Дежавю

— Будешь? — протягивая сигарету Джексону, спросил Марк глубоким, сорванным от продолжительных и томных криков голосом. Ван, вспоминая давний опыт курения, пожал плечами: — Давай. Морской ветер играл с их мокрыми волосами и лёгкой хлопковой одеждой, развевавшейся все сильнее от каждого нового порыва. Осознание случившегося каждый раз новой волной накрывало разум каждого из них. Марк от одной мысли, что все происходившее было связано с ним, готов был снова прийти в экстаз и периодически касался ожога на бедре и кровавых отметин на теле. Джексон, переступив допустимую для него грань, сделал то, что от него и не ожидалось, и понимал, что ещё немного, и вернуться обратно будет невозможно. «Дьявол. Я не могу ему сопротивляться», — усмехаясь самому себе, подумал Ван и сделал первую глубокую затяжку. В слабые лёгкие проник горьковато-приторный вишнёвый вкус, разъедая и медленно уничтожая клетки тела. «Уничтожать приятно», — пронеслось в голове фотографа, и он мельком взглянул на Марка. Парень стоял, опершись о перила, и в открытую пялился на Джексона. В его глазах -постоянно присутствовавшая насмешка, вызов, который Ван хотел принять. Но победителя в данной игре не было. — Зачем тебе это всё? — выдыхая дым в тишину, спросил фотограф. — Что именно? — Марк непонимающе повёл бровью. — Зачем тебе эта боль? — Ван подвинулся ближе, оказываясь в пяти сантиметрах от лица Туана и заглядывая в чёрные, жестокие глаза. Надеясь найти в них ответ, он, к собственному сожалению, обнаружил только пустоту и какой-то непонятный затаённый страх. Прошло несколько минут, прежде чем Марк ответил. Джексон не торопил, просто ждал, делая новую затяжку. — Надо, — Туан подмигнул и посмотрел на Вана, словно тот маленький ребёнок, которому ещё ни в коем случае нельзя знать, например, откуда берутся дети. — Марк, скажи! Я много рассказал о себе! Поделись со мной. — Нет, Джексон, я никому это не рассказываю. Думаешь, что если ты меня трахал, то у тебя есть право знать, кто я такой, кто у меня родители, в какую школу ходил, кличку моей первой собаки и так далее? Нет, фотограф, — парень отвернулся, усмехаясь, и посмотрел куда-то в пустоту, стряхнув коротким движением пепел. Джексон не стал давить. Выкурив сигарету, он встал боком к Марку, локтем опершись на холодные перила, и начал наблюдать. Просто смотрел, не отрываясь. Модель, видимо, это нисколько не смущало, Туан привык к постоянному вниманию. — Боишься, что если расскажешь, то я больше не смогу выполнять «твои просьбы»? — Джексон решил пойти другим путём — «взять на понт». — Не переживай, дорогой, моё чудовище еще будет вырываться наружу. Марк сипло засмеялся, откидывая голову назад и прикрывая глаза, затем, с пару секунд посмотрел куда-то в пустоту невидящим взглядом и замолчал. Сухие губы искривились в пустой улыбке, вечно дрожащие пальцы крепко сжимали тлеющую сигарету. — Ладно, фотограф, тебе сегодня очень везёт, — ухмыльнулся Марк, поворачиваясь лицом к Вану. — Ты первый, кому я вообще что-либо о себе расскажу. — Хах, вау, вот это честь, — саркастически удивился Джексон. — Так я себя ощущаю, — тихо сказал Туан, игнорируя усмешку Вана. — Джексон, ты, наверно, такого никогда не чувствовал. Не чувствовал пустоты внутри себя, — парень заглянул в глаза фотографа. — Конечно, нет, — Марк тихо усмехнулся, — откуда тебе знать, что такое пустота? Я начал свою взрослую жизнь очень рано, мне ещё шестнадцати не было, когда я обнаружил на себе первый пошлый взгляд старика с дорогой сигарой между жирных пальцев… Я до сих пор его помню. Ты, наверно, услышал много интересного обо мне на этом вечере? — на этот вопрос Джексон не знал, что ответить, и только потупил взгляд. — Конечно… Медленно, через силу Марк рассказывал о себе. Спотыкаясь на каких-то особенно значимых для него моментах, оставивших крупные раны на ленте его жизни, он делал вид, что все в порядке и что так должно быть. Джексон все чувствовал, но не мешал. Гнев, обуявший все тело еще несколько часов назад, куда-то испарился. Тихий голос Туана, тяжёлые слова, кое-как слетающие с сухих потрескавшихся губ, не позволяли Вану злиться. Хотелось узнать настоящего парня, почему он так себя ведёт, так преподносит обществу. Но ещё больше Джексон хотел понять, почему ему не все равно на этого мазохиста. Марк родился и вырос в невероятном, полном возможностей и несбыточных желаний Лос-Анджелесе. Обычное детство, ничем не примечательная школа и спортивная секция по теннису. В пятнадцать лет его обнаружил какой-то агент и позвал в свою «контору». Через пару месяцев идеальное лицо юного Марка оказалось на обложке молодёжного журнала, затем — несколько фотосессий и проектов с крупными агентствами, а дальше — «по наклонной». — Ты когда-нибудь ощущал на себе взгляд, полный разврата? Но не от шикарной девушки или красивого молодого человека, с которым ты предвкушаешь восхитительную ночь, а от старого мужика, который, если ты ему дашь себя потрогать, обеспечит тебе «светлое будущее»? Да, Джексон, такое было, — горько усмехнувшись, ответил Туан на мнимый вопрос Вана. — Родители? Да они плевали, что происходило со мной, где я пропадаю ночами. Главное — деньги с баснословной скоростью увеличивались на семейном счете, а я становился всё популярнее с каждым днём. Марк сделал небольшую паузу, вспоминая тяжелый период своей жизни, и закурил третью сигарету. Светлые волосы ерошил тёплый, уже практически летний ветер, а прекрасное лицо осветилось оранжевым, и Джексон начинал видеть все больше, словно каждое новое слово отпечатывалось в каждой клеточке тела Туана. Парень преображался. Он становился ещё притягательнее, несмотря на весь тот ужас, что рассказывал. Пусть это было гадко. Мерзко. Отвратительно. — Они терзали меня, Джексон. Но жизнь летела дальше. Были девушки, иногда парни. Лет в девятнадцать я осознал, что ничего не чувствую. Вообще ничего. Пусто. Плевать на все. Дряхлый мужик трахал меня в рот, а я… Мне было насрать. Расслаблял глотку и принимал, как и других, — Ван невольно поморщился, представляя ужасную картину. — Неприятно, да? — он горько усмехнулся. — Однажды, меняя очередное агентство, я с дуру сказал им: «Сволочи, дайте мне больше денег». Они ответили что-то типа: «А ты готов работать больше?». Я был глуп и ответил «Да», не представляя, что скрывается за этим… Несколько раз Марк сбивался с нити повествования, рассказывая какие-то отрывки и куски. Он говорил на эмоциях, выкрикивая в пустую тишину утреннего города. Это было что-то вроде исповеди, наверно, рассказанной впервые. Его голос сильно дрожал и срывался, но парень не плакал. Лишь сипло смеялся. И это было страшнее. — Помню боль просто. Хочешь подробностей? — Джексона передернуло, он резко мотнул головой, на что Марк гортанно хохотнул. — Эта боль приносила какое-то наслаждение. Я чувствовал, что живу, и просил больше. Они давали мне… Не мог остановиться… Деньги. Много, очень много денег в солёной сперме. Пачками кидали на моё лицо и грудь. Ещё я не слышал собственных криков, но, видимо, было слишком громко, потому что они даже заткнули меня. Кое-чем удобным и приятным для них, конечно. «Сучка» — они звали меня так. Наверно, и сейчас называют. — Марк… — Ван коснулся тёплого и мягкого плеча Туана. — Джексон, зачем ты в этом бизнесе? — тряхнув головой, словно отгоняя ужасные воспоминания, парень потушил окурок и посмотрел в глаза фотографу. — Ну, эм, я начал заниматься этим, потому что очень нравилось и было интересно… — Все дерьмо, фотограф. Все дерьмо, — перебил Марк и снова засмеялся. — Ты же денег и славы хочешь, я прав? Ты же понимаешь, что добьёшься своего только тем путём, которым пришлось мне пройти? Все в бизнесе решается этим, Джексон. Не говори, что не ощутил этого сегодня на вечере. — Ван промолчал, вспоминая неприятные взгляды и прикосновения. Для него все, рассказанное Туаном, стало ужасным открытием. Он внезапно почувствовал себя маленьким ребёнком, хотя всегда догадывался, что такое где-то далеко могло существовать. Но это оказалось слишком близко. Когда понимаешь все сам — это одно, но когда тебе хриплым голосом в лицо кидают правду, причём нисколько не приукрашенную, — это совсем другое. Хлесткая, как пощечина в пустом зале холодной рукой. Снова в голове всплыли их лица и белоснежные ухмылки. — Ты поэтому сегодня не пошёл туда? — Ван понял, что спросил полную чушь. — Ты серьёзно? — парень усмехнулся, аккуратно садясь на холодный каменный пол, и поморщился. Пусть его разум требовал больше боли, тело не всегда могло выдержать этих требований. — Меня там практически каждый старый хрен знает. Задолбало. Надо валить отсюда. — А ты готов? — в голове Джексона неожиданно всплыла основная «миссия» его поездки. Отчетливо прозвучали слова Джинена. — Что?! — Ты готов свалить отсюда? — громче и отчетливее повторил Ван и сел рядом, своим плечом касаясь горячего плеча Туана. — Романтик, что ли? Давай рванем вместе на край света, где будем только ты и я? — парень саркастически усмехнулся, устало потирая глаза. — Зря я тебе вообще все рассказал. Забудь. — Марк, я серьёзно. Поехали со мной в Корею, — Джексон по-доброму улыбнулся, сжимая горячую кисть парня. — А какое тебе дело до меня? Понравился? — Марк наклонился ближе, игриво подмигнув. — А, кхм, — смутился фотограф, к этому моменту уже окончательно осознав свои настоящие чувства к этому странному, дикому, развратному, как сам дьявол, парню. Сердце забилось быстрее, а в горле резко стало как-то сухо. Но Джексон Ван был не из тех людей, которые держат все в себе. Он всегда высказывал все сразу, что ему нравилось или нет. Убрав свою руку с кисти Туана, парень тихо пробормотал: — Да, понравился. Марк слегка оторопел от такой честности и, недоверчиво вздернув бровь, постарался заглянуть в глаза Джексону, который стыдливо опустил голову на сложенные на коленях руки. — Как мило, — прошептал Туан, легко целуя в висок, и улыбнулся. — Жаль, правда, что я ничего не чувствую. — Ты почувствуешь, — серьезно сказал Ван, поднимая голову, и посмотрел в черные глаза напротив. На миг ему показалось, что в них он увидел что-то совершенно новое, какое-то подобие смущения или детской радости. Хитрый прищур сменился удивленным, открытым взглядом. Не было усмешки или издевательства. — Дай мне неделю, Марк. В следующее воскресенье у меня самолет в Сеул. Если за эту неделю у меня получится пробудить в тебе хоть капельку чувств, то поедешь? Тебя с руками и ногами возьмут в наше агентство! Твое лицо даже на наших автобусах! Ты чё смеешься? Я правду говорю! Марк хохотал, прикрывая глаза рукой. Смех был звонким и настоящим. В голове Джексона неожиданно возникла та фотография, за которую еще несколько часов назад они боролись. «Наверно, так он смеялся тогда», — подумал Ван, неотрывно наблюдая за Туаном. Внутри фотографа медленно росло приятное чувство, заполняющее до этого времени пустующее сердце. Возможно, все это лишь его фантазия, и никакой симпатии и, тем более, любви нет, лишь животное притяжение, но ему внезапно захотелось верить. Хотелось, чтобы этот потерянный парень начал жить нормальной жизнью, перестал просить о боли, чтобы хоть как-то ощущать, что живёшь. Он не должен этого делать. Так не должно быть. — Ладно, фотограф, — сказал Марк, все ещё по-настоящему улыбаясь. — Пошли спать. В этот раз ты не уйдёшь? Джексон усмехнулся и пошёл следом. Марк скинул халат, оставаясь в одних боксерах, лёг на кровать и свернулся калачиком, накрывшись легким одеялом. Спустя пару минут он уже тихо сопел. Кто бы мог подумать, что в этом милом создании скрывается настоящее чудовище? Вану стало как-то неудобно, неприятно внутри. Изначальная дикая страсть смешалась с искренними чувствами к Туану. Воспоминания, действия, слова противоречили друг другу. Он до безумия желал этого невероятного парня, но в то же время хотел спасти заблудшую душу внутри него. Тот страстный секс, боль, крики, кровь, даже этот ожог — все это было неправильным для Джексона, но его разум потерял контроль над тем, что творило его тело. Засыпая на кровати рядом с Марком, но не прикасаясь к нему, фотограф думал, каким путём он заставит его почувствовать все заново. Это казалось очень непростой задачей. Жаркий день окутывал город, оставляя только узкие прохладные переулки без внимания. Солнце нещадно жгло, попадая в спальню через светло-серые шторы и заставляя Джексона спрятаться под подушку, чтобы ещё пару минуточек поспать, но под ней было слишком душно и невозможно дышать. На улице проводились ремонтные работы, люди кричали на каком-то своём языке. Их разборки, писк погрузчика, стук молотков — все было прекрасно слышно даже на четырнадцатом этаже. «Господи, да сколько можно?!» — бесился Ван, переворачиваясь на спину. После того, как толпа чаек, громко крича о своих проблемах, пролетела вплотную к открытому окну, Джексон психанул и резко сел, жмурясь от палящих лучей. Марка на второй половине кровати уже не было, зато слышались его шаркающие шаги. — Доброе утро! — прохрипел фотограф, опираясь о косяк кухонного проема. Лохматый, полуобнаженный Туан сидел за столом, попивая крепкий кофе, и читал газету. — Ага. Уже полвторого, если что, — усмехнулся он, не отрываясь от чтения. — Наливай себе кофе, я только что сварил. — Какие планы на сегодня? — спросил Джексон, садясь рядом. Немногословный Марк пожал плечами, его глаза быстро пробегали по колонкам, написанным мелким шрифтом. «Мда… Что же делать?» — думал Ван, делая глоток. Горячий, горький напиток постепенно приводил в чувства. Возникла неловкая пауза. Хотя, может, она была таковой только для фотографа. Джексон внезапно осознал, что видит Марка после всех их занятий любовью (занятий болью, если быть точнее) при солнечном свете впервые. У Вана на мгновение остановилось сердце, он в полной мере мог лицезреть последствия своих деяний. Шея, ключицы, плечи… Они были искусаны, истерзаны зубами в кровь; на ребрах и талии отчетливо виднелись фиолетово-бордовые синяки от пальцев, на бёдрах красовались алые напоминания о том, как Джексон впивался в них ногтями. — Господи… — прошептал Ван, кладя руку на запястье Туана, и заглянул в чёрные глаза. Его сердце больно сводило от увиденного. — Можно просто Марк, — ухмыльнулся парень в ответ, откладывая газету. — Прости меня. — Эм, за что? — Туан вздернул бровь и сделал большой глоток кофе. Джексон потянулся к шее, нежно касаясь засосов и укусов пальцами, затем повёл дальше к плечу и закусил губу от того, как его разрывало внутри на части. — А, это… Забей, я привык. Быстро заживет, хотя ты неплохо так постарался. Лучше всех, — парень сипло засмеялся, и в его смехе улавливалось какое-то сильно скрываемое отчаяние, словно практически уничтоженная, совсем крошечная часть молила о помощи. Но, возможно, Вану просто послышалось. — Марк, так не должно быть!.. — Джексон, не порти этот прекрасный солнечный день своими нравоучениями. Это моя жизнь, — серьезно сказал Туан, вставая со стула. Ван понял, что спорить с парнем бесполезно, и, в принципе, был с ним согласен, поэтому решил действовать аккуратно и постепенно. Включив «беззаботного» Джексона, спустя несколько секунд он улыбнулся, протягивая уже пустую чашку стоявшему у раковины Марку, и сказал: — Проведи мне экскурсию! Предложение было неожиданным даже для самого Вана. Мысль, минуя мозг, вырвалась сразу на свободу, но, как ни странно, Туана не пришлось долго уговаривать. Он улыбнулся, умиленно посмотрев на фотографа, покачал головой, сначала делая вид, что против, но в итоге согласился. «Все равно делать нечего», — пробурчал Марк и пошёл одеваться. Они заехали в отель Джексона, парень сменил строгий костюм со вчерашнего показа на лёгкие шорты и футболку, взял фотоаппарат и прыгнул в лазурно-синий кабриолет. Несмотря на то, что тело Марка было похоже на поле битвы, это его не стесняло. Он любил свободную одежду, подчеркивающую его достоинства. Лёгкая рубашка, расстегнутая на несколько верхних пуговиц, светло-голубые шорты до колен, белая кепка «Ripndip» с маленьким котиком над козырьком — вроде бы ничего необычного, но на нем это смотрелось стильно и привлекательно. — Так, фотограф, мы едем в Голливуд, — сказал Марк, резко надавливая на педаль газа. Шикарная машина рванула с места, оставляя только эхо от мощного рыка мотора. Выходной день и прекрасная погода для прогулок вывели людей на горячие улицы. В основном, конечно, это были туристы, увлечённо разглядывающие каждую достопримечательность. Медленно проезжая квартал за кварталом, Марк позволял Джексону насладиться видами вокруг. Из истории новоиспеченный экскурсовод не мог ничего толком поведать, зато радостно хвастался, как видел мировых знаменитостей на Аллее звезд, когда был «мелким». Красиво улыбаясь, он перечислял имена и вспоминал забавные моменты из своего детства: здесь он впервые сходил на ужастик, а вот по этой улице с друзьями бежал от мужиков за какие-то шалости. Ван ничего не вытягивал, просто спрашивал и интересовался, а это и нужно человеку. Туан сам постепенно раскрывался, рассказывая все больше про свой, наверно, самый счастливый период жизни. — Заедем к Спилбергу. Или к Мадонне? — улыбнулся Марк, заворачивая в самый шикарный и дорогой район Лос-Анджелеса. В Беверли Хилс есть, что посмотреть, и Ван жадно это фотографировал: высокие пальмы, величаво раскидывающие свои ветви, шикарные, до безумия дорогие здания, людей, улыбающихся и надеющихся встретить звезду за соседним столиком в кафе. Камера щёлкала не переставая, и этот звук приносил Вану величайшее наслаждение. Больше всего снимков, конечно, оказалось с Марком. Удивительно, как этому парню удавалось хорошо получаться даже на самых неожиданных фотографиях. Это была не фотосессия, просто прогулка на машине, но такая красивая и наполненная эмоциями, что могла бы посоревноваться с дорогими журналами. — Прикинь, мы как-то хотели забраться к Брэду и Анджелине домой. На полном серьезе обговаривали план, — Марк захохотал, ударяя по рулю рукой. Вырывались отдельные слова, прерываемые заливистым смехом. — Ой, придурки… А отсюда поехали… Туан показывал на шикарные дома, замедляя ход, что-то увлечённо рассказывал, махал рукой, жестикулировал и смеялся, а Ван только успевал снимать. Сердце переполнялось восхищением и радостью от того, что происходило вокруг. Давняя мечта увидеть все это вживую, которая ещё неделю назад была несбыточной, какой-то нереальной, теперь становилась близкой и настоящей. Солнце, пальмы, лёгкий ветер, прекрасные люди вокруг — словно фильм, все летело с невероятной скоростью, бесконтрольно. — Боже, только не говори мне, что это та самая Родео-драйв? — Джексон был готов разорваться от счастья, ведь эта улица, как и большинство других, на которых они сегодня успели побывать, была у него на слуху с самого детства. Марк звонко засмеялся. Ван был взбудоражен и счастлив тому, что всегда было в жизни Туана и не казалось чем-то необычным. Но от фотографа шла такая мощная энергия восторга, воодушевления и эйфории, что все легко передавалось и модели: тоже хотелось беспричинно улыбаться. — Да, это она. Остановимся, поедим? — Туан хитро посмотрел на фотографа, словно предлагал ему какую-то авантюру. Солнце постепенно опускалось к океану, лилово-розовым окрашивая светлые здания и жаркий асфальт. В тени пальм на веранде ресторана, в котором ужинали парни, было прохладно. Джексон не верил своему счастью. Вчерашнее разочарование успело потускнеть от восхитительного дня, полного радостных эмоций. Марк потягивал вишнёвый коктейль и поглядывал на Вана, наблюдая. Было неясно, что происходило в тот момент у него в голове, но оно явно было приятным и не приносило боли. Красивое лицо было украшено искренней улыбкой, которую фотографу безумно хотелось запечатлеть. Контраст между моделью, которую он жестоко трахал ночами, и милым Марком Туаном никак не укладывался в голове. Но об этом не хотелось думать. Зачем? Ван хотел ловить момент и наслаждаться тем, что есть здесь и сейчас. День подходил к концу, но впереди ещё намечался весёлый вечер и бурная ночь. Рядом с Джексоном сидел человек, к которому он уже успел привязаться. Все было слишком быстро и очень странно. Мысли в голове стремительно сменяли друг друга. Да, правда бывает жестокой, реальность может разрушить даже самые светлые надежды на будущее, а люди могут сотворить ужасные вещи, но все-таки в этом мире есть и что-то прекрасное, и фотограф ни за что не хотел это терять.