Дежавю

— Эй, Джексон, тебя господин Кан к себе вызывает, — крикнул Джинен, заглядывая в кабинет главного фотографа. Ван, который до этого времени просто смотрел в одну точку на белоснежном потолке, закинув голову назад, вздрогнул от неожиданности и, прокашлявшись, поблагодарил помощника. На улице лил сильный дождь, ветер ударял в огромные толстые окна размером с всю стену, играя холодным светом на стеклянном столе, чёрном кожаном диване, на высоких тёмных шкафах с папками, наполненными фотографиями, журналами и просто различными документами. В сером кабинете единственным ярким пятном был Джексон Ван, который сидел в кресле, слегка развалившись. Его пальцы, скованные серебряными украшениями, отбивали ритм какой-то песни, из-под темно-синего пиджака выглядывала светло-розовая рубашка, хорошо сочетавшаяся с черными джинсами, обтягивающими сильные ноги. Каштановые волосы были небрежно зачёсаны назад, а раскосые глаза подчеркнуты очками в темно-коричневой оправе. Фотограф поменял не только стиль одежды, но и манеру общения и поведения с людьми, чем заслужил то рабочее место, в котором сейчас находился. Конечно, это не далось просто так, с небес. Джексон много и долго работал, буквально разрушая себя и с нуля создавая новый образ, который, к сожалению, пришёлся многим по душе. Никому не нужны твоя уникальность и доброе отношение к окружающим. Просто будь жестким, требовательным и в меру молчаливым, тогда люди будут выполнять то, что ты хочешь от них. Джексон больше не кричал, не отвечал на оскорбления и грубость, а спокойно выслушивал все претензии, проглатывая язык и позволяя собеседнику высказать все, что тот о нем думает. Дальше Ван использовал его слова против него самого, и тем самым выигрывал в споре. Он стал более сдержанным и даже спокойным, коллеги по работе говорили, словно парень морально повзрослел. Но огонь в его глазах стал гореть намного слабее, будто что-то потушило его во время той недолгой командировки. Теперь возбужденный взгляд можно было заметить только во время съёмок, которые заняли ещё больше времени в жизни молодого человека. С той поездки в Лос-Анджелес прошло чуть больше полугода, и сердце Джексона начало понемногу заживать. Парень всегда отличался особой чувствительностью к тому, что с ним происходит в жизни: победы отмечаются с невероятной широтой, любовь бывает только сильной и глубокой, падения приводят к совершенному развалу, а раны могут заживать годами. Поэтому Ван не мог просто перешагнуть через это и идти дальше. Это не про него. Заноза в сердце все ещё приносила боль. Пусть внешне парень изменился до неузнаваемости, внутри он остался прежним ранимым фотографом. Иногда вспоминались счастливые дни и прекрасная улыбка, а звонкий смех отдавался в сознании далеким эхом. Дождливыми вечерами всплывали жаркие ночи, хриплые мольбы о боли, чтобы доставить ещё больше удовольствия истерзанной душе и увечий идеальному телу. Джексон пытался забыть, заводил новые отношения, но все они были завязаны исключительно на сексе, чтобы удовлетворить свои животные инстинкты и естественное желание. Но человек, так же сильно захвативший сердце, с которым было действительно интересно и комфортно, о котором бы хотелось заботиться, полюбить, не встречался. Никто, как ни странно, не притягивал Джексона больше, чем Марк Туан. «Такого действительно больше не будет», — думал фотограф. Он влюбился, как подросток, быстро и без остатка. Полностью, с головой окунулся в это светлое чувство, неразделенное и принесшее в итоге только боль. Парень корил себя, но ничего не мог сделать. Через пару дней после приезда Ван обнаружил на банковском счете баснословную сумму, а через месяц — собственные снимки сначала в модных журналах, а затем и на огромных растяжках на улице, автобусах, в метро. И практически везде его преследовало сексуальное тело, которое фотограф полностью познал, и прожигающий взгляд, через который едва ли возможно было увидеть тлеющее отчаяние души. Джексон не простил. Он просто не умел этого делать. Обида комом до сих пор сидела в горле, и только обжигающе крепкий виски мог растворить его: парень стал много пить. И в минуты полнейшего забытья, когда в кромешной темноте гостиной бликами высвечивались огни проезжающих машин, вспоминались слова Марка о его отношении к курению. Алкоголь, как и сигареты, дарили чувство успокоения. Тогда сердце болезненно не сводило. Джексон понимал, что так нельзя, что надо остановиться, ведь рано или поздно он очнётся на дне бездны, и за ним никто не прибежит, чтобы спасти. Да, прошло совсем мало времени, но эти шесть месяцев длились мучительно долго: просветления не было. Парень не видел ничего впереди. Слишком безрадостные мысли часто витали в голове молодого фотографа, совершенно потерявшегося на своём пути. Хитрые серебристые птицы больше не пролетали перед глазами, заставляя ноющее сердце успокоиться хотя бы ненадолго. Только одно дежавю посетило Джексона: самолёт едва оторвался от американской земли, уходя в пустоту и даря людям мгновенное чувство невесомости и близкое к падению ощущение. Ван повернул голову к толстому стеклу, покрытому мелкой испариной с оранжево-красными бликами: океан играл золотыми волнами, стремительно удаляясь. С каждым новым метром, который преодолевал самолёт, он угасал, становился темнее, как и чувства Джексона. А после парня накрыла непроглядная чернота и намертво сковала его сердце. В голове фотографа летали шальные мысли, когда его помощник Джинен заглянул в кабинет. Часы на стеклянном столе показывали полдень, но казалось, будто уже вечер проникал в каждый закоулок, шумя потоками ливня, внезапно разразившегося на ясном небе. Настроение у Джексона было неважным: последний месяц он плохо спал, а с приближающейся холодной зимой внутреннее состояние становилось всё более хмурым и каким-то потерянным. Тряхнув головой, он встал с кресла, обтянутого темно-коричневой кожей, и посмотрел на улицу. «Просто класс», — выдохнул Ван, видя, как люди пытаются справиться с порывами ветра, нещадно ломающего их зонтики, засунул руки в карманы и вышел из кабинета. «Съемок не будет ближайшую неделю. Предыдущие его удовлетворили. Интересно, что этому старому хрену надо», — размышлял фотограф, пока шёл по коридору. Вечно спешащие стилисты, стройные разукрашенные модели, разные помощники улыбались и кланялись, видя его, поэтому приходилось тоже натягивать добродушную маску на холодное лицо. Все осточертело, хотя теперь бежать уже некуда. «Не к кому», — подумал Ван и вошёл в кабинет главного редактора. — О, Джексон, наконец-то. Проходи! — воскликнул господин Кан, вскакивая со своего места и указывая на диван, на котором сидел гость. — Какой ты у нас все-таки золотой, а! Все сделал, всю миссию выполнил. Ну, ты знаешь, кто это, поэтому избавимся от формальностей. — Здравствуй, фотограф, — обладатель низкого хриплого голоса повернулся лицом к Вану, одаривая своей широкой улыбкой. И внутри все как будто рухнуло, рассыпаясь на крошечные части с острыми краями, разрезающие слабое сердце. Воспоминания вспыхнули ярким огнём, и Джексон не смог сказать и слова, просто стоял и смотрел, не веря своим глазам. Светло-каштановая длинная челка выглядывала из-под чёрной шапки, немного прикрывая хитрый прищур раскосых глаз, тёплая клетчатая рубашка слегка оголяла бледную шею без отметин, синие джинсы с огромными дырками на коленях обтягивали длинные ноги. Нижняя губа ближе к левому уголку теперь была пробита серебряным кольцом, что не могло не привлекать внимания. Туан стал ещё притягательнее и сексуальнее. Словно не было этих шести месяцев, Ван почувствовал, как внутри него щёлкнул железный замок, за которым долгое время спало оно. — Удивлён? — усмехнулся Марк, пробуждая в Джексоне новую волну воспоминаний, встал с дивана и протянул руку. Ван пожал её, ощущая горячую крепкую хватку. Мыслей в голове не было, оставалось только кивнуть головой, чтобы хоть как-то подтвердить свою вменяемость, но как раз об этом фотограф начал переживать. «Твою мать… Что теперь делать?» — подумал он, осознавая, что Туан может делать с ним все, что захочет. Увидев этого «чертова мазохиста» фотограф осознал, что его чувства до сих пор не угасли. — Немного, — просипел Джексон и сел на диван напротив. — Марк рассказал, что во время твоей командировки вы хорошо провели время. Почему ты ничего не говорил? — спросил Кан Янсон, садясь в своё кресло за столом. — Хотя это не так и важно сейчас. Главное, что в нашей компании появилась новая шикарная модель! — Что?! — выдохнул Ван, резко поворачивая голову к редактору. — Да, Джексон, теперь Марк у нас работает. Вот только что подписали договор, — указывая на листочек бумаги, расплылся в улыбке Янсон. — Я для этого тебя и позвал. Покажешь ему все. — Спасибо вам большое, господин Кан, — Туан встал с дивана и посмотрел на Вана хитрым взглядом. — Думаю, Джексон не будет против. — Вот и прекрасно! Завтра приступим к продуктивной работе, — улыбнулся ещё шире редактор. — Только не опаздывать! Слышишь, Джексон?! Парни вышли в коридор: один с неописуемым шоком в глазах, второй — с ухмылкой на пухлых губах. За эти полгода Ван и мысли не допускал, что такое может произойти. Все его прошлые уговоры о переезде Туана в Сеул были безуспешны, а что касается прощания. Его и не было. «После такого не приезжают так резко», — почесал затылок Джексон и повернулся лицом к Марку, все это время стоявшему сзади и по-прежнему довольно улыбающемуся. — Ты не рад меня видеть? — спросил Туан, шагнул вперёд и, оказываясь в трёх сантиметрах, опалил Вана горячим вишнёвым дыханием. — У меня слов просто нет, — фотограф пытался держаться, скрывая бушующий ураган чувств под непроницаемым лицом. Сложив руки на груди, он сделал шаг назад и с вызовом посмотрел на модель. — Ох, какие мы опасные, — сипло усмехнулся Марк. — Я понимаю, на самом деле ты бы многое хотел узнать. Может, получится все обсудить? — вкрадчиво спросил он. — Что тебе нужно от меня? Нахрена ты сюда явился?! — сквозь зубы прорычал Джексон, ощущая всем телом дрожь злости и обиды. Чёрные глаза напротив ещё сильнее распаляли пламя эмоций. — Фотограф, этот разговор будет долгим. И, — парень посмотрел по сторонам, почувствовав любопытные взгляды людей вокруг, — он будет проходить не здесь. — Кто тебе сказал, что он вообще состоится?! — Потому что я все ещё тебе нравлюсь, дорогой, — Туан протянул руку и легко коснулся щеки Вана, задевая большим пальцем его губы и заставляя парня отпрянуть. — Я видел твой взгляд, который сейчас ты, кстати, очень умело прячешь. Ты меня не забыл. А если серьёзно… — он опустил голову вниз и едва слышно продолжил: — Я должен извиниться. — Что?! Извиниться? Ты действительно думаешь, что этого достаточно? — голос Джексона неожиданно повысился, оставляя после себя звенящую тишину и вызывая удивленные взгляды людей. — Нет, Туан, ты просто пойдёшь нахер, — ругнулся Ван и оставил модель стоять в коридоре. Хлопнув дверью своего кабинета, фотограф запустил пальцы в волосы и сел на диван. Эмоции, такие же сильные и неконтролируемые, как и при отъезде из Америки, снова вскипели в его душе, заставляя тело биться мелкой дрожью от непонимания, злости и в то же время страха. Непонимания, потому что в голове просто никак не укладывалось спокойное поведение Марка после того, что произошло. Злости, потому что Туан был прав: у Вана все ещё есть чувства, и их никак не заглушить. А страха — от незнания, что будет дальше. «Как вести себя с ним?! Что говорить? Что делать?» — спрашивал сам себя Джексон, то резко соскакивая с дивана и нарезая круги по серому паркету, то садясь обратно и рывком откидываясь на кожаную спинку. Образ модели метался от сексуального и развратного к улыбающемуся и доброму, от дерзко ухмыляющегося к смущенно опускающему голову. Но ярче всех отпечатались «два Марка» в голове: смеющийся молодой парень на пляже, чью улыбку фотограф до безумия хотел видеть каждый день, и презрительно выглядывающий из-под мокрой челки, которого Ван желал забыть. Джексон ругался и вслух, и про себя на модель, принёсшую ему столько страданий и беспокойства, убивался от каждого нового воспоминания все сильнее, от прекрасного лица, всплывавшего перед глазами, от хриплого голоса, звучавшего эхом в ушах, от жарких телодвижений. И лишь сейчас фотограф понял, что по сути у них с Марком не было обязательств друг перед другом. Всяких клятв и обещаний они друг другу не давали, не обсуждали собственные отношения. «Стоп, получается, это даже нельзя назвать изменой. Для него… Для него все было лишь игрой. Я один влюбился, как дурак», — обреченно прошептал Джексон сам себе, пустым взглядом уставившись в непрекращающийся дождь за окном. И от запоздавшего осознания пробежали колючие мурашки по спине. «Господи, вот дурак», — прохрипел ещё раз Ван, откидываясь на спинку дивана и накрывая глаза ладонями. — «Так долго убиваться из-за ничего». От продолжительного перенапряжения в правом виске словно что-то лопнуло и резко заболело, заставляя парня поморщиться и невольно застонать. На улице становилось темнее, но дождь все ещё не прекращался, окрашивая толстые стекла в платиновые и серебряные неровные полосы от капель. Джексон не мог больше находиться в этом нагоняющем беспокойство помещении. Быстро собрав свои вещи, он покинул высотное здание агентства. Раскрыв черный зонтик, парень огляделся по сторонам: у главного входа стоял лазурно-синий Mercedes SL. За рулем выделялся черный контур человека, чей образ Джексон всегда сможет узнать в любой ситуации. Быстрыми шагами фотограф попытался отойти подальше, спрятав лицо, как услышал громкий сигнал автомобиля, а затем и пробирающий до костей мощный рык. «Нет, в этот раз у тебя не получится, засранец», — подумал Ван, усмехаясь, и ускорил шаг. Огромные лужи на перекрёстке отливали красным от сигнала светофора, поэтому пришлось остановиться. Этой небольшой паузой и воспользовался Марк, резко притормозив перед Джексоном. — Хватит бегать, фотограф, — прокричал Туан, открывая пассажирскую дверь, и взбешенным взглядом прожег Вана. — Поговори со мной, а потом сваливай, куда хочешь. — Иди нахер, не подходи ко мне вообще! — заорал в ответ Джексон и шагнул в сторону, пытаясь обойти автомобиль, преградивший ему путь. — Это я сегодня уже слышал, истеричка, — рывком надавливая на педаль, язвительно передернул Марк и более серьёзно продолжил: — Сядь в машину. Прошу. Дай мне ровно минуту. Ван смотрел на умоляющий взгляд модели, до этого времени никогда не появляющийся на прекрасном лице, и хотел было развернуться и уйти, как внезапно перед глазами пролетела его старая знакомая — серебряная птица. Сердце Джексона забилось быстрее от того, что происходило с его рецепторами: случилось дежавю, недолгое, лёгкое, но такое глубокое и серьёзное, что парень на мгновение забыл, как дышать. Вот на него смотрит Марк, его лицо отливает красным, а глаза полны мольбы. Затем Ван поднимает голову и почему-то задерживает внимание на соседнем здании, на котором висит его собственный снимок. Все тот же парень на фотографии хитро улыбается, прожигая взглядом, пальцами одной руки касаясь уголка пухлых вишневых губ, а другой зарываясь в пепельно-белые волосы. Неожиданно по небу пробегает электрическая нить, освещая серебряным пламенем здания и людей, а спустя секунду ударяет раскатистый гром. Но Джексон знает, что это все должно случиться, потому что это его любимое дежавю, предсказывающее все действия наперёд. Соединение прошлого, настоящего и будущего, подтверждающее всю правильность пройденного пути и поселяющее недолгое спокойствие в истерзанную душу парня. Царапина на ленте жизни, перламутровыми бликами играющая с сознанием. Но без этого чувства жизнь казалась нескончаемым долгим днём, словно пластинку заело на одном месте, и ты не видишь исхода своего выбора, не знаешь, правильно ли ты поступил тогда. Но вот оно — дежавю, и все встаёт на свои места. Снова можно вздохнуть полной грудью и идти дальше. «Наконец-то», — быстро пронеслось в голове. Да, фотограф понимал, что он очень близок к «клинике» и нельзя быть настолько зависимым от ничего незначащего недолгого мгновения, но так сложилась его жизнь. — Ладно, — спустя минуту сказал Джексон, закрыл зонтик и сел на пассажирское сидение, хлопая за собой дверью. Стук капель о машину отдавался эхом в его голове, усиливая ноющую боль в правом виске. — Начинай. — На самом деле я не ожидал, что ты согласишься, — стыдливо усмехнулся Марк, опуская взгляд. — Я не особо продумал короткую речь. И вряд ли получится уложиться в минуту… — он сделал паузу, ожидая криков или резких движений из машины, но Джексон просто сидел и смотрел вперёд на то, как разбивался сильный дождь о толстое стекло и как его тут же разгоняли быстро двигающиеся дворники. Парень все ещё думал о дежавю и о том, что теперь делать с неугомонным мазохистом. — Езжай прямо, потом направо и на третьем перекрёстке возле высотки налево, — сопровождая объяснения жестами прохрипел Ван, не смотря на модель. — Что? — фотограф повернул голову, чувствуя непонимающий взгляд. — Тебе же нужно время? — Ну, эм, да… — Поехали, чего стоишь?! Марк удивленно посмотрел на совершенно нового Джексона, с трудом узнавая в этом мужественном, серьезном парне прежнего милого фотографа с сияющими глазами и детскими надеждами, но задавать вопросов не стал и резко надавил на педаль газа, обрызгивая водой соседние автомобили. Фоном бормотало радио, сигналили машины, никто не проронил и слова. Туан продумывал, с чего начать объяснение, но совершенно ничего не лезло в голову, и парень просто кусал нижнюю губу, иногда задевая зубами металлическое кольцо. Руки крепко сжимали руль, а взгляд направлен вперёд. Дорогу, которую как-то сумбурно объяснил фотограф, Марк не особо запомнил, поэтому ехал медленно и аккуратно. — Сейчас налево, — прокашлявшись после долгого молчания, сказал Ван. — Останавливайся здесь. — Где мы? — поинтересовался Туан, выглядывая через лобовое стекло на двухэтажное старое здание. В больших окнах слабым оранжевым огнем горел свет, прикрываемый плотными занавесками из красного бархата; периодически мелькали официанты в смокингах с подносами в руках; девушки в вечерних платьях кокетничали со стариками напротив, изящно касаясь их морщинистых рук. Все как в Америке. Было похоже на дорогой ресторан, и Марк очень удивился, что Джексон ходит по таким заведениям. «Хотя, я не видел его полгода, все могло поменяться», — подумал Туан и заглушил машину. — Нам сюда? — Ты серьёзно? — саркастически усмехнулся фотограф и вылез из тёплого автомобиля в холодную улицу. Туан последовал за ним, чувствуя неловкость всем телом. Никогда ещё парень не находился в подобной ситуации, когда предводитель не он и диктовать правила точно не ему. Возникло ощущение, что они с Ваном поменялись местами. И от этого стало как-то не по себе. — Пошли, — махнул рукой Джексон и двинулся в сторону соседнего здания. Парни спустились в подвал по каменным ступеням и оказались в темном уютном баре. Народу практически не было, никто не ходит по понедельникам в такие заведения. Тихая музыка заполняла тишину. Сигаретный дым витал в воздухе, раздражая обонятельные рецепторы фотографа, но это было единственное спокойное место, которое на тот момент пришло в голову. Всю дорогу до сюда Ван метался между двумя совершенно противоположными исходами встречи: выйти из машины на каком-нибудь светофоре, громко хлопнув дверью, ибо плотный ком обиды внезапно задавил ещё сильнее, или же выслушать этого странного парня, потому что раненое сердце неожиданно стало биться быстрее от его присутствия рядом. Джексон выбрал второй вариант. «Окунёмся в омут ещё раз», — подумал он, садясь за дальний столик, и сделал первый глоток ядовитого янтарного напитка. — Знаешь, все-таки ты не поменялся, — спустя несколько минут напряжённого молчания прохрипел Марк с сигаретой в зубах, пристально рассматривая фотографа, и щёлкнул зажигалкой. — Ты только притворяешься, что стал другим, надел маску, а настоящего себя запер в клетке. Вместе с чудовищем. — Мы пришли сюда не обо мне говорить, — серьезно ответил Джексон, ощущая, как в нем вскипает новая волна неясных чувств. Туан сипло засмеялся, опуская голову вниз, и Ван уловил в этом смехе прежние нотки отчаяния и мольбы, но сейчас они стали ещё сильнее. — Я не знаю, с чего начать, — выдыхая вишнёвый дым, тихо сказал Марк и снял шапку. — С начала, — пожал плечами фотограф, не отрывая взгляда от прекрасного лица. На лбу блестели капельки дождя, скатываясь по виску и линии подбородка, чёрные глаза играли огнем, пухлые губы были искривлены в лёгкой усмешке, скорее неуверенной, чем издевательской. — Начало ты знаешь, просто вспомни утро на балконе. О тех просьбах и причинах вообще моего поведения ты тоже догадываешься, — тихо сказал Туан, взглянув на Вана в ожидании ответной реакции. Джексон кивнул головой, с дрожью прогоняя в памяти «прекрасные годы» парня. — Если честно, за эти шесть месяцев я погрузился ещё глубже. Я практически на дне себя обнаружил. Хах, никогда бы не подумал, что буду с кем-то об этом говорить, — усмехнулся он, выпуская дым, потушил окурок о край стеклянной пепельницы на столе и одним глотком допил виски, слегка поморщившись. — После твоего отъезда меня конкретно помотало. Раны долго не заживали, потому что были слишком тяжелыми… Да, дурак я был. На самом деле, ты мне понравился, фотограф, — Марк поднял глаза, выглядывая из-под светло-каштановой челки. — Это я совсем недавно понял. По-настоящему понравился. Как человек, а не как игрушка, с которыми я забавлялся и которые думали, что играют со мной. Но правила диктовал я. Вначале, как всегда, хотел поразвлечься, увидел нового красивого мальчика азиатской внешности, подумал: «Почему бы и нет?» Соблазнить тебя было проще, чем я предполагал. Видимо, сильно тебе понравился тогда. Не смотри на меня так, — ловя укоризненный взгляд, сказал Туан, — ты сам хотел быть на крючке. И я впервые в жизни вообще кому-то правду о своих чувствах говорю, так что послушай. Злость внутри Джексона постепенно угасала под действием алкоголя, и сознание становилось слегка затуманенным. Боль в правом виске слабела. «Ладно, пусть говорит», — подумал фотограф, складывая локти на деревянном столе. — Ты оказался лучше, чем я мог себе представить. Удовольствие, которое ты мне дарил, — самое сильное, самое ошеломительное. Ни до, ни после так не было. Я искал чудовище в каждом. Да, можешь называть меня шлюхой, блядью, я знаю, — горько усмехнулся Марк, пряча взгляд в пачке сигарет, лежащей на столе. — Но в каждом есть оно, у одного сильнее, у другого — слабее. Та дьявольская часть, которая сносит крышу, иногда вырывается наружу и творит ужасные вещи. Но твоё… Это просто невероятно. Мое чудовище практически поглотило меня, потому что я давал ему то, что оно требовало — боль. Я упивался ей, как наркоман. И это меня едва не убило. Видишь это? — Туан указал на кольцо в губе. — А это? — расстегнув первые четыре пуговицы тёплой рубашки, парень тыкнул пальцем в рваный шрам чуть ниже правой ключицы, примерно на груди. — Еще есть парочка на пояснице, на спине возле рёбер, у лопаток и, конечно, твой прекрасный ожог, но он мой самый любимый. Ты понимаешь, во время чего я это получал. Пока Марк показывал свои увечья, Джексон тихо ужасался. Постепенно обида отпускала его сердце, уступая место сожалению и боли от того, что модель сам сотворил со своим идеальным телом. Ван хорошо помнил, как восторгался им тогда, как корил себя за то, что в порыве животного желания делал подобное. Новая волна воспоминаний накрывала парня, словно все произошло буквально вчера, и не было этих шести месяцев. Они — пылинки по сравнению с невероятными двумя неделями в Лос-Анджелесе, отпечатавшимися в сознании сильнее всего. — Ты, наверно, сейчас думаешь, что я совершенно больной… — Нет, тебе просто больно, — перебил Джексон, — я помню, Марк. И понимаю. Туан с удивлением посмотрел на фотографа, и легкая полуулыбка озарила его лицо. Сделав небольшую паузу, он налил себе ещё виски и залпом осушил бокал. Ван последовал за ним и немного поморщился. Алкоголь ударил в голову сразу, потому что желудок был совершенно пустой. Так и до язвы недалеко. — Джексон, пожалуйста, прости меня, — через несколько минут Марк щёлкнул зажигалкой, и его лицо озарилось оранжевым светом. Парень поднял глаза: в них было столько раскаяния и боли, которых фотограф никогда прежде не видел, что его сердце, израненное и обезображенное, словно достали из ледяного снега и окунули в тёплый мёд, мягко обволакивающий каждый шрам и залечивающий каждую рану. — Я вёл себя как мудак… Боже, такого я никогда про себя не говорил. Но я был неправ, не понял, что для тебя все было по-настоящему. — Почему ты так себя вёл? Разве я тебе не прямым текстом сказал, что ты мне нравишься? — спросил Джексон, подпирая тяжелую голову кулаком, и наклонился ближе к Марку. — Честно? — парень сделал глубокую затяжку. — Наверно, я испугался. Испугался собственных чувств, потому что не понимал, что со мной происходило. Сукин сын, ты, похоже, пробудил во мне любовь, — Туан сипло засмеялся и снова приблизил сигарету к губам. Крепкий алкоголь развязал его язык и выпустил наружу настоящего Марка. Он все ещё был холодным и смеялся с нотками отчаяния в голосе, но слова лились из самого сердца. — Я осознал это совсем недавно. Как-то я обнаружил себя на деревянном полу в сперме и в крови. Кожу неприятно щипало, в голове отдавались хриплые остаточные вздохи каких-то мудаков… — Господи, Марк, давай без подробностей. Я понял, можешь не продолжать, — поморщился Джексон, отводя взгляд в сторону, потому что перед глазами тут же появилась яркая картина, которую развитое воображение нарисовало в точных подробностях. Неожиданно вспыхнуло то лицо модели, которое стало последним перед отъездом фотографа. Туан сипло засмеялся, прикрывая глаза ладонями, затем сложил руки в замок на столе и с несколько секунд смотрел на них. Недолгое молчание позволило подумать о рассказанном и услышанном. Почти на все мнимые вопросы фотографа ответ уже был озвучен, но оставался самый главный, из-за которого Ван часто не мог спокойно уснуть, ворочался в муках на холодной кровати, не понимая поведение модели в тот день. Ведь все было так замечательно, солнечно, как в прекрасной сказке, но Джексон забыл, что живёт не в детской книжке. — Почему в тот день Пол тебя трахал? — спустя пару минут фотограф озвучил свой вопрос и пристально посмотрел на модель. — Черт, этого я боялся больше всего, — усмехнулся Марк, не отрывая взгляда от рук на столе, затем налил себе почти полный бокал виски и выпил его. — В тот день я был слишком счастлив, и твой взгляд… Боже, какой я дурак… — в голосе парня чувствовался алкоголь, который во все времена служил ключом к сердцу человека, и вот сердце модели предстало полностью открытым. — Я не понимал себя и того, что творилось у меня внутри. Сердце так билось, но мне было так страшно и больно. Я не знаю, Джексон, до сих пор не знаю, — Туан поднял глаза, полные слез, и протянул руку к запястью Вана. — Я просто заглянул к нему по поводу съемок на следующей неделе, а он что-то начал говорить про каких-то нас с ним. А дальше я помню только твоё лицо в темноте. Но было слишком поздно. Марк тихо всхлипнул, зарываясь пальцами в светло-каштановых волосах, и опустил взгляд. Сердце Джексона болезненно сжалось, вспомнился последний сон перед отъездом, который частично стал реальностью. «Он не знает», — подумал фотограф, допивая последний бокал на сегодня, потому что уже в сидячем положении ощущал, насколько пьян. — «А чего ты ждал? Он и так достаточно тебе рассказал». Внутри внезапно стало как-то пусто: не было ни переживаний, ни тревоги, но и успокоение не накрывало тёплой волной. Фотограф просто смотрел на модель, и совершенно не знал, что делать дальше. — Марк, мне нужно время, — прохрипел Джексон, вставая из-за стола и касаясь горячего плеча модели. Туан поднял взгляд, обреченно улыбнулся, понимающе кивая головой. Парень был совершенно опустошён. — В каком отеле ты остановился? Надо вызвать такси. — Отеле? Джексон, я уже месяц в Сеуле живу, — усмехнулся Марк и потянулся к пачке. Дрожащими пальцами достав сигарету, он зажал её в зубах и щёлкнул зажигалкой. — У меня квартира здесь. Я опять забыл район. Посмотри адрес в кошельке, будь добр, — теперь уже алкоголь говорил за модель. — Как месяц?! Почему ты раньше не приходил в агентство? — Джексон наклонился к Марку, пытаясь заглянуть в пьяные глаза, но его голова была опущена. — Да я просто боялся. Вспомни, как ты сегодня отреагировал. Я этого и ожидал, всё думал, как подкатить к моей первой любви… Мда, я — модель, ты — фотограф. Очень неожиданная любовь, — засмеялся сипло Марк, его язык предательски заплетался. — Даю зуб, завтра я пожалею о том, что сегодня рассказал. Хотя, другого выхода и не могло быть. Я слишком слаб и слишком горд, чтобы признаться в том, что люблю тебя, — Туан поднял взгляд и широко улыбнулся. Его глаза светились счастьем. От услышанного сердце Джексона забилось в рваном ритме. Все ещё не верилось, что произошедшее реальность, и Марк здесь, он говорит слова, которые фотограф мог поймать только в счастливом сне. Ван не знал, какое будущее их может ждать, не понимал, что делать дальше. «Об этом лучше подумать завтра. А сейчас есть проблема посерьёзнее», — Джексон взглянул на парня, практически спящего на деревянном столе. Расплатившись с барменом за пустую бутылку виски, фотограф собрал в охапку Марка и вышел на улицу. Свежий ветер резко обдал лицо, разгоряченное от духоты, царившей в помещении, и от слов и действий парня, обнимающего его со спины и еле передвигающего собственные ноги. Горячая рука касалась талии Джексона, сминая синий пиджак, опускалась ниже, поглаживая упругие ягодицы, терпкое жаркое дыхание опаляло шею, заставляя волны мурашек пробегать по спине. Хриплый голос продолжал шептать какие-то оправдания, и вряд ли это можно было назвать связанной речью. Ван усмехался и качал головой. «Такого точно больше не будет», — подумал фотограф и махнул рукой проезжающему мимо такси.