--we were exploding anyway--

<but how can i win when i’m paralyzed>

— Знаешь, я так устал, Келлс, — пробормотал Вик, утыкаясь носом в шею парня. Было раннее утро. Тот момент, когда солнце ещё не встало, но было уже достаточно светло, чтобы распознать в темноте черты лица друг друга. Свет был сумеречным, светло-сиреневым, прозрачным. И они, казалось, тоже были прозрачными. Вик вернулся совсем недавно, и Келлин наслаждался теплом объятий и ставшим уже родным запахом, засыпая со спокойной душой, пожалуй, впервые с тех пор, как они были здесь. — Понимаю, Ви… надо держаться, — Келлин поцеловал его в макушку. — Когда это всё закончится, чёрт возьми, — Вик вздохнул, и Келлин хихикнул от тёплого дыхания, пощекотавшего шею. — Мне так уже это надоело. Почему мы не можем жить нормально? Этот город бесит меня. — А мне нравится Сан-Диего, — задумчиво сказал Келлин. Он взглянул в окно, на медленно светлеющее небо. — По крайней мере, здесь не так одиноко, как в Медфорде. И, знаешь, жить здесь, несмотря на это всё, ужасно интересно. Конечно же, Келлину давно надоела эта постоянная погоня, то, что они неизбежно теряли одного человека за другим, то, что вчера вечером, когда вернулся Вик, они узнали о Джастине и Джеке. Слёзы навернулись сами собой, и Келлин даже не знал, отчего. Было что-то в этих парнях, что делало их близкими и почти даже родными. Было тяжело, Келлин признавал это. Но было интересно, и он даже не мог сказать, хочет ли он продолжать жить здесь, или желание свалить из этого города в более спокойное место всё-таки пересиливает. Он даже не мог поверить, что прошло так мало времени. Казалось бы, он живёт здесь уже так долго, но стоило подсчитать, и оказывалось, что прошло не больше двух месяцев. Столько всего произошло, что, казалось, город на его глазах камень за камнем скатился вниз. Келлин не представлял, каково было жить в этом городе с самого начала. Для него Сан-Диего как был, так и оставался мечтой, и он идеализировал его как мог. Но даже так этот город был страшным. По-настоящему страшным, таким, что кровь по ночам стыла в жилах от мыслей о неизбежности всего того, что происходило здесь. Ведь, вроде бы, всего-то ничего надо было, чтобы прекратить весь тот кошмар, что происходил и в городе, и на материке. Всего лишь один приказ Габриэля Сапорты мог закончить всё. Одно лишь желание Уильяма, чтобы Гейб прекратил. Но потом, когда Келлин начинал вникать в происходящее, оказывалось, что всё не так просто. Сан-Диего уже никогда бы не стал таким, каким он помнил его на картинках в учебнике по географии Америки в школе. Люди здесь не умели жить по-другому. Бойня воспитала поколение зверей, а не культурных жителей. Те, кто мог жить по-старому, давно переселились в Нижний город. Они почти не бывали наверху. Что же было ожидать от тех, кто был воспитан улицами, а не нормальными семьями? Келлин вспомнил, как на уроке истории они проходили мафию тридцатых годов позапрошлого века. Тогда, насколько он помнил, на улицах городов происходило примерно то же, что и сейчас, вот только уровень захламлённости был ниже. Хотелось верить, что когда-нибудь они преодолеют эту черту деградации, начнут новую, обустроенную жизнь, в которой у них всё будет, прямо как у нормальных людей, в достатке. Будет еда, вода, тепло, нормальная, не зашитая на несколько раз одежда, будут мягкие кровати и электричество… Келлин всегда очень надеялся на то, что он застанет эти дни. В последнее время его надежда рушилась на ровном месте. — Представь, что когда-то из дома в Двенадцатом было видно город, залитый огнями не костров, а лампочек, — пробормотал Вик. — Всё было освещено жёлтым светом фонарей, ездили машины… — Те самые, что свалены на стоянке около въезда в город? — прервал его Келлин. — Да, те самые. Город гудел. А потом началась Бойня. Резко так. Знаешь, как-то раз завопили сирены из колонок, висевших на улицах. Потом начались взрывы. Гудело постоянно, и мы даже не знали, что грядёт. Потом взорвалась электростанция. Потом началось переселение, а нам не хватило места, представляешь? — Вик вздохнул и посмотрел Келлину в глаза. Его веки покраснели от бессонницы, капилляры в глазах расширились, и младший даже ужаснулся тому, каким по-настоящему усталым выглядел Фуэнтес. Оставалось только гадать, почему он ещё не сдался. Из-за Келлина? Из-за брата? Из-за Джоша? Их оставалось всего четверо, хотя в стае совсем недавно было восемь человек. Всё изменилось так быстро, даже не верилось. — Почему ты не переедешь вниз? — спросил Келлин, хотя ответ был очевиден. — Внизу всё прогнило до основания. Рано или поздно, Бойня перекинется и туда. Смысл переезжать? Из огня да в полымя, что ли? Не хочу я так. Уж лучше сдохнуть, как собаке, но на свежем воздухе, и истлеть в пустыне, чем оказаться похороненным раньше смерти. — Похороненным? — переспросил Келлин. Он где-то слышал это слово. — Да, когда-то давно, людей хоронили. Выкапывали в земле яму, складывали туда тело в деревянном ящике и засыпали обратно. До Бойни, я был один раз на таких похоронах. Они стоили целое состояние, не каждый мог себе такое позволить, и я, если честно, даже не помню, как я там оказался, — Вик поднялся, опираясь на подоконник. Его фигура утонула в краснеющем свете неба. Где-то там, за окнами, на самом краю океана, лежали два тела. И им сегодня предстояло сжечь их, и от этого на душе было тяжело. Вик молился, чтобы больше никто не умер. Потому что день ото дня держать данное Келлину обещание становилось всё тяжелее. Потому что день ото дня он всё больше боялся умереть. Потому что день ото дня становилось всё сложнее сохранять самообладание. Он и сам боялся за свою жизнь, но вот только… Он обещал Оливеру хранить Джоша. Он обещал матери хранить Майка. Он обещал самому себе, что никогда не отдаст Келлина. Поэтому он готов был умереть за них. *** Огонь медленно пожирал тела. Майк смотрел на языки и понимал, что он невероятно хочет к Тони. Хочет в тёплые объятья, но не может. Он осознавал, что все они, те, кого они отпускают, должны были оставаться в прошлом. Он был почти уверен в том, что сможет когда-нибудь преодолеть это. Он знал, что не доживёт до этого момента. Майк не знал, почему. Просто было у него такое чувство. Он поднялся на ноги, выходя из круга тепла и света, что давал такой обманчивый огонь. Он не хотел закончить так же, в горячем зареве ночи. Он не хотел сгореть, он не хотел быть погребённым. Несмотря на всё желание быть рядом с Тони, он хотел продолжать жить. Он хотел увидеть хоть что-то отличное от его родного города. Он шагнул чуть дальше в темноту, развернулся и рванул по тёмным улицам куда-то. Он сам не знал, куда он бежал. Впрочем, когда ноги сами вывели его к их старому дому в Двенадцатом, он ничуть не был удивлён. Кажется, в доме никого не было, и «Кобра» прекратила слежку за ним. Майк медленно прошёл по хрустящим камням внутрь здания. Он словно в тумане миновал этаж Хайми, Джека и Джастина, Келлина, свой и Вика. В себя он пришёл только в картографической. Там, среди своих истерзанных выстрелами надписей, он отчаянно пытался найти хоть что-то, какую-то подсказку, как ему жить дальше. Вот только перед глазами сновали неровные силуэты кварталов, которые руки так и тянулись исправить. Вот только смысла в этом уже давно не было. Он вернулся сюда только на несколько минут. Минут ли? Он не знал, ясно было лишь только то, что ему безумно хотелось снова почувствовать ту жизнь, которая была у него пару месяцев назад. Тогда, когда он бегал всю ночь напролёт, спал весь день, каждую смену рисковал собой, а потом долго исправлял карту по памяти. И перед его глазами сейчас всплывали те образы. Хотелось кричать, что Майк и сделал, ударяя кулаком в стену. Посыпалась бетонная крошка. Он замолчал и прислушался. Тишина была гулкой и пустой, словно в ней не было ничего, кроме него и этого пустого, заброшенного теперь здания. Он зашипел, вбирая воздух в лёгкие, и снова вскрикнул, ударяя рукой в карту Седьмого сектора. Надо было выпустить пар. Что-то протрещало мимо здания в ночной тишине. Он точно это слышал. — Чёрт, — прохрипел Майк, прячась за стеной. Мимо него пролетело светящееся пятно разряда. — Твою мать, что я наделал. Он выглянул из-за стены. Вряд ли за ним следило несколько человек. Майк чуял слежку нутром, но, когда приближался к дому, ничего не увидел, поэтому и решил, что за домом давно никто не наблюдает. Скорее всего, в соседнем здании сидел какой-нибудь бедолага-боец, которого заставили дежурить тут ночью. Майк шмыгнул в соседнюю комнату, выходившую окнами на другую сторону. Он аккуратно проскочил на лестницу, начиная подниматься. За несколько дней он абсолютно разучился ходить по ней быстро, так что подъём занял приличное количество времени. Он, наконец выскочил на крышу, оглядываясь. — Майки, ёптвоюмать! — раздался знакомый голос, и через секунду его повалили на землю. Майк открыл глаза, рассматривая Тони. Что? Как такое вообще было возможно? Он мотнул головой, и образ Тони рассеялся, заменяясь обеспокоенным лицом Вика. Брат прижимал его к бетонному полу, и его лицо было едва видно в лунном свете. Рядом с ними, ударившись об землю, шипел разряд. — Ещё немного, и тебя бы пристрелили. Быстро, на соседнюю прыгай. У него ночное видение, — скомандовал Вик холодным голосом. Майк кивнул и, пригнувшись, разбежался, спрыгивая на соседнее здание, которое было немного ниже их старого дома. — Вик, прости, — начал было Майк. Виктор жестом заткнул его и показал идти следом. Они быстро спустились вниз и рванули по пустынной улице вглубь сектора — прямо к заброшенному Тринадцатому. Этим сектором никто сейчас не интересовался, и они могли объясниться там, а потом вернуться в новый дом, на другой конец города. — Ты с ума сошёл, братишка, — язвительным голосом прохрипел Вик, когда они остановились, закрытые от света луны тенью какого-то здания. — Честно, не ожидал, что ты так поступишь. Уж кто-кто, но ты-то должен понимать… — Прости. Я зря так сделал, — прервал его Майк. Вик испепелил его взглядом исподлобья. — Ты не просто зря так сделал, ты рискнул своей жизнью. Я обязан тебя защищать, я твой старший брат, в конце концов, но как я могу защищать тебя, если ты сам этого не хочешь? Я понимаю, что это звучит глупо, но я не в ответе за твою жизнь, как бы я не хотел, чтобы она была в безопасности. Я не смогу помочь тебе, если ты вот так уйдёшь, а я не замечу. Ты же понимаешь это, Майк. Как никто другой понимаешь, — вздохнул Вик. Его глаза блестели от слёз, и Майк обнял брата. Сейчас было сложно понять, кто из них старше. Майк понимал, как сложно Вику, но он уже давно не видел брата таким измотанным. Вик исхудал, побледнел, он почти не спал, и Майк видел, как частицы его умирают вместе с членами стаи. Ему хотелось сделать что-то, чтобы помочь брату, но он не мог. Вик редко принимал помощь. Он ненавидел быть слабым в глазах людей, даже младшего брата. Но сейчас, видимо, нервы сдали, и вот, Вик, сильный, взрослый Вик, на которого Майк всегда равнялся в детстве, плакал в его руках, как маленький ребёнок. Потому что усталость ломала его. Это усталость в нём говорила: — Я хочу умереть, Майки. — Я не хочу остаться без брата, Викки, — ответил ему Майк. Всхлипы прекратились. Вик поднял голову, и Майк отпустил его. — Ты прав. — Вик, тебе надо отдохнуть, — заметил Майк как бы невзначай. Вик двинулся в противоположную от скал сторону, к выходу обратно в Двенадцатый. Его тёмный силуэт контрастировал с освещёнными луной зданиями. И всё равно светился. — Некогда отдыхать, Майки, — воскликнул Вик как-то наигранно-воодушевлённо. — Надо выжить постараться. Майку хотелось верить в то, что они будут в порядке. Надежда на счастливое будущее казалась чем-то абсурдным. Надо было поверить хотя бы в существующее будущее, наверное, хотя это было так сложно. Надо было держаться за оставшуюся стаю. Надо было надеяться на них. Они были всем, что у него оставалось.