Inside me

В ту самую минуту, когда Дилан О'Брайен подумал, что хуже уже быть не может, в коридоре снова показалась его соседка по парте и лабораторной Эмма Норт. Очертания её лица и имя казались ему смутно знакомыми. Где-то в глубине его памяти теплились отблески воспоминаний о девушке. Он знал её, но отчего-то благополучно забыл и теперь никак не мог понять, почему она кажется ему такой знакомой. Она шла и улыбалась, держа в руках кипу бумаг, явно направляясь к Дилану, сидящему на скамье в коридоре школы. Её улыбка напоминала мамину. Такая же тёплая и заботливая. Воспоминание ударило его, как пощёчина. Он потряс головой, чтобы избавиться от этих мыслей, но сделал только хуже, вернув на место погасшую было головную боль. — Выглядишь совсем хреново, — Эмма опустилась на край скамьи, глядя на него с заботой и протягивая пачку бумажных платочков. Дилан молча взял её и вытянул один белый тонкий листочек, сложил и громко высморкался. — Интересно, если я действительно заболею, это спасет меня от лабораторной? Они обменялись скорбными взглядами. Голова у Дилана слегка кружилась, а в горле першило. Он попытался прочистить его, но тут же вырвался кашель, раздирающий стенки гортани. Ему пришлось схватится за край скамьи, чтобы не повалиться на пол. Благополучно откашлявшись, Дилан сделал пару глубоких вдохов, обогащая тело кислородом. Прозвенел звонок. Эмма сразу вскочила и направилась в кабинет физики. Как выяснилось, именно её она и выбрала профильным предметом. За урок по химии Дилан успел понять, что девушка ни с кем не общается. Она безукоризненно выполнила лабораторную работу, ни слова не сказав о том, что он всё время пролежал на парте, наблюдая за движениями её рук, переливающих жидкости из колбы в колбу, и за огнём, пылающим на горелке. Она была дружелюбной. Но по непонятной причине никто в классе не общался с этой немного странной девочкой. — Ты любишь химию? — Дилан почесал нос. — Физику больше. Я выбрала её как профильный предмет, — Норт набрала в лёгкие побольше воздуха и пустилась в рассказ, не забывая при этом про лабораторную работу. — Я люблю явления, которые можно объяснить. А больше этих явлений люблю только необъяснимые. Именно поэтому я стала увлекаться ими. Я даже состояла в кружке "охотников за приведениями". Она нервно хихикнула, но встретив взгляд Дилана, тут же замолчала. — Почему ты не рассказываешь дальше? — Дилан поднёс спичку к горелке. — Я слишком много говорю. Лучше я молча доделаю работу и пойду на свою любимую физику, чтобы потом спокойно, в полном одиночестве, вернуться домой, сделать ненужную домашку и посмотреть "Сверхъестественное". Дилан встал со скамьи, слегка пошатываясь и опираясь рукой о стену. Голова закружилась, а дальше всё было как в тумане. Куча открытых ртов и широких глаз, выпучившихся на него. Силуэты, хаотичным вихрем пролетающие мимо. Громкие звуки, давящие на уши. Все эти образы неуловимым штормом врывались в его заторможенное сознание, пробивая его насквозь и заставляя жмуриться от кружащей голову скорости. Он почти добрался до кабинета. Увидел Эмму, которая стояла около кабинета физики. Ему в соседний. У него геометрия. Он смотрел на плакаты и буквы, которые словно рассыпались под взглядом. Протянул руку к двери, но не почувствовал ручки. Она словно растворилась под его ладонью. Что-то холодное повеяло за спиной. По коже прошлась волна неприятных мурашек. Что-то тёмное замелькало со всех сторон, заставляя глаза закрыться. В груди неприятно защемило, началась отдышка. Казалось, что весь воздух из лёгких неожиданно откачали, а получить новую порцию мешало чувство тяжести опоясывающее грудную клетку. Горло нещадно саднило, что ещё сильнее затрудняло дыхание. Воздуха катастрофически не хватало. Сознание помутилось, в глазах заплясали кровывае всполохи, сменяющиеся чернильные пятнами, которые застилали весь обзор. Дилан поддался темноте. Она поглотила его целиком, и больше парень не смог открыть глаза.

***

— Бабушка? — Дилан поднимает голову, внимательно наблюдая за старушкой, которая стоит в дверном проеме. Она отворачивается от него, глядя в коридор. Никакого движения с её стороны. Кажется, она даже дышать перестаёт. — Я не могу войти, Дилан. — Этот голос. Словно скрежет. Это не бабушкин голос. О'Брайен в недоумении пытается подняться с кровати, но неожиданно понимает, что руки чем-то скованы. Он резко дергается, отчего чувствует боль в области кистей рук. Начинает паниковать и оглядывает себя. Он лежит на холодной больничной койке. Её колесики еле-еле подрагивают, словно кровать толкает кто-то очень слабый, лишённый всех сил. Его руки зажаты в ледянящих запястья кожаных ремнях, неприятно стягивающих кисти. Он снова дергается, но успехов это не приносит. Слышит своё бешенное сердцебиение, которое надрывным эхом рикошетит от стенок черепа, хаотичным стуком вгрызаясь в каждый уголочек мозга. Сердце будто готово вырваться из груди. — Бабушка, почему я пристегнут? — напряжённый голос парня дрожит. Снизу раздается звон битого стекла. Открытая дверь распахивается шире. Дилан понимает, что в комнате достаточно темно, но за её пределами словно бездна, где полностью отсутствует свет. Кровать потихоньку едет к выходу, мерно постукивая колёсиками. "Вперед ногами выносят только трупы" Глаза Дилана открываются шире. Зрачки темнеют от страха. Он чувствует этот холод, промораживающий не только тело, но и разум. Холод, который своими острыми иголками больно ранит каждую частичку его души. Кровать катится по паркету, неприятно поскрипывая и царапая пол. Вот она уже у дверей. Упирается в деревянную дверную раму. Бабушка разворачивается. Увиденное заставляет Дилана закричать. Её глаза. Они чёрные. В них нет зрачков. Она открывает беззубый рот, отвратительно двигая языком по губам, которые растягиваются в сумасшедшей улыбке. — Я не могу войти, Дилан.

***

Что-то непонятное ударило парня в лицо. По коже резко распространился холод, заставляя ёжиться. Боль в затылке медленно окутала всю голову едкими всполохами. Парень замахал руками, сильно моргая. Его облили водой, чтобы он очнулся. Дилан снова прокашлялся, тяжело, надрывая легкие, которые словно хотели выпрыгнуть из его грудной клетки. — Что? Что это? — Дилан оперся о стол, протирая глаза. — Ты зачем на бабушку орал? — знакомый голос раздался в комнате. — Где я? — Дилан попытался сфокусировать зрение на девушке, нервно теребящей кончики своих волос. — Дома, — Эмма стояла перед ним с пустой кружкой в руках. Страх заполонял её сознание. Она бешено глядела на парня сквозь сощуренные веки. — Почему ты у меня дома? — Видимо, ты не пользуешься успехом у одноклассников. Когда ты потерял сознание, к тебе подошла только я. Тебя привезли домой, и ты спокойно лежал, пока тебя петух не клюнул в твой, потерявший совесть, зад! — Эмма махала стаканом, брызги из которого разлетались в пространстве. — В чём дело-то?! — Дилан резко вскочил. — В чём дело? А ты не знаешь в чём дело?! — Эмма сделала шаг в его сторону, тыкая пальцем ему в грудь. — Ты поднялся, бледный, как труп, не своими глазами смотрел на бедную бабушку, пытающуюся дать понюхать тебе нашатырь, чтобы ты, её чёртов дорогой внук, очнулся. А что сделал ты дальше? Ты схватил бедную женщину за руку и орал, как резаный. Бедная, её чуть приступ не хватил! — Не ори, — Дилан посмотрел на нее, нахмурив брови. Он не мог орать, он же был без сознания. — Не орать? Это же твоя бабушка! Иди и извинись! — ИДУ! — громогласно воскликнул парень. На этот вопль громким, противным треском сразу же отозвалось что-то в комнате. Эмма стояла и шокировано смотрела на свои руки. Стакан раскололся на мелкие кусочки, которые с силой впились в нежную кожу её ладоней. Капельки крови просочились на поверхность. Она подняла удивлённые глаза, в которых скопились слезы, вызванные резкой болью. У неё ничего не было в голове, кроме мыслей о том, что он закричал не так громко, но толстое стекло кружки раскололось. Да не пополам, не на три-четыре части, а на мелкие острые крупицы. Чтобы разбить стекло, нужно издать звук в 150 децибел. А все эти штучки фокусников — обычный резонанс, где стоит много посуды с тонким стеклом, которые от сильного голоса начинают дрожать и бьются, касаясь друг друга. Люди так не кричат.