобы я ему ни посулил, живыми отсюда нас никто не выпустит. Те воины в черных мантиях, которые притащили сюда нашего горе-волка — это убийцы Теней. Судя по всему, их призвал кто-то из древних, тот, кто убил остальных старейшин и заключил сделку с Виктором. — Но кто? — присаживаясь на скамейку подле него, произнесла Анна. — Если бы я знал! — Ее зовут Мирабелла Найт! — коротко ответил Ван Хелсинг, доставая из голенища сапога маленький ключик от наручников. — Откуда ты знаешь? — как громом пораженный, спросил граф. — Я видел ее ночью у дальней башни в компании Виктора и пары вампиров из его клана. — Белла не явилась на суд старейшин, я думал, что она стала первой жертвой заговора, а оказывается, единственной выжившей. Именно ее место занял Мираксис в совете. Это объяснило бы многое. Она всегда отличалась своим честолюбивым тщеславием, но я никогда бы не подумал, что она решится на подобное. Допустим, Мирабелла решает захватить власть в совете Черной Вуали, но все старейшины разбрелись по свету. Если они начнут исчезать по одному, возникнет много вопросов, прочие же станут перестраховываться и добраться до них станет еще сложнее. А значит, ей нужен союзник. Зная о моей непрекращающейся розни с Виктором, она инициирует похищение монстра и как следствие суд. Сам по себе он бы не заинтересовал никого, но чтобы все выползли из своих укрытий, была сделана приманка — моя кровь. Они просто не смогли устоять перед соблазном. А остальное не трудно додумать: колба была способна убить предводителей кланов и ослабить древних. А дальше дело за малым — добить лежачих, будучи одной из древних, Белла прекрасно справилась с этой задачей. Как итог: Виктор получает место в совете и монстра в качестве трофея. Это позволит ему возвыситься над главами собственного клана и раз в двести лет не уходить в столетний сон, а Мирабелла получает безраздельную власть, сбросив на меня груз ответственности. Однако она понимала, что удержать меня здесь будет непросто, а потому призвала убийц Теней. — Но кто такие эти убийцы Теней? Вампиры? — не сдержав любопытства, спросила Анна. — Они бессменные обитатели Пустоши Каинитов. По легендам это безликие и бездушные демоны, созданные Каином, для того, чтобы поддерживать порядок в мире бессмертных. Другими словами, палачи вампиров, покидающие свою обитель лишь по зову древних. Их нельзя убить, от них нельзя скрыться в этом мире, но лишь немногие вампиры решаются их призывать. — Почему? — спросил Ван Хелсинг. — Они питаются жизненной силой призвавшего их. Как только его энергия подходит к концу, убийцы возвращаются обратно, но тут есть одна тонкость — точка невозврата. Если они заберут слишком много энергии, Мирабелла может умереть до того, как успеет отправить их назад. Поэтому надеюсь, что они здесь не задержатся надолго. — Но что будет, если все-таки задержатся? — Понятия не имею, но, лишившись контроля, они ввергнут оба мира в хаос, пройдутся по земле, как Всадники Апокалипсиса, уничтожая и людей и вампиров. — Господь сохрани, мы должны... — проговорил Ван Хелсинг, осенив себя крестом. — Господь?! — с усмешкой перебил его Дракула. — Господу ты обязан своим подарочком! Должны? Мы ничего не должны Всевышнему! Чувство долга подобно груде тяжелых камней, которые тяжкой ношей привязаны к твоей шее, не давая воспарить! Сбрось их с себя, как ненужный груз, пока они не потащили тебя ко дну! Для кого ты несешь это бремя? Для Бога? В самом деле, для Бога? Но зачем? Твой Бог подобен избалованному ребенку, жертвующему жизнями, как фигурами на шахматной доске. Он далеко не так милосерден, как принято считать! Уж поверь! И ради него ты собираешься умереть? Ради него решил бросить вызов мне или Виктору? А что взамен? Проклятие и адские муки? — Рисковать жизнью ради того, во что веришь — это благословение небес, а не проклятие преисподней. Произошедшее со мной лишь очередное испытание моей веры. — А я смотрю, в Ватикане над тобой хорошо поработали: засеяли разум семенами заблуждения, пытаясь взрастить в нем древо глупости! Браво! У них получилось! — Довольно! Спор нас ни к чему не приведет! — возразила Анна, вставая между мужчинами, готовыми вцепиться друг другу в глотки. — А к чему ты, собственно, хочешь прийти? — возвращаясь на свое место, проговорил Дракула. — Расскажи нам о Пустоши Каинитов? Что это за место? — Это обитель проклятых. Своего рода рай для вампиров. Место, где все началось! Вы знакомы с легендами о первых детях ночи? — Нет! — в один голос отозвались Анна и Гэбриэл. — Согласно мифам, самым первым из рода вампиров был Каин, убивший собственного брата в порыве зависти. За это преступление он был проклят Создателем и собственным отцом и изгнан безжизненную пустыню, откуда, будто сквозь зеркало, он был вынужден наблюдать за жизнью людей, не имея возможности вернуться обратно. Но не изгнание стало его наказанием, а вечная жизнь в страхе перед солнечным светом и кровавая жажда, которой он не мог сопротивляться. Во время своих скитаний он встретил еще одну могущественную изгнанницу — ведьму Лилит. — Первую жену Адама? — поинтересовалась Анна, с любопытством впитывая каждое его слово. — Да, — кивнул граф. — По преданию она была не только искусной колдуньей, но и коварной соблазнительницей. Именно она научила Каина с помощью заклинаний преодолевать божественный барьер и возвращаться в мир людей. Поначалу он не желал создавать подобных себе, считая, что ни один человек не заслуживает подобных страданий, но так же, как и любого бессмертного его снедало жгучее одиночество. Он решил создать себе трех сыновей, а те в свою очередь, еще тринадцать. Но как это часто случается в нашем мире ни дети, ни внуки не оправдали надежд своего отца. Печальная ирония! Никто из них не желал жить в мире с людьми, их мятежные души блуждали по свету, оставляя после себя лишь смерть и реки крови. Каин пришел в ярость от такого поведения своих отпрысков и ввел табу на создание вампиров. Он заявил, что никогда больше бессмертные не будут править открыто. Сделал так, что его потомки были вынуждены скрываться среди людей и скрывать свою природу от своей добычи. Он был уверен, если его план удастся, через несколько десятилетий смертные будут знать о вампирах только из легенд…. Но вам ли не знать, что запретный плод всегда сладок. Его отпрыски подняли бунт против тирании деспотичного отца, став основателями первых тринадцати кланов. Со временем был образован четырнадцатый — клан Виктора, но они придерживаются иных корней. Старейшины распространяют легенду о том, что основателя их рода покусала летучая мышь, наделив его сверхъестественными способностями, которые он передал своим потомкам. И совсем недавно по меркам бессмертных появился мой клан. Надеюсь, эту историю рассказывать не придется? За исключением некоторых нюансов вы должны быть не плохо осведомлены. — Но что случилось с самим Каином? — Одни уверяют, что после бунта своих потомков он сгинул в Геенне, чтобы больше никогда не возвращаться, другие же говорят, что он, подобно убийцам Теней, схоронился в Пустоши Каинитов. По мнению многих, за ним следом отправились и вампиры второго поколения. С тех пор их больше никто не видел. Что касается остальных тринадцати, то их потомков ты могла видеть в ложах во время суда, сами же они так же растворились в дымке легенд, наплодив десятки себе подобных. Разумеется, каждое последующее поколение было слабее предыдущего. Те, кто ходят по земле сейчас, лишь жалкие призраки, не сохранившие и тени величия своих создателей. С возрастом их сила растет, но им не дано достигнуть истинного могущества, а вот мне это по силам! — А старейшины совета Черной Вуали? Кто они такие? Внуки Каина? — поинтересовалась Анна. — Ну что ты... точную историю не знает никто, зачастую даже сами древние, но я полагаю, что это пятое или шестое поколение. — А дальше? — Дальше... Со временем кланы обособились друг от друга, у каждого из них появились свои умения и навыки. А дальше была война бессмертных. Вампиры тщеславны и властолюбивы ничуть не меньше, чем люди. У нас тоже есть своя иерархия. Годы мира сменялись столетиями войны и так до бесконечности. Однако не все наши собраться посвятили себя погоне за властью. Были и те, кто пошел по пути чистого знания. Именно благодаря их нескончаемым поискам, до нас дошли обрывки древних легенд. Многие из них посвятили бессмертие поискам врат, за которыми находится Пустошь Каинитов. — И как туда можно попасть? — спросил Ван Хелсинг. — Ишь куда замахнулся! — ухмыльнулся Дракула, одарив бывшего друга надменным взглядом. — Есть древняя легенда о золотой скрижали Лилит, сокрытой в одной из пещер на горе Арарат после всемирного потопа. Предание гласит, что Каин своей кровью начертил на ней карту, которая откроется лишь избранным, обладающим великими знаниями и великой силой, но это лишь древние сказания. Насколько мне известно, никто и никогда не видел священную пластину, а значит, ни один вампир из этого мира, за исключением детей Каина, не бывал в этих таинственных владениях. Все что мы имеем — это лишь скудные легенды, окутанные дымкой тайны. Никто уже и не берется наверняка утверждать, существовал ли этот портал в реальности или это лишь фантазии мечтателей. — А как же убийцы Теней? Как они проходят этот барьер? — Это совсем другое. Они были «рождены» в Пустоши, в нашем мире являясь лишь гостями. Их можно призвать, но никто не знает, по какой дороге они будут возвращаться обратно. Это тайна, сокрытая семью печатями. — А если Мирабелла не справится! Сможет ли их изгнать другой вампир? — задумчиво произнесла Анна. — Не знаю. Ритуал сложен, не всякий древний способен на это! Признаюсь, никогда не питал слабости к изучению магии и прочих оккультных наук. У каждого бессмертного есть свои увлечения. — И какое же увлечение у тебя? — прорычал Ван Хелсинг, устраиваясь напротив него. — Очевидно, воскресать! — с презрительной ухмылкой, выводившей из себя, проговорил вампир.       Дракула замолчал, но никто больше так и не решился нарушить тишину, погрузившись в тягостные думы. В их душах зародилось какое-то смятение, какая-то совершенно абсурдная нерешительность, сковавшая тела, не дававшая вымолвить и слова.       Анна пыталась смирить бушевавшие в ней эмоции от неожиданной встречи с Ван Хелсингом, даже ее страх перед заключением на время отступил, уступая место почти осязаемой неловкости. Искоса поглядывая на нежданного гостя, она боялась открыто посмотреть ему в глаза, стыдясь собственных поступков. За последние несколько недель она настолько погрязла в своих проблемах, что абсолютно позабыла о человеке, который не жалея жизни пришел ей на помощь, и теперь принцесса ощущала себя предательницей, переметнувшейся на сторону врага.       Ван Хелсинг, в свою очередь, так же чувствовал себя не в своей тарелке. До последней минуты он старался не думать о словах Селин, отказывался признать ее правоту, надеясь, что у него получится вернуть принцессе былую жизнь, но, увидев ее в объятиях графа, неконтролируемый приступ ревнивой злости всколыхнул в нем эмоции, о которых раньше он старался не задумываться. Но сильнее всего была горечь от того, что он не смог выполнить свой долг. Дракула получил контроль над его разумом, превратив в послушную марионетку, готовую выполнить любое его приказание. Пожелай вампир из прихоти понаблюдать за тем, как его давний враг бросается на серебряную решетку, охотник не сумеет воспротивиться его воле. Осознание собственного бессилия душило его сильнее петли на шее, заставляя клокотать изнутри. В довершение ко всему, прошлое не дававшее ему покоя, будто оживало в присутствии вампира, воскрешая в памяти бессвязные образы не только сражений пятнадцатого столетия, но и глубокой древности, что породило в его разуме десятки новых вопросов. Возможно, он тогда и погорячился! Забвение было не лучшим выходом из сложившейся ситуации, ибо с каждым днем оно сводило его с ума все больше. Казалось бы, нужно было просто спросить, но слова комом застревали у него в горле, стоило ему только посмотреть на графа. Каждой клеточкой своей души он желал знать правду, но одновременно с этим и страшился её. Он не знал, что заставило его поднять меч против безоружного. Не знал о том, какая расплата последовала за нарушением священной клятвы. Он не знал ничего и боялся этого знания.       Исподтишка взглянув на запястье Дракулы, Гэбриэл увидел глубокий шрам на левой руке, расчертивший вену, такой же шрам, как у него самого. Проведя пальцем по белесому рубцу, Ван Хелсинг почувствовал сильное жжение, прошедшее так же неожиданно, как и началось. Подняв застывший в немом вопросе взгляд на вампира, он с изумлением увидел, что граф подобно ему перехватил запястье, поспешно застегивая манжет на шелковой сорочке, но, встретившись с его холодными глазами, так и не решился облачить свои мысли в слова.       Владислав так же был далеко не в восторге от встречи со своим бывшим товарищем. Отчасти из-за воскресшего в душе духа соперничества, отчасти из-за нахлынувших на него воспоминаний о смертной жизни, которые он пытался навеки запрятать в дальних уголках своего сознания но, наверное, самой раздражающей причиной было равномерное сердцебиение охотника. Оно отдавалось в мозгу, как похоронный набат, пробуждая туманящую разум жажду. Это навязчивое чувство лишало спокойствия и не давало сконцентрироваться на решении насущной проблемы. Однако, будучи от рождения человеком достаточно практичным, а в смерти лишь укрепившись в этом качестве, вампир нашел в присутствии Ван Хелсинга и положительную сторону — в случае крайней необходимости он мог рассчитывать на достаточно сносный обед! Как бы то ни было, времени у Анны оставалось все меньше, хотя принцесса отчаянно пыталась быть верной своей клятве и не показывать боль, терзавшую ее от голода, а решение все не приходило. * Veni, vidi, vici — латинское выражение, слова, которыми, как сообщает Плутарх в своих «Изречениях царей и полководцев», Юлий Цезарь в 47 году до н.э. уведомил своего друга Аминция в Риме о победе, быстро одержанной им при Зеле над Фарнаком, сыном Митридата. ** Asini exiguo pabulo vivunt — латинское выражение «ослы удовлетворяются скудным кормом», употр. при характеристике чьей-либо невзыскательности.

***

      Однако не только эта троица терзалась мучительными размышлениями, лишавшими покоя. Было в замке еще одно существо, погрязшее в своих сомнениях. Так же, как и остальные, Селин стояла на перепутье, подбрасывая вверх монетку судьбы, но только выбирать ей приходилось не между орлом и решкой, а между любовью и долгом. Разум упорно твердил девушке, что она сделала все так, как и должна, но сердце уверяло что, возможно, она совершила ошибку. Это была вечная проблема выбора, лишающая воли. Казалось бы, все просто — однажды избрав свой путь, следуй ему до конца, не останавливаясь, иди вперед, но, сделав несколько шагов, она возвращалась к исходной точке, в очередной раз пытаясь принять судьбоносное решение. Несколько дней назад она без сомнения бы выбрала долг, но сейчас ее решимость омрачала горечь недоверия.       В ее глазах Виктор был непогрешим. В своих решениях старейшина всегда руководствовался высшим благом клана, преумножая его богатства и расширяя сферы влияния. Будучи необычайно мудрым и хитрым одновременно, он всегда добивался желаемого, но самое главное — он был добр по отношению к ней. Когда оборотни растерзали всю ее семью, Виктор заменил ей любящего отца, а она, со своей стороны, пыталась стать образцовой дочерью, желая заглушить в его сердце боль утраты. Однако необъяснимые события, произошедшие в особняке, не давали ей покоя. Всю дорогу до убежища она в душе оплакивала потерю своих близких и вот разлучница-судьба преподносит ей нежданный подарок — они живы. Однако, несмотря на это, радость ее была недолгой.       Поведение Виктора, всегда делившегося с ней своими мыслями, сейчас было ей непонятно. Он отказался комментировать трагедию в особняке, обвинял Дракулу в гибели всех старейшин, хотя она собственным глазами видела Мирабеллу Найт; забавы ради решил стравить оборотня и вампира, грозясь заморить голодом в подземных казематах. Но больше всего ее пугало его нежелание допустить нового судебного разбирательства. После того, как они покинули темницу, Селин слышала, как он давал распоряжения Крэйвену, касательно сбора новых глав кланов и выбора новых старейшин. И это было ей не понятно. Зачем нужно затягивать процесс, если ты поймал виновного в тяжком преступлении? Зачем торговаться с ним из-за крови и предлагать побег, если его вина очевидна? Нет, Виктор вел какую-то свою закулисную игру, ставя под сомнение репутацию клана в угоду собственному тщеславию, и это пугало ее. Полюбив вампира, как отца, она не желала видеть его замешанным в кровавых интригах, так как это, в случае поражения, могло поставить крест на его жизни.       С древними нельзя было играть в подобные игры — не случайно они, образовав совет старейшин, обособились от сообщества вампиров, предпочитая проводить века в столетнем сне в пустоте за гранью миров. Они были слишком сильны, чтобы бросить им вызов, слишком высокомерны, чтобы признавать кого-то равным себе, и слишком бесстрастны, чтобы проявлять милосердие. За их тысячелетнюю историю, они вобрали в себя слишком много знаний, прожили слишком много жизней, чтобы сохранить абсолютную ясность рассудка, а потому доверять им было крайне неразумно. Эти мысли заполнили все существо Селин, поэтому она не могла больше выносить эту неизвестность, покорно отсиживаясь в комнате. — Я должна найти Виктора! — проговорила она сама себе. Накинув на плечи черный плащ, девушка покинула свою опочивальню, скрываясь в бесконечных подземных коридорах.       По тоннелям верхнего подземного яруса, отведенного для стражи, гулял завывающий печальную мелодию сквозняк, колышущий пламя факелов, отбрасывающих пугающие отблески на покрытые испариной и плесенью стены. Изредка на ее пути встречались караульные, которые, впрочем, не обращали на нее никакого внимания, занимаясь своими делами. Спустившись на два пролета ниже, Селин оказалась на этаже старейшин. Коридоры здесь были значительно уже, чем наверху, но зато были более обжитыми. На стенах висели старые гобелены с изображением сцен охоты, с бревенчатых перегородок на потолке свисали трофейные знамена, а вдоль арочных проходов стояли массивные масляные канделябры, пылавшие подобно ярким кострам. Дойдя практически до самого конца, девушка убавила шаг, услышав голоса, доносившиеся из дальнего тоннеля. Украдкой подбираясь к своей цели, вампирша старалась не упустить ни слова, пытаясь ухватиться за нить разговора. — Как долго? — раздался мелодичный женский голос, напоминавший звон хрустальных колокольчиков, но отдающий каким-то могильным холодом. Сразу было ясно, что он просто не мог принадлежать живому человеку, но даже для вампира он был слишком далекий, будто звучащий из потустороннего мира. — Я чувствую, что они постепенно утаскивают меня следом за собой. Их слишком много и они слишком сильны. — Я думаю, осталось недолго! Но ты забываешь, что я не могу ускорить течение времени. Терпение — это добродетель! — спокойным тоном проговорил до боли знакомый голос. Выглянув из-за угла, Селин увидела Виктора и Мирабеллу, склонившихся над каким-то ветхим свитком около лестницы, ведущий в покои старейшин. — Но у нас нет больше времени! — Я не зайду в клетку к дикому зверю, пока его клыки остры, а когти не стрижены! И тебе не советую, тем более теперь! — Ты осторожен до трусости! — презрительно фыркнула женщина. — Зато еще жив. Лучше быть живым трусом, чем мертвым храбрецом. Однажды я уже сталкивался со смертью и больше не желаю попадать в ее костлявые руки. — Открою тебе страшную тайну — ты уже давно мертв! — И все же, я могу мыслить, а следовательно — существую. Кланы оповестили о случившемся? — Да. Вокруг стоит страшная неразбериха. Все в страхе разбежались по своим укрытиям, боясь высунуть нос, — с усмешкой произнесла она. — Давненько такого не было. Подумать только, мы обыграли сына властителя преисподней! Надеюсь, его кровь будет стоить затраченных усилий. — А даже если и нет, наш план все равно сработал! Старейшины больше не стоят на нашем пути, осталось одно «но»: как ты объяснишь свое отсутствие на совете и чудесное спасение? — Историю пишут победители! Никто не посмеет потребовать от меня объяснений. Отныне я самая старшая из ныне «живущих» представителей древних вампиров. Я стою выше закона!       От одной мысли о случившимся по спине у Селин прошел холодок. Раньше она даже помыслить не могла о том, что Виктор мог быть замешан в убийстве старейшин, а теперь из его собственных уст услышала признание, перевернувшее вверх дном весь темный мир. Выходит, что он разрушил собственный дворец, уберег свой клан, но уничтожил десятки других вампиров, приехавших на совет. И все это ради того, чтобы добиться своего возвышения. Эта истина оказалась слишком горька для нее. — «Нет, Виктор не мог сам этого сделать! Это они окутали его своими лукавыми посулами», — подумала она, отступая вглубь коридора. Сейчас девушка переживала целую бурю эмоций, позабыв даже о причине своего прихода. Ее разум просто отказывался верить в то, что ее наставник мог по доброй воле пойти на такое злодеяние, а потому она начинала от его лица придумывать оправдания, чтобы хоть как-то объяснить его поступок. За несколько минут девушка будто пережила человеческую жизнь и постарела на тысячу лет, но, зашив в белом саване холодный страх, Селин все-таки решила обнаружить свое присутствие.       Отойдя достаточно далеко, девушка сделала глубокий вдох и, стараясь издавать как можно больше шума, ринулась вперед, но, не пройдя и половину пути, едва не столкнулась с Виктором. — Что ты здесь делаешь, дитя? — Я хотела с тобой поговорить! — Сейчас не самое подходящее время для разговоров. Тебе должно быть уже в подробностях рассказали печальную историю, произошедшую в особняке?! — Как раз об этом я и хотела поговорить: я была в замке и видела разруху, царившую там, но как так получилось, что никто из нашего клана не пострадал? — Это лишь счастливая случайность. За пару часов до трагедии пришли новости о том, что эксперименты Таниса начали приносить результаты, а значит, усиливалась опасность вторжения, тогда я принял решение о том, что большую часть охраны стоит отправить сюда, многие решили последовать за ними, чтобы воочию понаблюдать за процессом оживления мертвого тела. Такое ведь не каждый день увидишь? — положив руку на ее плечо, проговорил он. — Впрочем, у меня сейчас совсем нет времени. Наш мир находится в преддверии войны, кто-то должен объединить кланы. — Чем я могу помочь? — Пока ступай к себе, Крэйвен тебя известит! — девушка уже направилась к себе, когда на полпути ее окликнул Виктор. — Совсем забыл. В стычке с Дракулой мы обзавелись достаточно ценным трофеем. Надеюсь, что он будет служить тебе верой и правдой! — проговорил вампир, протягивая Селин древний меч. — Но я не могу его принять! Трофеи достаются победителям, а меня там даже не было. — И все же он твой! Ты стала мне как дочь, не раз спасала жизнь в бою. Поверь, ты его достойна, — обняв девушку, проговорил Виктор.       Не помня, как добралась до своей опочивальни, Селин рухнула на кровать, пытаясь собрать все части мозаики в единое полотно. Виктор зашел слишком далеко, пожертвовал многими жизнями, но какая-то дочерняя любовь и святая, даже детская вера в то, что он стал лишь безвольной марионеткой в руках древней вампирши, не позволяли ей уличить его. В тоже время совесть восставала против этого решения, призывая ее помешать этому произволу. Слова старейшины до сих пор звенели у нее в ушах, врезаясь в память болезненными уколами. «Ты стала мне как дочь, не раз спасала жизнь в бою», — не переставая твердил его голос, разрывая ее душу на части. Вынув из ножен трофейный меч, девушка стала всматриваться в сияющие грани с древними рунами. Это действительно было настоящее произведение искусства, достойное своего истинного хозяина. — Ты не будешь мне служить?! Не так ли? — проговорила она, удобнее перехватив рукоять. Закрыв глаза, Селин стала вслушиваться в тишину, пытаясь услышать звенящий глас меча, но ответом был лишь пылающий ожог, заставивший ей отбросить клинок. — А ты с характером, дружок! — добавила она, возвращая его в ножны. — Виктор прав, я не раз спасала ему жизнь! Не оставлю и сейчас. Я спасу его!       Селин никогда не была мастером дипломатии, но наконец-то ей начало казаться, что она смогла примирить свое сердце с чувством долга и справедливости и найти выход из сложившейся ситуации. Мысленно благословив себя на эти деяния, девушка решила действовать незамедлительно, прокручивая в голове различные сценарии развития событий. В ее сердце в тот миг зародилась какая-то непоколебимая вера в собственный успех, поэтому она, подобно остальным, решила поставить на карту все и в случае поражения расплатиться собственной жизнью. Бог любит благородных, а Дьявол — находчивых. Кто-нибудь из них ее обязательно поддержит!