Проклятые вечностью

      Злая ночь стерла день, прогнав из души проблески света, а вместе с мраком пришли и сожаления. Этот поступок был абсолютным безрассудством, усложнившим и без того запутанные отношения, а пробуждение ото сна оказалось самым тяжелым в жизни похмельем. И ведь разумом охотник прекрасно понимал, что каждый божий день танцевал на острие ножа, ан нет, все туда же — игра в бессмертие с бессмертными — вот и доигрался. Абсент нещадно его предал, окутав разум туманной дымкой, а смешавшись с душевным одиночеством и вовсе разрушил защиту, предоставив свободу разгоряченной плоти, ведомой лишь животными инстинктами. Сначала он подарил ему крылья, а потом низверг с небес в преисподнюю, чтобы он мог в огне предаваться раскаянию, запивая бушующий пожар ледяной водой.       Взглянув на спящую нагую девушку, едва прикрытую куском медвежьей шкуры, он узрел мрачный силуэт в черном саване, стоявший около нее. Впервые он воочию увидел совесть. Этой малоприятной особой оказалась костлявая девица, похожая на смерть, но менее милосердная и привлекательная, ибо старуха с косой стремилась подарить освобождение от бренной плоти и вечный покой душе, а ее скорбная сестрица, напротив, награждала лишь муками и бесконечными мыслями. А похмельная совесть была еще хуже, потому как сразу приводила свой приговор в исполнение. Она била в невидимые колокола, заставляя голову гудеть и разрываться от постоянного звона, и нагло именовала себя «голосом души».       Понять того, что в данный момент страшило его сильнее: сам поступок или ощущения, которые последовали за ним — Ван Хелсинг не мог. Каждая мысль болью отдавалась в голове, но постепенно прояснявшийся разум пробуждал в его сердце лишь одно желание — обратить воспоминания в пепел и развеять их по ветру, будто ничего и не было.       Сам по себе союз между вампиром и оборотнем казался абсурдным до невозможности, а, учитывая обстоятельства, случившееся было не просто ошибкой, а катастрофой. Это было преступлением против человека, против природы, против Бога. Они трижды были отступниками, а значит, их трижды постигнет расплата.       Почувствовав на себе пристальный взгляд, довлеющий над ней подобно молоту над наковальней, Селин раскрыла глаза, сквозь пелену сна оглядывая комнату. Сонное непонимание во взгляде постепенно сменилось молчаливым смирением, и девушка снова опустилась на лежак, прикрыв веки. Как ни старался, Гэбриэл ни в одном движении вампирши не мог разглядеть и тени собственных сомнений. Ее не мучило раскаяние, не переполняло возмущение, не сжигала злость, она будто обратилась в мраморную статую, застывшую на своем ложе, выжидая чего-то.       Минуты сменились часами, они просто утонули в этом молчаливом ожидании, не решаясь нарушить тишину, хотя каждый из них прекрасно понимал, что рано или поздно этой недосказанности между ними нужно будет положить конец. — Неважно выглядишь! — проговорила Селин, не сумев больше выносить этого напряжения. — Похмелье, — отозвался охотник, — нужно ехать, мы и так потеряли слишком много времени. — Невозможно потерять то, над чем никогда не был властен. Время — это лишь иллюзия, несовершенное восприятие пространства, не более того. Бессмертные стоят на обочине дороги времени, наблюдая за тем, как мимо проносятся целые эпохи, очень скоро ты поймешь это. — Если кто-нибудь из вас раньше не всадит мне серебряную пулю в сердце, — с усмешкой проговорил он, — впрочем, достаточно философии, если поторопимся, до рассвета сможем выйти к небольшому селению на западе от ущелья, а там можно будет выменять лошадей. — Как ты узнал про деревню? — Нашел карту в груде хламья, — коротко бросил Ван Хелсинг, подавая ей одежду. — Ты всерьез считаешь уместным уводить глаза в сторону после того, что было? — с легкой улыбкой поинтересовалась Селин, получая некое удовольствие от его смущения, хотя истинная причина такого поведения крылась в другом. — Всерьез считают ученые, а такие, как мы — играют с весами, на чаши которых кладут свои жизни, выторговывая у смерти каждый час, но они неизменно клонятся к закату, даже если жизнь вечна, а потому не стоит тратить ее на пустые разговоры! — сверкнув глазами, проскрежетал он, направляясь к двери. — Постой! — раздосадовано отозвалась Селин. — Мне нужна помощь! — Что еще? — раздраженно спросил охотник, чувствуя как его душу одновременно переполняет злость и чувство вины, смешиваясь между собой, бурля подобно зелью, отравляющему всё его существо. Он был виноват, он ненавидел себя за это, а потому не мог вынести даже малейшего напоминания о случившемся. — Я не могу зашнуровать корсет сама! — повернувшись спиной к нему, проговорила девушка. Ее спокойствие начинало его волновать, в какой-то момент он даже начал жалеть о тех недалеких временах, когда она бросалась на него с кулаками. В этом случае в их отношениях присутствовала хотя бы ясность, а теперь... по опыту Гэбриэл знал, если женщина, которой есть что сказать молчит — это молчание начинает оглушительно кричать в сознании мужчины, рождая туманные предположения. Как бы то ни было, утопая в своих сомнениях с головой, он все же ухватился за истрепанные дорожными тяготами тесёмки и, чертыхаясь последними словами, начал затягивать и без того тончайшую талию в оковы жестового корсета. Дрожащие пальцы путались в хитросплетении черных лент, нахождение в этой комнате становилось невыносимым, а мысли путались в больном, еще объятом алкоголем рассудке. — И кто только придумал это изощренное орудие для пыток, так еще и добровольно заставил девушек его носить, — прошептал он, наконец-то продев непослушную тесьму в петли. Услышав это высказывание, Селин лишь с досадой улыбнулась, пытаясь скрыть разочарование. Как женщине ей было непонятно, как огонь, бушевавший между ними несколько часов назад, мог прогореть так быстро, оставив после себя лишь обгорелые черепки. Накинув ей на плечи плащ, мужчина уже собирался выйти наружу, когда заметил смятую фотокарточку, лежащую на полу. — А я и не помню того момента, когда ты стащила ее у меня! — задумчиво проговорил он, поднимая портрет Анны.       Когда его ласкающий взгляд скользнул по ее лицу, Селин все поняла, а оттого горькое ощущение злости подступило к горлу. За время этого насыщенного эмоциями и приключениями путешествия, девушка абсолютно позабыла о его причине, и теперь всепоглощающее чувство ревности начинало терзать душу изнутри. Она упорно отказывалась даже самой себе признаваться в том, что оборотень мог пленить ее сердце, но в тоже время не хотела быть для него бледной тенью истинного чувства, а потому, жгучая ненависть к призрачной носительнице этой привязанности начинала будоражить ее сознание. — У тебя свои вопросы, а у меня — свои! — проговорила она, выхватывая из его руки фотографию. — Вполне резонно! Нет времени спорить и пререкаться, — подхватив ее под локоть, подытожил охотник. Меньше всего ему сейчас хотелось копаться в собственных чувствах, которые превратились для него в настоящую загадку. Селин, Анна, возникшая невесть откуда Изабелла — связь между ними казалась ему не случайной, хотя их разделяла пропасть веков, его понимания просто не хватало на то, чтобы сложить эту мистическую мозаику.       С возвращением трезвости, вернулись и воспоминания, а точнее рассказ вампирши, выхваченный из чертогов его памяти, порождая бесконечную цепь вопросов, на которые не было ни одного ответа. Как мог он знать Дракулу в его смертной жизни? Что произошло с ними после? Что за проклятие довлело над ним все это время?       Со скрипом отворив дверь, он наконец-то вышел наружу, жадно вдыхая влажный воздух. Ночь принесла с собой первые заморозки, укрыв прелые листья тонким слоем инея, который предательски хрустел под ногами при каждом шаге. Луна, ласкавшая верхушки деревьев своим холодным светом, будто указывала путь, освещая заросшую тропинку. По какому-то негласному договору путники решили не говорить о произошедших в охотничьем домике событиях, но вот стереть эти воспоминания из души не мог никто, а потому раздражающая неловкость следовала за ними по пятам, заставляя каждый раз уводить в сторону встречающиеся взгляды.       Благодаря установившемуся морозу, идти стало намного проще: ноги больше не утопали по колено в грязи, а холодный дождь не пробирал до костей, превращая одежду в темницу для тела, сковывающую движения, но с холодом пришли и иные проблемы — чувство голода угнетало сильнее, заставляя каждого из них предаваться мечтам о кровавой охоте. Допив последний сосуд с кровью, взятый в дорогу, девушка начинала понимать, что жажда потихоньку дурманит ее разум, а ровное биение сердца охотника сводит с ума.       Ван Хелсинг в свою очередь явственно ощущал, как голод пробуждает к жизни его звериную натуру, обостряя до предела органы чувств. Молчание и унылые размышления о собственной жизни, которым он предавался с тех пор, как они покинули избушку, никоим образом не заглушали этот зов, а потому отвлекающий разговор начал казаться ему достаточно привлекательной идеей, но вот начать его он никак не решался, чувствуя невидимую стену, в очередной раз воздвигнутую между ними.       Мысль о том, что он был чересчур груб с девушкой после случившегося, крепко засела в его мозгу. Видимо, постоянные тяготы путешествий и кровавые убийства мистических тварей, оставили на нем свою печать, а потому он совершенно разучился разговаривать с женщинами. Само по себе извинение давалось ему непросто, ведь оно, по сути, было признанием вины, но чем больше он тянул, тем сложнее становилось найти нужные слова. В конце концов, это была его оплошность, а значит, и грех полностью был на его плечах, глупо перекладывать это на Селин, которая не могла сопротивляться его желанию. — «Не могла или не хотела?!» — спрашивал он себя в такие минуты, глядя вслед ее хрупкой фигуре. Она даже не пыталась сопротивляться, хотя ее боевые навыки могли вызвать сомнения разве что у слепого. Пусть у нее и было не так много шансов одержать над ним победу, но поверить в то, что столь темпераментная натура могла сдаться без боя — невозможно. Было очевидно, что девушка разгневана произошедшим, но этой злости не было в ней при пробуждении, выходит, ее спровоцировал он своим поведением. Как бы то ни было, а от раскаяния не убежать, а делать вид, что ничего не происходит между ними, становилось все тяжелее, поэтому собрав в кулак все свое мужество, он проговорил: — Знаешь, я задолжал тебе извинения... — Оставь их под этим деревом и исчезни, благо ночь темна и полна ужасов — есть надежда, что ты не вернешься, — не оборачиваясь, проговорила она, ускорив шаг. — Значит, не извинишь? — Прощение — дело неблагодарное. Если раздавать его каждому, то рискуешь утонуть в океане лицемерия, который источают чужие уста. — Выходит, я – лицемер! Что ж, очередное обвинение в мою копилку, не самое ужасное, хочу заметить! И как же мне урегулировать это недопонимание между нами? — Недопонимание было у Цезаря с Брутом, а я не держу на тебя зла! — Значит, ещё не всё потеряно! — Потеряна твоя значимость, а это больше, чем всё. Её нельзя вернуть одними словами, а чтобы удержать, вместо извинений нужно приносить...как минимум спокойствие и доверие. — Я доверяю тебе! — Нет, не доверяешь. Когда доверяешь, отдаешь свою душу в руки другому! А где сейчас твое сердце? — Ты не вырезала его ночью из груди, хотя имела такую возможность! И я тебе благодарен за это! Оно со мной и оно еще бьется, — слегка ухмыльнувшись, проговорил он. — Для тебя это шутки? — сверкнув глазами, прорычала Селин. — Послушай, — сделав глубокий вдох, отозвался охотник, не веря тому, что решился на подобное признание, — Я... я уже не помню, когда последний раз мне приходилось проводить так много времени с женщиной. Может быть, в каких-то далеких уголках моей души, затаённых в прошлом, я знал, что нужно говорить в подобной ситуации и как их избежать, но сейчас твое поведение, твои привычки — это загадка для меня, я даже себя понять не могу. Я не понимаю, где заканчивается человек, а начинается зверь. В голове... столько мыслей, что невозможно ухватиться ни за одну из них, потому как их течение столь стремительно и уносит их раньше, чем они обретают словесную форму. Я потерялся в этом новом мире, но еще хуже то, что я потерял себя. Я уже не знаю, кто я... враги и друзья, прошлое и будущее — все перемешалось. — Каждый из нас проходит через это. Я выдержала и ты выдержишь! — Как это произошло с тобой? — История, объятая пылью веков, которую я бы не хотела поднимать с ветхих полок собственных воспоминаний. — Доверие начинается с искренних признаний! — как бы между прочим заметил Ван Хелсинг. — Если хочешь получить этот дар от других, нужно отвечать тем же. — Мы жили в небольшой деревеньке к северу отсюда. Обычная крестьянская семья — не намека на достаток. Отец — каменщик, мать работала в полях. Однажды ночью в деревню, будто чума, пришли оборотни, унося самых дорогих и близких: мама, папа, сестры — не пощадили никого! — Но как спаслась ты? — Виктор, старейшина нашего клана, защитил меня. Я слышала, как он боролся с ними в соседней комнате, а потом все стихло. Он забрал меня с собой и подарил мне вечность. — Но разве ты мечтала об этом? — В тот день я похоронила свои мечты, чтобы никогда не испытывать этой боли. Мечта — это иллюзия, в нее так легко поверить, а вот смириться с тем, что она никогда не сбудется — задача посложнее. Но ты ведь неспроста завел разговор о семье, — проговорила она, перешагивая через огромную корягу. Одной лишь мысли об этом было достаточно, чтобы в ее сердце стала закипать злость. — Тебе по-прежнему не дает покоя ее портрет, а точнее то, что мы поразительно похожи... — Я даже не собирался об этом говорить, — соврал охотник, поравнявшись с ней. — Похоже, покоя это не дает тебе.       Ван Хелсинг не ошибся — за душевным разговором время протекало незаметно. Оставив позади ущелье, они вышли на небольшую тропинку, которая причудливой змейкой спускалась в долину, объятую белесым мороком. У самого основания гор ледяным зеркалом разлилось озеро, с высоты казавшееся вместилищем небес, отражая свет далеких звезд. Но дальше, за ним, вырисовывались неясные силуэты разбросанных домишек, широкие пастбища и золотящиеся купола небольшой церкви — возвышавшейся священной твердыни, служившей маяком для потерянных душ. — Что ж, по крайней мере, карта не соврала, до рассвета, я думаю, успеем, — с облегчением выдохнул охотник. По правде говоря, пешие скитания начинали и его выводить из равновесия, заставляя задуматься о недавних словах Селин. Если и здесь не будет лишней пары лошадей, то он уже не мог ручаться за то, что не поддастся искушению под покровом ночи увести их из конюшни без ведома хозяев. — Ты всерьез считаешь, что, убив Дракулу, сможешь ее спасти? Невозможно повернуть время вспять. Той принцессы, которую ты знал, больше нет, — проговорила девушка, чью душу переполняли сомнения и любопытство. — Если ты дойдешь до конца, то придется убить их обоих, ибо они — одно целое. Кровную связь невозможно разорвать, тем более такую. Даже человеческая оказалась сильна, именно поэтому твоя душа не может обрести покой, а у вампиров все намного серьезнее. — Что ты имеешь в виду, говоря про мою связь? — Тебя и Дракулу, разумеется. Кровавое братание — это не просто религиозный обряд. Это языческая магия, древняя и сильная, она навеки соединила ваши судьбы. Вы поклялись защищать друг друга до последнего вздоха, но нарушили обеты. Ты убил его, и круг жизни замкнулся, заперев вас внутри. Нарушив подобную клятву, человек духовно умирает, а мертвая телесная оболочка блуждает по миру в поисках успокоения до скончания времен. — Но я жив! — В тебе живая кровь — это не одно и то же, — возразила Селин. — Думаешь, поэтому Дракула стал таким? — Нет, поэтому таким стал ты, а он, в отличие от тебя, был проклят дважды. Его человеческая доля куда трагичнее. Я не в состоянии объяснить всех перипетий судьбы, не в моих руках желанные ответы. Парадокс заключается в том, что освободить твою душу сможет лишь тот, кому ты желаешь искренней смерти. — Вот она — ирония: я проклят, он проклят — все мы прокляты... вместе... — с горькой усмешкой, обращенной к небесам, проговорил Ван Хелсинг. — Веселая подобралась компания! Если не найдем покоя в этом мире — свидимся в аду! Черт, там, по крайней мере, не так холодно, — кутаясь в пальто, бросила она. — Держи, — произнес охотник, подавая ей свои перчатки. Ее веселый настрой, несмотря на случившееся, на опасности, подстерегавшие их, вызывал в нем неподдельное восхищение, заставляя и его немного приободриться и отвлечься от своих дум. — Зачем? Ты забыл... вампиры не мерзнут! — От холода даже у нежити кровь стынет в жилах, к тому же я пытаюсь быть джентльменом! — вернув ей улыбку, отозвался Ван Хелсинг. — Очередная попытка загладить вину? — Тише! — прорычал Гэбриэл, прижав ее к стволу дерева и закрыв ей рот рукой. На секунду ему показалось, что девушка запечатлела легкий поцелуй на его ладони, но времени на размышления над этим поступком у него не было. В тот миг во мраке четко показались белесые крылья, с каждым взмахом прорезавшие небеса. — Алира! — проследив за ней взглядом, прошипел охотник. — Судя по направлению, возвращается в Васерию. Должно быть, где-то там второе гнездовье. А вот Дракулы нет, значит, монстр еще у вас. Не к добру все это. Нужно поторопиться! — Назад? — прошептала Селин, провожая взглядом ночную гостью. — Только вперед! — взглянув в глаза девушке, которую он все еще прижимал к себе, отозвался Ван Хелсинг. В ту секунду вполне отчетливое желание поцеловать Селин завладело его разумом. Ее запах, огонь в глазах, взрывной темперамент туманили рассудок. Возможно, было бы правильным выплеснуть наружу эти эмоции, снедавшие его всю ночь, прекратить ломать себя и довериться своим инстинктам, но те невидимые оковы, которые он сам себе подарил, держали его мертвой хваткой. Приблизившись к ней почти вплотную, охотник осмелился коснуться нежной щеки, с замиранием сердца утопая в глубине небесных глазах, но неосознанно пытаясь отыскать в них столь желанные сердцу изумруды — мимолетное наваждение, на миг показавшееся возможным. Она не двигалась: не пыталась бежать или сопротивляться. Она просто ждала, предвкушая и одновременно страшась этого предвкушения. Былая злость улетучилась, развеялась по ветру, вместо нее душу наполняло приятное тепло, исходившее от его тела. Каждый из них искал в глазах другого свое счастье, но никто из них не решался протянуть руку и взять его. Поэтому, как всегда бывает в такие мгновения, чарующее волшебство момента сошло на «нет», оставив после себя неловкую недоговоренность. — Я думаю, нам стоит идти! Рассвет уже близок, — придя в себя, проговорил охотник, уводя взгляд. — Да, — слегка разочарованно выдохнула Селин, обретя дар речи.       Остаток пути они проделали в тягостном молчании, пытаясь понять природу тех чувств, которые не давали им покоя в присутствии друг друга. С каждой минутой клубок их отношений все более запутывался, вместе с их мыслями разум противился инстинктам, а кровь бурлила в венах так, будто готова была закипеть в любой момент. Найдя укрытие в небольшом сарае, находившемся на задворках деревни, они смогли перевести дыхание. Смена обстановки была подобна глотку свежего воздуха. Хоть ненадолго новые хлопоты смогли развеять их тягостные думы, в очередной раз отложив судьбоносный момент. — Я пойду, осмотрюсь. Нужно раздобыть еды и лошадей. Побудь пока здесь! — бросил охотник, растворяясь в предрассветном тумане. Сейчас он как никогда жаждал одиночества. По крайней мере, когда он был один — его не раздирали противоречия, и не предавало собственное тело. Казалось, что ему на роду написано нести на своих плечах крест безнадежной любви и бремя вечного проклятия, причем какое-то внутреннее чутье подсказывало ему, что он действительно был обречен бродить по кругу, встречая на своем пути женщин, которыми не мог обладать. Он не знал наверняка, но чувствовал, что каждый раз на его дороге вставали непреодолимые преграды, и каждый раз, пытаясь их сломить, он заново раскручивал это колесо судьбы, возвращаясь в исходную точку полного беспамятства. Призрачные химеры прошлого витали вокруг него, являя какие-то отрывочные воспоминания, туманные изображения минувших дней, но в то же время надежно охраняли свои секреты. Подобно сиренам, ведущих моряков к погибели — они манили, но в тоже время страшили его, ибо Гэбриэл не знал, какую горькую истину найдет, открыв мрачный занавес собственных воспоминаний. И это ощущение двойственности сводило с ума, превращая тело в настоящую тюрьму для сердца и души.

***

      Не помня себя от злости, граф, подобно урагану, влетел в собственные покои, наскоро собирая со стола какие-то бумаги и свитки. Впервые Анна видела, как на его невозмутимом лице отразилось истинное беспокойство, причины которого были для нее достаточно размыты. Она до сих пор не понимала в полной мере того, что произошло на совете старейшин, и это скоропостижное бегство объятое ореолом безумия, заставляло ее неуверенно жаться к стене, наблюдая за вампиром, который полностью погрузился в свои мысли.       Со времени своего обращения она четко уяснила одну истину — в этом мире ценой всему была кровь, и чем она древнее, тем дороже можно было ее продать. Однако на совете собрались более древние и, по ее убеждению, более сильные вампиры, а потому реакция Дракулы превратилась для нее в загадку. Едва ли его кровь могла придать силу тем, чьи возможности казались безграничными, а потому столь трепетное отношение графа к этой тайне пробуждало в ней любопытство. Очевидно, что-то встревожило его настолько, что он готов был отказаться от собственной мечты, чтобы в угоду прихоти не поступиться большим. — Что ты собираешься делать дальше? — проговорила Анна, чувствуя, как с каждой минутой возрастало его раздражение. — До заката нужно убраться отсюда. А дальше... дальше я должен забрать монстра у Виктора до того, как старейшины приберут его к своим рукам. — И ты собираешься сделать это в одиночку? — У побежденных нет союзников. А в этом бою я потерпел сокрушительное поражение. Ни один из тех, кого я призвал, не отважится пойти против воли старейшин. Но впереди еще война и, чтобы победить, мне нужен монстр. Ставки сделаны и они выше жизни, уж поверь. — Но почему ты так поступил? — с искренним непониманием спросила Анна. — Побег равносилен признанию вины. Теперь они имеют полное право забрать Франкенштейна, если опираться на ваши законы... — Неужели ты не понимаешь?! — обхватив ее плечи, проговорил он. — Думаешь, они собрались для того, чтобы разрешить непримиримый спор? Нет. Они пришли для того, чтобы вкусить чужой жизни и чужой крови, моей крови. Некоторых из них специально выхватили из объятий векового сна. Именно для этого был затеян весь этот фарс с похищением монстра. Пыль в глаза, чтобы скрыть истинные намерения. — Но для чего им это? Их сила и без того не имеет равных, особенно если верить тому, что написано в книгах. — Не имеет, пока... но грамотный стратег всегда смотрит в будущее, на сотни лет вперед. Я не такой как они, я первый и единственный в своем роде. Необращенный вампир, уникальный! Кто их породил? Чья кровь течет в жилах древних? Их прародители были обычными кровопийцами, проклятыми людьми или небесами, грешниками, недостойными упокоения, а в моей крови есть потенциал, ибо она принадлежит падшему ангелу, владыке преисподней. Ты даже не представляешь, что она способна сделать в их руках. Тогда уж точно будет нарушено равновесие мира. Я не знаю, что они затевают, но поверь — ни живые, ни мертвые не познают покоя, если у них получится. Чутье не обманывает тех, кто ему доверяет.       Анна обессилено упала в кресло. Даже в самом страшном кошмаре она представить себе не могла, что темный мир погряз в интригах, которым мог бы позавидовать любой придворный драматург. История, достойная быть увековеченной на страницах какого-то романа. Дракула был прав — она оказалась на ярмарке тщеславия, где каждый радел только за собственную шкуру, не гнушаясь самыми постыдными приемами, но хуже всего было то, что под масками, скрывающими их личину, она не могла разглядеть их истинных намерений. Должно быть, так же выглядел королевский двор, блестящий снаружи, гнилой внутри: наполненный лживыми льстецами, коварными интриганами, мечтавшими дорваться до власти, и их марионетками, безропотно выполнявшими волю господ. Это был мир, где война велась не с помощью привычного ей оружия, а с помощью ума, который прибегал к столь варварским мерам лишь при крайней необходимости, а оттого принцессе становилось еще противней. Пугавший ее до глубины души Мираксис, притворно справедливая Мармирия Нуар, невозмутимый Годрик Суон, таинственный Странник, презираемый ею Виктор и Дракула, заставляющий трепетать каждую клеточку ее тела — все они наизусть заучили свои роли, живя, будто играя на сцене. Все, кроме нее. Она была так неопытна и так далека от этих интриг, что превращалась в легкую мишень, сразить которую мог любой лицемер, укрывшейся за маской добродетели.       Живя в сокрытой каскадами гор Трансильвании, она не имела возможности прикоснуться к блеску высшего общества, пышным обрядам придворной аристократии и, разумеется, к показному благочестию развратного света — теперь же, попробовав кусок этого отравленного пирога, она искренне рвалась домой, подальше от амбиций бессмертных. — Я пойду с тобой! — коротко проговорила принцесса, подходя к нему. Подняв на него свои изумрудные глаза, она затаила дыхание, пытаясь понять по выражению лица мысли, терзавшие его разум, но непроницаемая маска оставила на нем свою печать. — Нет! Тебе нужно уйти. Схорониться там, где даже я не смог бы почувствовать твое присутствие. Я найду тебя, после... — Нет, — прорычала она, блеснув глазами, как настоящая фурия. — Это бесполезный спор! Впрочем, если тебе угодно, то ты можешь идти пешком, я полечу один! — с презрительной усмешкой, выдававшей его раздражение, проговорил граф. Он уже собирался растворить ставни, как вдруг почувствовал острую сталь, упиравшуюся ему в спину. — Это и моя битва!       В этот момент губы Дракулы тронула едва заметная улыбка. Медленно обернувшись, он увидел перед собой не принцессу, а воинственную амазонку, держащую в руках двуручный меч, который ранее покоился на камине, как воспоминание о былых временах. На испещрённом древними рунами лезвии отражался мерцающий свет свечей, играя всеми цветами радуги. Золоченую рукоять с яшмовым, будто весенняя трава, навершием в стальную хватку заключил оскалившийся дракон из слоновой кости, оплетавший своим хвостом гарду. Тонкая резьба поражала воображение искусной работой, а широкий хвостовик, усыпанный драгоценными камнями, вполне мог считаться произведением ювелирного искусства.       Признаться, Анна и сама поразилась тому, сколь возросла ее сила за эти дни. Будучи человеком, она едва ли смогла бы поднять этот меч, не говоря уже о том, чтобы бросаться с ним в битву. Теперь же она всем своим существом ощущала то, что меч буквально сроднился с рукой, став ее продолжением. — Серьезно? Ты хочешь попытаться убить меня? — с ехидной ухмылкой, которую она так ненавидела, процедил граф. — И что ты чувствуешь сейчас? О чем поет тебе этот меч? — Я не понимаю, — сильнее уперев острие в его грудь, ответила она. — А ты послушай! Говорят, что если клинок признает своего владельца, он обязательно ответит на его зов! Меч — это не просто оружие, это твой верный друг, с которым ты делишь победу или поражение!       Анна слышала эти легенды, но никогда не задумывалась над тем, что они могут быть правдивы. Закрыв глаза, девушка стала слушать тишину, пытаясь уловить хотя бы какое-то изменение в окружающем ее мире, но лишь молчание стало ей ответом. — Я ничего не слышу, — отозвалась она. — Может быть, тогда не стоило брать в свои руки клинок, который тебя не признаёт, — коснувшись кончиком пальца острия, граф осторожно провел им вдоль лезвия, заливая сталь алой кровью и медленно подходя к принцессе. В ту же секунду Анна почувствовала, что руны на лезвии начали светиться холодным светом, а рукоять раскаляться, обжигая ее руки, клинок с грохотом, способным поднять мертвых из могилы, ударился о каменные плиты. — Что это было? — Верный меч никогда не прольет кровь своего хозяина! Он будет сопротивляться, защищаться до последнего, — коротко заметил вампир. — В чужих руках он коварен и лжив, он затаится и будет ждать, когда настанет удобный момент для предательства, а то и для убийства своего нового хозяина. Не стоит с ним играть — поранишься, — с некоторой брезгливостью заметил он. — А теперь мне пора идти. — Нет, — прошипела она, глотая от обиды слезы. После всего того, что граф с ней сделал, он не смеет еще и пренебрегать ею. — Я вполне могу за себя постоять! Я больше не смертная и моя сила может быть равной силе других вампиров, ведь во мне твоя кровь, а она, как ты сам недавно заметил — уникальна!       Граф уже собирался ей возразить, но тут в его сознание ворвались туманные видения, слепые по своей природе, но устрашающие по сути. Он не видел ни единого образа, но чувствовал боль, безысходность и обреченность, понять которые был не в состоянии. В этот миг он чувствовал, что раскаленные тиски схватили его сердце, испепеляя изнутри. Вцепившись дрожащей рукой в собственную грудь, он попытался упорядочить обуявшие его мрачные мысли и усмирить внутренние голоса, но они превратились в наваждение, которое он не мог от себя отогнать. — Что-то случилось? — обеспокоенно спросила Анна, подойдя ближе к нему. — Судя по ощущениям, что-то непоправимое! Я должен идти, — смирив себя, бросил он. — Нет, — ухватив его за рукав, не унималась принцесса.       Граф понимал, что спорить с женщиной было равносильно попыткам муравья сдвинуть с места гору, а потому, устав от долгих препирательств и выяснения отношений, отнимавших драгоценное время, он молча опустил дорожную суму на пол и, молниеносно подскочив к ней, сшиб с ног. — Захотелось поучаствовать в настоящей битве? А что ты знаешь о ней? Запомни, в ней нет ничего благородного и возвышенного, нет великих подвигов, воспетых в романах — это лишь кровавое месиво и смерть. Хочешь драться — защищайся. — Я не была готова... — со злостью прошипела она, поднимаясь с каменных плит. Подол платья запутался в ногах, стесняя каждое движение, поэтому, что было сил, девушка рванула шелковую ткань, обнажив стройные ножки чуть выше колена, ловя на себе его насмешливый взгляд. — Там никто не будет ждать, пока ты приготовишься к нападению, никто не побрезгует ударить в спину. Хочешь сражаться — бери меч и докажи, что ты умеешь это делать! — проговорил граф, кивком указывая в сторону лежащего на полу оружия. Анна подхватила клинок, сделав несколько широких взмахов, тем самым отгоняя от себя противника. Дракула отскочил на несколько шагов, но продолжил кружить вокруг нее, постепенно сокращая расстояние. — А меч для тебя? — поинтересовалась принцесса. — Он мне нужен. Иначе это будет неравный бой! — усмехнулся вампир. Это ехидное замечание, обращенное к ней, всколыхнуло в ее сердце злобу. Граф считал ее слабой девчонкой, представляющей угрозу лишь для самой себя. Он откровенно насмехался над ней и ее способностями, хотя принцесса была намного лучшим фехтовальщиком, чем ее отец или брат. Да, она была женщиной, но заслуживала уважения, а не насмешек. Рассекая клинком воздух, Анна изо всех сил пыталась загнать соперника в угол, но он, каким-то одному ему ведомым образом, всегда оказывался на шаг впереди. Несмотря на то, что ее движения стали смертоносней и быстрее, Дракула превосходил ее навыки во всем, ибо для нее это было сражением за собственную честь, а для него — лишь развлечение. На лету перехватив руку девушки, вампир буквально вырвал у нее рукоять меча и, проскочив под плечом, локтем ударил между лопаток. Острая, парализующая боль пронзила все ее тело, и принцесса рухнула на каменный пол, скуля, как побитая собака. В то же мгновение острие меча с лязгом вошло в стык между плитами в дюйме от ее щеки. Всем своим естеством она чувствовала леденящий холод стали, краем глаза видя в зеркальной глади лезвия отражение собственного поражения и унижения, оттого мучительная горечь подступила к горлу, а кровавые слезы выступили на глазах. Граф даже не пытался удержать свою силу, как это бывало в те минуты, когда он пытался преподать ей урок. Вампир разил наповал, чтобы навсегда отбить желание ему прекословить или же просто срывал на ней злобу от собственной неудачи. Как бы то ни было, он победил и упивался этой победой, возвышаясь над своим противником, подобно горе. Изо всех сил Анна пыталась подняться, наградить его презрительным взглядом, но нескончаемая боль сковала тело, заставляя ее буквально лежать у его ног. — Ты трижды уже могла умереть! — проговорил граф. — Перестань воображать себя героиней древних легенд и занимайся тем, что у женщин получается лучше всего. Читай книги, пой, танцуй. Ты была лишена этого в своем захолустье — пора наверстывать упущенное.       Еще никогда Анна не чувствовала себя такой униженной и оскорбленной, как в это мгновение. Шли минуты в молчании, в страдании, еще больше усиливая ее злость от собственного бессилия. Сейчас в ее памяти всплывали все слова, которые она с презрением бросала вампиру все это время, но никогда он не был с ней так жесток, как в этот момент. Сейчас принцесса четко видела разницу: одно дело оскорбления, которые наносит она, а другое дело — получать за это сдачи... Никто не смеет давать ей сдачи безнаказанно. Никто. С таким поворотом событий она смириться никак не могла. Одно дело быстрая смерть и совсем другое — вечная жизнь с клеймом позора, оставленным злейшим врагом. — Я ненавижу тебя! — прошипела она, поражаясь тому, что и в бессмертии была ничуть не меньше уязвима. — Будь ты проклят. — Нет, дорогая, мы прокляты вместе! Ненавидь меня, если тебе от этого станет легче, но живи.       Только с этой фразой до нее дошла вся глубина его поступка, но ущемленное самолюбие отказывалось признавать эту нехитрую истину. Поэтому, задыхаясь от боли, девушка продолжала призывать проклятия на голову вампира, надеясь, что кара небес заставит его ответить за содеянное. Накинув на плечи плащ, граф распахнул окно, впуская в комнату ледяной ветер. — Ты обещал! — практически пропищала Анна, вставая под изумленным взглядом синих, как океан глаз, опираясь на меч Дракулы. — Ты обещал, что я смогу отомстить Виктору за то, что он со мной сделал. И ты не смеешь отрицать, что при всей опасности, более подходящий момент мне вряд ли представится.       Это была последняя стрела у нее в колчане и, судя по выражению лица графа, она попала точно в цель. Он был расчетлив, жесток, самонадеян, но, несмотря на внешнюю порочность, для него существовало и нечто святое — верность своему слову. Он не мог забрать назад данное обещание, а взывать к ее пониманию не имело смысла. Однажды вбив себе что-то в голову, Анна шла до конца, не задумываясь о последствиях, уповая лишь на предательницу-удачу, которая в последнее время явно не баловала ее своим вниманием. — Твое горделивое упрямство погубит тебя! — разочарованно покачав головой, проговорил Дракула. — Не клади месть на алтарь долга, она не вернет тебе потерянную жизнь, но может отнять то единственное, чем ты еще владеешь. — Мой долг — слушать сердце, а оно говорит, что я должна быть там, — горделиво вскинув голову, в которой тут же зазвенели десятки колокольчиков, произнесла принцесса. — Что ж, тогда возьми это, — с досадой отозвался Владислав, подавая ей меч. — Будь верна ему, и он не предаст тебя! — Он принадлежит тебе! — Он сослужил мне верную службу и когда-нибудь вернется ко мне, а сейчас пусть защищает то... — он не сумел закончить, хотя слова уже готовы были слететь с его языка, — «что стало мне дорого» — про себя закончил он. Анна закрыла глаза, пытаясь услышать голос меча, и спустя мгновение тишину разорвал звенящий гул, ворвавшийся в ее сознание. — Я слышу его, — с восхищением вскричала она, устремив на вампира глаза, полные детской радости. — Необычная рукоять, складывается ощущение, что они с клинком живут разными жизнями. — В некоторой степени — это действительно так. Дракон занял свое место на эфесе несколько веков назад, когда я стал его хозяином. — Но кому он принадлежал до этого? — с изумлением спросила Анна. — Это Бальмунг — меч Зигфрида. Пойдем, если тебе не терпится умереть — нужно торопиться, пусть хотя бы это случится на наших условиях. — Меч Нибелунгов? Я думала, это сказка. — Вампиры — тоже дети легенд, но мы с тобой знаем, что это лишь ширма, скрывающая истину, — подхватив ее на руки, заметил граф, раскрывая огромные крылья. Анна хотела спросить его о том, как такой фантастический артефакт оказался в его руках, но они уже взметнулись ввысь, сокрытые туманным облаком от посторонних глаз.       Погода была скверная. Мокрый снег падал с небес непроглядной пеленой, стекая по щекам водными каплями. Северный ветер бил в лицо, вонзая в кожу тысячи холодных иголок. Казалось, сама природа восставала против этой отчаянной затеи, пытаясь остановить путников, идущих на верную смерть. Не сумев больше выносить этого коварства стихии, Анна уткнулась носом в грудь Дракулы, искренне надеясь, что ледяная морось скоро стихнет, иначе они обратятся в глыбу льда, не успев долететь до гор. Судя по цвету небес, солнце начинало медленно клониться к закату, а с его заходом на них начнется кровавая охота. Искренне радуясь тому, что не все вампиры способны летать, она все же со страхом оглядывалась назад, страшась того, что в любой миг их настигнут орды преследователей, обрушив на плечи беглецов гнев бессмертных, но этого не произошло. Час сменялся часом, небо полностью потемнело, укутав черным пологом расстилавшиеся перед их взглядом горы и леса, а вместе с мраком пришла усталость. Тяготы и переживания дали о себе знать, с каждой минутой девушка все больше проваливалась в дрёму, пока наконец не забылась беспокойным сном, сильнее прижимаясь к графу, будто кутаясь в его руки.

***

      Ночные огни Будапешта поистине завораживали своим таинственным притяжением. Ван Хелсинг побывал в каждом уголке Европы, не раз был в Лондоне, Риме, Париже, но, только глядя на эти объятые легким туманом городские стены, возвышавшиеся на фоне заснеженных горных вершин, его сердце переполнялось немым восторгом. Не часто ему выпадал шанс лицезреть столь гармоничную панораму города, вписывающего в первобытный ландшафт природы.       Ночь принесла с собой очередные заморозки и первый снег, который быстро растаял и снова превратил дороги в кашу. По пустынным улочкам, то и дело утопая в грязи, сновали экипажи, прокладывая на дорогах глубокую колею. Редкий свет масляных фонарей изо всех сил пытался побороть подступавшую со всех сторон темноту, указывая путникам дорогу, но липкий белесый туман оказался сильнее, превратив яркие огни в расплывчатое свечение, терявшееся во мраке. — Через несколько часов мы будем на месте! — отозвалась Селин, устремив свой взор куда-то вдаль. С горечью для себя девушка была вынуждена признать, что как ни держи время, а оно пусть и медленно, но все равно течет, безвозвратно ускользает и становится частью прошлого. Разум прекрасно понимал — вот-вот настанет пора прощаться. То и дело глаза застилала кровавая пелена слез, но она не давала им пролиться. Плакала душой. И сама не понимала отчего. Казалось, что весь мир переворачивается и рушится вокруг, а потому злое предчувствие кольнуло сердце, будто иглой. До боли Селин сжала ладонью висевший на шее медальон, но тягостное ощущение не проходило. Они расстанутся — это было так же неизбежно, как закат солнца! — «Может, он все поймет? Должен ведь понять! А не поймет, так я скажу сама», — думала она, искоса поглядывая на молчаливого всадника, скачущего по правую руку от нее. — «А собственно, что я могу ему сказать? Об этом нужно забыть и чем скорее, тем лучше! Ему нет места в моем мире, в этой жизни едва ли он сможет найти тихую гавань, где успокоится его душа. Прошлое не отпустит, его удел — одиночество!»       Оставив позади северные городские ворота, они обогнули серебрящуюся излучину Дуная, продолжая свой путь. Перед глазами мелькали пологие поросшие лесом горы — деревья уже облетели, и потому склоны казались черными, а высокие ели напоминали устремленные в облачное небо башни... Луна начала медленно клониться к заходу, а заалевшие на востоке небеса возвестили о скором приближении рассвета. — Добрались, — проговорила Селин, указывая на показавшийся меж поредевшими деревьями особняк, окруженный массивной стеной. — Тебе лучше подождать здесь моего возвращения, — стегнув плетью взмыленный круп гнедой кобылы, она перешла на галоп, но, проскакав не более сотни метров, остановилась, обеспокоенно взирая на опустевшие стены. Замок как будто вымер и обратился в груду древних руин за ее недельное отсутствие. Огромный стеклянный купол обвалился, окна были выбиты, а в саду стояла гробовая тишина. Подскакав к ней, охотник молчаливо положил руку ей на плечо, но так и не решился заговорить. — Я не понимаю... — задумчиво проговорила она. — Что могло здесь произойти? Оборотни, вампиры... — Лучше один раз увидеть, чем строить догадки, — произнес охотник, перекинув через плечо свой арбалет. — Поехали.       Замок действительно опустел: ни на сторожевых башнях, ни во дворе они не встретили ни единой души. Лишь тьма и тишина боролись за господство в этом унылом особняке, в котором за день до этого бурлила светская жизнь элиты темного мира, рекой лилась кровь и вершилась история. Вдоль мощёной дороги стояли десятки пустых экипажей, с заднего двора, где находились конюшни, доносилось обеспокоенное ржание голодных лошадей, разрушавшее молчаливое окружение, а небольшую площадку перед главным входом усеяли осколки стекла.       Со скрипом отворив сорванную с петель дверь, они прошли в гостиную. Там, где раньше властвовала роскошь и блеск, теперь царило мрачное отчаяние: перевернутая мебель, разбитые зеркала, почерневшие от сажи кости, когда-то бывшие «живыми» существами. — Это чудовищно! — прошептала Селин, склонившись над останками. — Будто ураган прошелся, сметая все, что попадалось на его пути, — уперев в плечо арбалет, проговорил охотник. По пустым коридорам гулял ветер, напевая свою заунывную песнь, играя с воспаленным воображением и рождая пугающие образы восставших призраков прошлого, невинно убиенных душ. То тут, то там начинали поскрипывать ставни, с шорохом проносилась листва, застилавшая мраморные полы прелым покрывалом. Открыв массивную дверь, ведущую в зал совета, они сразу почувствовали острый запах, ударивший по обонянию. — Что это за смрад? — Щелочь и сера! — проговорил Ван Хелсинг, проводя пальцем по покрытой золой колонне. — И еще пепел... вулканический, — добавил он, коснувшись подушечкой пальца кончика языка. — Откуда он мог здесь взяться? — Понятия не имею, — вскинув глаза на остатки стеклянного купола, ответил Гэбриэл, осматривая зал. Под ногами с хрустом трескались обугленные кости, поднимая в воздух мельчайшие хлопья черного пепла, которые тут же подхватывал воздушный поток и начинал кружить в причудливом вальсе смерти, поднимая к небесам. — Светает. Тебе нужно отсюда уходить. — Здесь есть убежище, глубоко внизу. Там могут быть выжившие... — Пойдем, — подхватив ее под локоть, сказал охотник, но, ударившись сапогом о шарообразную колбу, откатившуюся к стене, он остановился, будто пораженный ударом молнии. — Что случилось? — Карл, — задумчиво прошептал Ван Хелсинг, поднимая небольшой сосуд. Десятки версий развития событий кружились в его голове, рождая туманные предположения, одно невероятнее другого. — Это изобретение моего друга, он был при нашей первой встрече. Ну, по крайней мере, одной загадкой стало меньше, правда на ее месте появилась другая, еще более сложная... — Потрудись объясниться, — произнесла Селин, взволнованно поглядывая на посветлевшие небеса. — Внутри сосуда была смесь из магмы Везувия и щелочи из пустыни Гоби. По его словам, сфера могла стать источником света, превосходящего солнце, но мы так и не сумели ей воспользоваться против Дракулы. Я думаю, что она взорвалась именно здесь и то, что ты видишь...       Гэбриэл не успел договорить, потому как в эту же секунду девушка кинулась на него с кулаками, выхватив из-за пояса небольшой посеребренный кинжал. Лезвие с бешеной скоростью вспороло воздух в считанных сантиметрах от его головы и с лязгом отскочило от каменной стены, расколовшись на несколько осколков, сверкая целым фейерверком искр. Селин локтем ударила охотника по лицу с таким треском, словно это кувалда с размаху расколола брусчатку на мостовой. Снова такой же удар. И еще один.       Ван Хелсинг упал, закрывая лицо от градом посыпавшихся на него оплеух, но, собрав все оставшиеся силы, он перехватил занесенный над ним кулак и с размаху отбросил девушку в сторону. В своем полете она сбила несколько золоченых канделябров и ударилась о стену. Звук от удара разнесся по всем закоулкам замка, словно звон погребального колокола. — Совсем спятила? — взревел он, сомкнув пальцы на ее шее и подняв у себя над головой. — Это вы, вы их убили... ты просил меня довериться тебе, а сам вонзил мне нож в спину, — задыхаясь от обиды и злости, шипела она, в душе осыпая его проклятиями. — Думай, что говоришь... возможно, кто-то и сотворил это богоугодное деяние, освободив мир от десятков, а то и сотен вампиров, укрывшихся здесь, но ко мне это не имеет никакого отношения, да и к Карлу тоже. Я не видел его с того момента, как впервые обратился, но поверь, этот человек не проделал весь этот самоубийственный путь ради призрачной надежды на то, что найдет здесь ваше убежище. Он священник, а не воин, — прорычал Гэбриэл, сверкая глазами. Из уголка его рта тонкой струйкой сочилась кровь, злость по-прежнему хмельным эликсиром окутывала разум, но контроль постепенно возвращался. Разжав ладонь, он подхватил почти бездыханную девушку, едва трепыхавшуюся в его руках. — Поверь, ни я, ни Карл не имеем к этому никакого отношения, тут скорее вопрос в том, где он сейчас и как его изобретения попали к тем, кто осмелился сотворить такое! Нужно уходить, — уже спокойнее произнес охотник, — солнце встает. — Сюда, — прохрипела Селин, чей гнев начал постепенно растворяться в ее сознании, возвращая ясность мысли. Пройдя по замысловатому лабиринту коридоров, они вышли к тяжелой дубовой двери, ныне не охраняемой, хотя в былые дни на страже этих врат в истинную обитель проклятых стояли не менее десяти вампиров. Со скрипом приоткрыв массивную створку, они, будто тени, скользнули в приятную прохладу подземного грота, поочередно заглядывая в каждую залу в надежде отыскать оставшихся в «живых» после нападения. — Здесь никого нет! Даже в зале старейшин, — обреченно произнесла она, сползая по стене. — Прости, — опускаясь рядом, проговорил охотник. — Если бы я знал, что мои слова так подействуют на тебя — подбирал бы их лучше. — Это ты прости, что я набросилась на тебя. Здесь я заново родилась, обрела вторую семью, переродилась, одна только мысль о том, что я их потеряла, свела меня с ума. Я не знаю, что делать…... куда идти... — Но разве у вас нет другого убежища? — Есть одно, у восточной границы гор, — без особого интереса произнесла она, погружаясь в свои мысли. — «Что ж, если монстр жив, то наверняка его отвезли туда. Как бы то ни было, других зацепок все равно нет», — про себя отметил охотник, пытаясь построить дальнейший план действий. Чтобы не произошло здесь прошлой ночью — это явно выходило за рамки его понимания. Теперь к не проходящему беспокойству о судьбе Анны добавилось еще и волнение за Карла, о котором он ничего не слышал с того момента, как они покинули Васерию. — Как думаешь, это сделал он? Дракула? — отозвалась Селин, поднимая на него голубые глаза. — Вполне возможно... это еще одна причина, по которой мы должны разыскать монстра или убежище вампира. Если все это он сотворил в одиночку, то я даже боюсь предположить, что будет, если он сумеет возродить к жизни все свое потомство, — лукаво проговорил Гэбриэл, надеясь приобрести в лице Селин надежную союзницу, ибо он никогда не сомневался в правдивости высказывания о том, что враг врага является другом. — Если это чудовище еще у нас, то есть только одно место, куда его могли отвезти. С закатом возьмем лошадей и отправимся в дорогу. Но если он уже у Дракулы... — Тогда мы покойники... все... — перебил ее охотник.       Селин ему ничего не ответила. Она находилось в том состоянии отрешенности, когда разум отказывается принимать горькую правду, предлагая собственную, пусть и нереальную, альтернативу. Девушка отказывалась верить в то, что все, что было ей дорого, спалил огонь межклановой войны. Не сейчас... этих мыслей она просто не сможет перенести. Потом! Завтра! Она подумает об этом, когда кровавый закат, разорвав свод небес, укроет землю своим алым плащом. Он скроет боль, и станет легче, ибо в разбитом сердце навсегда застынет лед, а жажда мести закипит в душе. Обреченно опустив голову на плечо охотника, девушка прикрыла веки, проваливаясь в мир восставших из глубин мрака кошмаров, терзавших душу и разум.