--we were exploding anyway--

<well, you know, i'm a ghost>

Закатное солнце Сан-Диего опаляло Вика своими горячими лучами. Он стоял у самого залива, глядя на падающее в волны светило. Келлин был рядом, он вцепился в руку Фуэнтеса и пугливо озирался по сторонам. Куинну было страшно, и Вик прекрасно это знал. Их могли просто утилизировать, прямо сейчас, на этом самом месте, ведь они стояли на самом виду, зажатые между океаном и небоскрёбами. Свистел ветер, раздувая волосы. Келлин ещё раз обернулся и почти что всхлипнул. В нём бушевал страх. Страх за свою жизнь, за жизнь Вика, за существование чего-то неделимого, которое они за это недолгое, вроде бы, время привыкли называть словом «мы». Фуэнтесу было всё равно. Он просто слишком устал, чтобы обращать внимание на такие мелочи. В его голове до сих пор проносились образы Майка, плачущего над трупом Тони у самой могилы последнего. И никто не помог ему, потому что так надо было. Майк должен был справиться сам. Вик был почти уверен, что им с Келлином тоже никто не станет помогать. Слишком поздно. Келлин дёрнул Виктора за рукав драной толстовки. Мексиканец развернулся, целуя парня в щёку, и стёр слёзы с его глаз. Ветер свистел в ушах, и Вик вздрогнул, потому что воздух был пропитан чем-то родным. Будто это последний закат в их жизни, пронеслось в голове у Вика. — Помнишь мое обещание? — прошептал он. Келлин тихо кивнул, утыкаясь носом в плечо Вика. — Тогда зачем боишься? Келлс, я не позволю им убить тебя. Утилизировать — тем более, — на последней фразе Келлин тихо заскулил, и Вик начал тихо петь что-то, чтобы хоть как-то успокоить парня. Но получилось как-то слишком грустно, отчего Келлин внезапно вздохнул, заглушая Вика поцелуем. Они оба знали, что дальше такой момент вряд ли выдастся, поэтому этот их поцелуй — самый последний перед смертельным забегом на пару миль под свистящими разрядами — был самым горьким в их жизни. Самым долгим в их жизни. Самым солёным в их жизни, ведь Вик тоже не сдержался, и слёзы потекли по их щекам, капая на мокрый песок под их ногами, на котором ещё позавчера умерли Джек и Джастин. А сегодня ни Хиллса, ни Фоулера уже не было: оставался только пепел, который раздувало ветром вместе с пылью и песком под их ногами. Вик оглянулся по сторонам. Посмотрел на Келлина, словно пытаясь запомнить все малейшие черты любимого лица, и бросился бежать, слыша, как разряды следуют за ним по пятам. Келлин бежал в другую сторону, и Вик даже не знал, смогут ли они оба выжить сегодня. Они должны были встретиться в Седьмом, на закрытой территории, в доме Тони и переждать там. Вик боялся, что ему не хватит сил, чтобы добраться до места живым. Два часа назад, когда солнце только начало клониться в сторону горизонта, они вышли на улицу, чтобы попытать удачу и пройтись по городу так, чтобы их не заметили. Они, не понимая этого, каким-то образом оказались там, где нашли тела Джека и Джастина. И вот чем обернулась их прогулка, они бежали в глубину города, утопая под градом разрядов. Что ж, так было суждено, наверное. Вик бежал и бежал, его ноги почти что отказывали, но, к счастью, количество направленных в него разрядов всё уменьшалось. В районе прибрежной нейтральной зоны они прекратились совсем, и Вик, затерявшись в толпе, прошмыгнул в Седьмой. Ему надо было знать, что с Келлином. Он вбежал в дом номер пятьдесят шесть с последними лучами солнца и сразу же направился выше — на третий этаж огромного здания: внизу было небезопасно. Он ждал Келлина достаточно долго. Настолько долго, что ему начало казаться, будто он слышит треск разрядов и крики внизу, но спускаться он не решился. Келлин пришёл, запыхавшийся, лишь через пару часов: луна, освещавшая здание, уже начала подниматься в зенит. В её слабом свете Вик увидел такого Келлина, какого никогда не хотел видеть. Парень был исцарапан, на его руке виднелся ожог, глаза истерично блестели. Парень согнулся пополам, сплёвывая кровь. — Ты в порядке? — прошептал Вик. — Да, в полном, — сквозь кашель выдохнул Куинн, держась за живот. Он откашлялся и выпрямился, глядя Вику в глаза. — Знаешь, всё так забавно получилось. Келлин шагнул слегка в сторону, в луч лунного света, и его силуэт почти просветился насквозь: грязная рубашка, драная футболка, джинсы с оторванными по середину голени штанинами, кеды — всё это словно очистилось в лунном свете, засияло прежней чистотой, восстановилось. Словно настал момент катарсиса. — Мы вечно оказываемся в этом доме, ты заметил? Вечно всё случается в чёртовом Седьмом, будто здесь какой-то магнит, а мы железки, что вынуждены всегда стремиться сюда. Что бы было, если бы не Седьмой, а, Вик? — Келлин взмахнул руками. — Что бы было, если бы не идиотский Тони со своей скукой и отчаянным желанием убить кого-нибудь? Что бы было, если бы эта блядь Габриэль не решил отомстить за Уильяма, которого Тони решил помучить первым? Что бы было с нами, Вик? — парень скрестил руки на груди. Его слова эхом неслись по этажам, где-то снова что-то капало, но Вик знал, что это лишь вода. Шумел океан. — Нас бы не было? В смысле, были бы ты и я? — робко проговорил Вик. — Был бы ты, но не я. Был бы Хайми, были бы парни… Вик, я ведь собирался уехать. Почему я не сделал этого? Почему ты заставил меня остаться? Почему мы всегда поступаем так по-идиотски? Почему всегда всё так глупо выходит? Ведь был миллион возможностей, миллион случаев, когда я мог поступить иначе, и всё бы разрешилось по-другому… лучше, возможно, может быть, даже гораздо лучше. Почему тогда я не поступаю так, Ви? Почему я веду себя, как последний нерешительный уёбок? Люди из-за меня мрут, как мухи. Мама, папа, Кейт… ребята, — Келлин всхлипнул, и Вик бросился к нему, крепко обнимая, словно этот всхлип вывел его из мыслей, на которые навело сказанное Келлином. Вокруг Вика тоже все умирали. Вик был виновен в большинстве смертей, но Келлин — нет. — Потому что ты человек, Келлин, людям свойственно ошибаться, но ещё они очень любят брать всю вину на себя, — прошептал Вик, чувствуя, как Келлин давится всхлипами, а тонкая толстовка намокает от слёз. — Ты не виновен, Келлс. — Я слабак, Виктор. Мне вообще нельзя было приезжать сюда. — Если бы ты не приехал, мы бы не встретились. Ты же сам сказал, что приезд сюда был правильным поступком… — Самым правильным, — прервал его Келлин, вытирая слёзы. — Самым правильным поступком. О чем ты жалеешь, Келлс? Порыв ветра ворвался в окно, и брызги бриза попали на их лица, охлаждая после жаркого дня. Келлин взглянул на Вика. — Ни о чём, — слабо улыбнулся он, наклоняясь ближе. Вик сам прижал их губы друг к другу, но Келлин был не против. С души словно упал камень, и стало легко, словно никакой Бойни и не было. Они целовались долго. Казалось, столько же, сколько и Вик ждал Келлина. Они оторвались друг от друга резко: Келлин оттолкнул Вика, оглядываясь по сторонам. Вик прислушался. Внизу что-то всё так же капало, но помимо этого был ещё один звук. Шаги. — Это же не привидение Тони, желающее убить нас? — промямлил Келлин, отходя в угол. Вик выглянул на лестничную клетку. Шаги приближались, и он быстро зашёл в какую-то комнату, затягивая за собой Келлина. Кто-то зашёл на этаж. Прошёл по коридору, остановился в нескольких местах. Вик зажал Келлину рот рукой и зашёл в самый тёмный угол комнаты. Шаги неумолимо приближались. В дверном проёме показалась светлая даже в ночное время фигура в белой униформе. Человек держал в руках огромный бластер, сравнимый по размерам разве что с базукой — вроде бы, так это называлось, — которую Вик однажды обнаружил на старом складе. Он медленно заглянул в комнату напротив, и Келлин сглотнул, слегка приоткрывая губы под рукой Вика. Человек пожал плечами и двинулся обратно, насвистывая что-то на ходу. Вик оставался на месте до тех пор, пока шаги не послышались на следующем этаже. Он тихо отпустил Келлина и шагнул в сторону. — Быстро вниз, давай, — прошептал он Келлину. — А что если там тоже кто-то есть? — Если бы он был не один, они бы тупо прочесали все этажи, а не пустили одного в разведку, — пожал плечами Вик. — Быстро, Келлс, мы теряем время. Келлин снял кеды и босиком побежал вперёд. Вик последовал его примеру, и через несколько секунд они выбежали на улицу. Они забежали в соседний квартал и надели обувь обратно. Келлин внезапно перестал возиться со шнурками и посмотрел на Вика: — Встретимся дома? — Надеюсь, — поджал губы Вик. — Хорошо, — Келлин вернулся к завязыванию шнурков. — Эй, Ви, — он поднялся на ноги, пару раз подпрыгнув. Вик посмотрел на него. Келлин чмокнул его в губы, заглядывая в карие глаза, блестящие в свете луны. — Я люблю тебя. И он бросился бежать. *** Звёзды сияли, словно проставленные тонкой кистью кусочки серебряной позолоты. Луна заливала всё синеватым тусклым светом, но даже это не могло испортить того, каким тёмным было небо. Оно было почти что чёрным, таким, что было видно миллионы созвездий, и хотелось просто слиться с ним, чтобы навсегда остаться таким же чистым, сияющим и прекрасным в душе. Майк сидел на крыше. Пожалуй, крыши были тем местом, к которому он навсегда бы остался привязанным. Было что-то такое в высоте, что-то, что заставляло его задумываться о жизни. Казалось, он мог сидеть в одном положении часами, обдумывая тот или иной аспект своего выживания. За его спиной поднималась луна. За его спиной был Третий с его кострами, Четвёртый с его ночными стычками, нейтральная зона, полная шума даже в ночные часы. За его спиной была могила Тони. Дом номер пятьдесят шесть находился в самом удобном месте города: вода плескалась практически у его основания, а сам он словно делил город на две половины — мирную и не очень — словно полосы делили между собой секторы. Майк думал обо всём, что происходило с ним в жизни. Он думал о стае, когда она только появилась, о Бойне, о том, как изменился город. Он думал о Тони, и, почему-то, на душе было спокойней от мыслей о нём. Возможно, находясь здесь, Майк просто ощущал что-то знакомое нутром, отчего становилось тепло. Тони точно сделал это здание каким-то особенным, оно словно выбивалось из общего пейзажа города, было кляксой в рисунке, браком в причудливом кружеве зданий. — Ты же слышишь меня, да? — Майк говорил с ветром, представляя, что Тони его слышит. Ветер отвечал ему лишь свистом, и иначе и быть не могло, Майк понимал это, но он всё равно каждый раз прислушивался к нему, стараясь разобрать слова или хотя бы знакомую ухмылку. — Ты точно меня слышишь. Так вот, я люблю тебя. Знаешь, я, возможно, считал ошибкой наше знакомство, помнишь, я говорил тебе об этом? Это был такой бред, такой бред, Тон. Мне аж смешно от того, какой это было бред. А ещё я дико скучаю, хотя, думаю, это даже к лучшему. Майк замолчал, снова вглядываясь в темноту. Холодный ветер выл, словно отвечая ему, но в этот раз он вслушивался не в его речь. Внизу что-то шумело, и Майк был уверен, что неспроста. Он глянул вниз с самого угла. Внизу, в проулке, стояло несколько человек, и в тени здания невозможно было рассмотреть их фигуры. Они переговаривались между собой, и их голоса эхом неслись вверх, затихая в ночи, но Майк слышал их. Из-за длительного нахождения на одном месте с закрытыми глазами, он буквально чувствовал, как обострились его чувства. Он напрягся. Через насколько секунд из дома выскочили два человека, и, чёрт, Майк не мог не узнать их. Вик и Келлин пробежали куда-то вперёд и исчезли среди зданий. Он цокнул, накидывая капюшон. Он аккуратно, через дырки в полу и стенах, спустился на тридцатый этаж, остановившись на секунду на тридцать первом, и медленно пошёл по лестнице. На первых семнадцати этажах было пусто, на тринадцатом бегала ворона, громко каркнувшая, когда он показался в дверном проёме. Он спустился ещё ниже, на седьмой этаж. Медленно обошел всё комнаты, собирался уже уйти, когда ему в бок, сверкнув в свете луны, вонзилось лезвие. Майк заскулил, падая. Сейчас лучше было притвориться мёртвым. — Я уделал его, — сказал неподалёку кто-то, и его грубый бас прозвенел по пустому зданию, нарушая тишину. — Здесь только один. Я проверил здание. Майк не двигался и почти не дышал. Боль была невыносимой, но он терпел. Человек постоял рядом с ним ещё недолго и ушёл. Майк поднялся на ноги. Рана была не такой уж и глубокой, её всего лишь надо было промыть и зашить, но легче было сказать, чем сделать. Он медленно, держась за стены, задыхаясь и скуля, поднялся по лестнице на тридцатый этаж. Сама ирония ситуации была потрясающей. Буквально три дня назад он нёс по этой лестнице раненого Тони и даже не подозревал, что с ним случится такое сейчас. Кровь с ладоней оставалась на белёсых стенах, будто бы дополняя картину. Она, скорее, должна была относиться к тому моменту, когда здесь подстрелили Тони, но не сейчас. Тем не менее, полосы от пальцев очерчивали контуры лестничной клетки. Сил на то, чтобы лезть наверх, не было, и Майк, молясь, чтобы он работал, нажал на кнопку лифта. Тот пришёл, конечно, не так быстро, как хотелось бы, но он пришёл, и Майк слабой рукой нажал на кнопку тридцать первого этажа, цифры на которой были едва видны под слоем ржавчины. Он буквально выпал из лифта и подобрался к душу, включая воду и оседая на пол. Вода потекла не сразу, она была соленой, и рану тут же защипало, но альтернатив у Майка не было, и он бессильно пронаблюдал за тем, как кровь красными струями стекает вниз, морщась от боли. Когда он выбрался из душа, сил даже прибавилось, и он, без труда найдя аптечку, начал зашивать рану. Боль вспышками распространялась по телу, и он продолжал тихо скулить, но, взглянув на толстовку Тони, лежавшую неподалёку, он чувствовал, как жажда жизни растёт в нём, и продолжал стойко сносить неприятную процедуру. К концу ночи кровь идти перестала, и он просто бессильно лежал на стене, что служила Тони кроватью, закутавшись в его толстовку и надев его кепку, которую тот так любил. Он даже умудрился уснуть. Ему снился город, в котором было шумно, но не от стычек группировок, а от говора людей, ему снился светлый дом, кровать с белыми простынями и Тони. Ему снились Вик и Келлин, Хайми, Джек и Джастин, Уильям, Джош и Оливер. Они были друзьями или знакомыми, они были рок-звёздами, у них всех были прекрасные жизни. Когда солнце коснулось его глаз, он тут же проснулся, но желания вернуться в счастливый сон не было, как ни странно. Майк почему-то понимал, что его реальная жизнь — это его стихия, и настоящий он вряд ли бы выжил в тех реалиях, что царили в его сне. Поэтому он, с трудом поднявшись, спустился вниз и вышел на улицу, жмурясь от яркого солнца. Жизнь продолжалась, а значит, он должен был добраться домой вовремя. *** Джош шёл по пустынной ночной улице, находясь в странном расположении духа. С одной стороны, было хорошо от того, что ничего за вчерашний день с ними не случилось, и теперь он шёл за Хейли, которая ночевала в Девятом секторе, но, в то же время, было почему-то тяжело на душе, будто что-то ужасное должно было случиться. Улицы Сан-Диего были тем местом, в котором можно было легко заблудиться, если не знать плана города. Джошу повезло, он, живший здесь с детства, легко ориентировался в переплетении улочек, но, тем не менее, он не понял, как он вышел на тот перекрёсток, на котором погиб Оливер. Он остановился, как вкопанный, ошалело оглядывая перекрёсток. Здания, подсвеченные луной. Грязный разбитый асфальт. Пучок травы, растущий из одной из трещин. За шесть лет не изменилось практически ничего, но Джош знал, что должен был уже забыть это место, то, каким оно было, даже то, что здесь произошло. Но он не мог. Он мог лишь снова и снова прокручивать в своей голове тот день, и ему было наплевать, что он находился в Пятом секторе — одном из самых опасных мест города. Он медленно подошёл к тому месту, где, когда он прибежал сюда, сидел Вик, держа на руках Оливера, и опустился на колени. Он представил себя на месте Вика в тот день. Что бы он сделал? Как бы поступил, если бы не у Вика, а у него на руках погибала любовь его жизни? Наверняка разревелся бы. Или был бы сильным, чтобы ещё раз доказать Оли, что он достаточно сильный и для того, чтобы постоять за себя, и для того, чтобы перенести его смерть? Нет, скорее всего, расплакался бы. Как можно не расплакаться, когда у тебя на руках лежит самый любимый человек? Джош не был бесчувственной железкой, он не мог так поступить. Он бы, наверное, подхватил Оливера на руки и целовал его до тех пор, пока весь ток из разряда не разошёлся бы по их телам и земле, абсолютно не заботясь о том, что ему больно, а Оливер сопротивляется. И он бы постарался спасти его, обязательно постарался бы. А если бы не удалось, Джош бы прошептал ему на ухо, как он его любит. Напоследок, чтобы Оли знал это наверняка даже после смерти. Возможно, это стало бы лишним подтверждением их отношений для самого Джоша. Врезалось бы в память так, что он бы никогда не забыл этого, даже если бы сам Оливер со временем стёрся из его памяти. А Оли на его слова бы непременно улыбнулся, слегка сотрясаясь от электричества, и Джош бы долго держал его, перебирая отросшие волосы и заливая всё вокруг слезами. Да, именно так бы всё и было. Сомнений не было. Джош улыбнулся своим мыслям, ложась на пыльный асфальт. По его щеке стекла слеза, которую тут же высушил ветер. Словно Оливер, по привычке, стер её пальцем, подумалось Джошу. Почему ветер всегда ассоциируется у людей с умершими возлюбленными или близкими? Почему им всегда кажется, что он говорит голосом умерших, почему им кажется, что он делает то, что хотели бы сделать их любимые в той или иной ситуации? Связано ли это с той надеждой, что теплится в каждом человеке, или это просто романтический образ, созданный много веков назад и живущий до сих пор? Как долго ещё люди будут вот так думать об этом? Джош не знал ответов, но думать об этом хотелось именно сейчас, и он провёл всю ночь, едва слышно разговаривая с ветром, будто его молчаливый собеседник знал ответы на все земные вопросы. Солнце начало вставать, и он подумал, что пора бы начать жить так, как ему самому хотелось, а хотелось ему сейчас отнюдь не к Хейли, поэтому он поднялся на шаткие ноги и двинулся в сторону океана, наслаждаясь светло-розовыми тонами, в которые рассвет окрасил одну из сторон улицы. Бессонная ночь дала ему больше энергии, чем любой отдых, и желание жить двигало им, когда он, набрав еды на Пятом складе, уселся на пляже в прибрежной нейтральной зоне, разглядывая несколько людей из Нижнего города, встречающих рассвет вместе с ним. Встречающих новую жизнь. *** «Кобра» разваливалась. Это было очевидно даже тому, кто не участвовал в её делах. Габриэлю — тем более. Сегодня ночью на него было совершено очередное покушение. Он едва спас Уильяма, но сам серьёзно пострадал, благо врачи вовремя подоспели на место происшествия, и Гейб всего лишь сидел в гипсе на руке и ноге и с перевязанной головой. Уильям сидел в его кабинете. За то время, что он находился под землей, парень сильно похудел и побледнел, но врачи, осматривавшие его, сказали, что это всего лишь акклиматизация, и Гейб успокоился. Сегодня на работу не явилась Хейли. Гейб понимал, что девушка могла заболеть после прогулки по Верхнему городу, но почему-то ему казалось, что всё здесь было не так просто. За пять лет работы с Гейбом, девушка ни разу не отсутствовала без предупреждения. Хотя это снова можно было списать на отсутствие в Верхнем связи. — Гейб, когда я смогу подняться на поверхность? — со скучающим видом прохныкал Уильям. — Уилл, это дело времени. Сейчас наверху неспокойно, лучше не ходить туда, — заметил Гейб. — Но, Габи, ты же понимаешь, что и внизу сейчас не менее опасно? Гейб, я прожил наверху всю свою жизнь, ты не можешь просто лишить меня этого, — пробормотал Уильям, теребя драный край футболки. Гейб предлагал купить ему новой одежды, но Билл наотрез отказался, так что его одежду просто привели в более-менее божеский вид. — Уилл, ты не представляешь, насколько всё сложнее, — простонал Гейб, складывая голову на руки. — Почему ты просто не перестанешь заниматься этим? Та же Хейли сможет справиться с «Коброй» так же успешно, как и ты. Экраны с одной стороны комнаты сменили изображение, будто за их спинами выглянуло солнце. Уильяму захотелось увидеть, осталось ли таким же солнце на поверхности, но он не мог выйти отсюда. Гейб устал, он видел это. Сапорту с каждым днём всё больше выматывала работа, он практически таял, как свечка в их спальне, с каждым днём всё больше. Уильяму нужно было подействовать на Гейба, чтобы тот отказался от своего поста в «Кобре» и перестал убивать себя. «Кобра» была способна уничтожить кого угодно, и Гейб не стал исключением. — Гейб, почему ты до сих пор возишься с детищем своего отца? Может быть, стоит передать свой пост кому-нибудь? Ты выглядишь всё хуже и хуже с каждым днём. Ты не спишь, Габриэль! Это уже ненормально, посмотри на себя! У тебя синяки под глазами больше, чем у меня были, когда я только переехал сюда, — решительно начал Билл. — Это детище отца надо понимать, чтобы управлять им, поэтому я до сих пор занимаюсь им, Билви, — ответил ему Гейб. — Габи, «Кобра» разваливается. Ты уже не управляешь ей, она, как живой организм, достигла того, что называется агонией. Её надо либо уничтожить, либо изменить в корне, и тогда, возможно, всё получится. Признай, Гейб, тебе одному это не под силу. Нужен другой руководитель. Уильям сел на колени к Гейбу и приобнял его за перебинтованную голову, поглаживая кудрявые волосы. — Ты слишком много работаешь, пора прекращать быть трудоголиком. Если не полностью отдашь свои обязанности, а просто поделишься частью — будет тоже неплохо. Уверен, Хейли прекрасно со всем справится. Гейб вздохнул, напоминая себе, что Хейли не пришла на работу. Он аккуратно вылез из-под Билла и прошёл в приёмную, где и должна была сидеть девушка. Кресло пустовало. — Она не пришла, — пробормотал Сапорта, — боюсь, с ней что-то случилось. Уильям подошёл к нему, посмотрел на пустое кресло из белой кожи, на стол, на несколько бумажных журавликов, валяющихся тут и там. — Она придёт. Поверь, она придёт. И когда она придёт, ты скажешь ей, что разделяешь полномочия главы «Кобры» с ней, — улыбнулся Уильям. Гейб повернулся к нему. — А ты уже всё решил, я так понял? — усмехнулся он. Уильям закивал. — Я даже наш медовый месяц спланировал. Правда, думаю, что Гавайи уже давно не похожи на те, что показывают твои эти экраны, — рассмеялся Уильям. Гейб почувствовал, как груз падает с души. Хейли ворвалась в комнату несколько минут спустя. Она долго ещё наблюдала за своим начальником и его парнем, ржущими над чем-то, понятном только им двоим, в проёме двери. После этого Габриэль внезапно посерьёзнел, и Хейли даже напряглась. Мало того, что она умудрилась проспать, так ещё и, кажется, день у Сапорты выдался не из лучших. — Хейли, ты теперь глава «Кобры». Готовь бумажки для переназначения. И да, приглашение на нашу свадьбу тебе принесут домой, — улыбнулся ей Сапорта. Хейли почувствовала, как внутри что-то обрывается и, в то же время, расцветает. Она стала главой «Кобры»… Значило ли это, что Бойня окончена?