Белая тень

Мой приглушенный стон тут же вылетает из груди и разносится по небольшому помещению. Я осознаю, что все это было лишь планом по захвату меня — символа. И никого не волнует, что будет с тем, кто дает мне силы на борьбу. Неужели все забыли, как Огненная Китнисс сломалась после жертвы своего любимого? Я им напомню. Поневоле падаю на колени и закрываю рот ладонью, хоть всхлипы так и не прекращаются. Мои плечи дрожат, а взгляд кажется безумным. В моей памяти яркими вспышками блестят моменты прошедшей Арены. Пит робот, Пит робот… Но такой качественный. Я была бы рада жить дальше в обмане и во лжи, лишь бы ощущать рядом с собой того, кого хотела видеть в первую очередь, просыпаясь пасмурным утром в теплой постели. — Тринадцатый разрушен, — шепчу я, проглатывая слова. — Нет, — мотает головой Плутарх. — Там остались люди, которые готовы к восстанию. — «Я не готова» хочу его перебить, но решаю промолчать. — Двенадцатого больше нет, Капитолийские планолеты разрушили его, как когда-то сделали это с Тринадцатым. — Дрожь ледяной волной окатывает меня с головы до пят, и я хочу закричать в голос от охватившего меня ужаса. Страшно так, как давно не было. — Что с моей семьей? — поднимаю наполненные неподдельным ужасом глаза на распорядителя. — Твою мать и сестру вывели. Семью Пита тоже. Они уже в Дистрикте, с ними все хорошо. То облегчение, что столь мягко окутывает меня, не передать обычными словами. Сердце будто замедляет свой бег и позволяет вдохнуть полной грудью. Но это чувство спокойствия длиться до тех пор, пока я не вспоминаю о безжизненном теле моего напарника. — Я хочу увидеть Пита, — слова вылетают из меня прежде, чем я успеваю о них подумать. Я вижу, как Плутарх хочет отказать мне в этом и собирается произнести свой отказ, но так вовремя встревает Финник, призывая распорядителя к молчанию и начиная говорить сам: — Пусть. Ничего ужасного из этого не выйдет. С не скрытой благодарностью смотрю на него и чувствую, как сердце заводится в бешеном темпе. Пожалуй, то, что я так рвусь увидеть, окажется для меня в будущем непосильной ношей в качестве воспоминаний. И я не знаю, как вынесу это потом, но точно осознаю, что сейчас без этого мне никак не обойтись. *** Его закрытые глаза напротив моих, и мы в комнате совершенно одни. Мертвая тишина не давит, а лишь успокаивает бесконечные волны океана в моей душе. Я бы хотела насладиться этим моментом. Но словно лед на ощупь кожа так отчетливо напоминает мне, что парень, лежащий передо мной, не живой. Нижняя губа дрожит, а глаза слезятся, но заплакать не решаюсь. Такая слабая и подавленная… Убитая смертью другого. Пшеничные полосы касаются моих пальцев, и я прикрываю глаза, ощутив прилив тоски. Горько. Время течет быстрым потоком, выскальзывает сквозь пальцы, и я не могу остановить его. Время — одна из столь многих вещей, которые уходят от меня без моего же ведома. Ценить каждое мгновение — то, чем наполнена моя жизнь. Практика показала, что если этого делать я не буду, то и все вокруг меня будет рушиться, пока я добровольно отпускаю от себя сладостные минуты покоя. Такие редкий и такие короткие. Моя голова опускается рядом с мертвецки бледным лицом Пита. А оно спокойное. Куда спокойнее моего. Ему-то страдать уже не из-за чего. Умершим легче, нежели живым. Я давно уяснила это, но вновь и вновь удивляюсь тому, как просто можно избавить себя от страданий. Очень непредусмотрительно со стороны Плутарха было отправить меня в помещение, доверху наполненное пустыми шприцами. Ввести воздух в вену не кажется мне сложным, и моя рука уже тянется к столу с иглой, но шум открывающейся за моей спиной двери заставляет меня мгновенно отдернуть руку. Испуганно оборачиваюсь и встречаю Хеймитча. — Мы почти прилетели. — Он говорит тихо, почти неслышно. Ментор будто страшится нарушить мой шаткий покой. Он не знает, что этого самого покоя и в помине нет. — Хорошо, — проговариваю я и встаю с места. Не решаюсь оглянуться на Пита вновь. Боюсь, что взгляд оторвать уже не смогу. Я выхожу из комнаты и иду по коридору в сторону, указанную мне Хеймитчем. Ментор быстро догоняет меня и уже спустя секунду размеренно шагает слева. Отворачиваюсь от него, почувствовав, как в глазах вновь скапливаются соленые капельки слез. Губы дрожат, но лицо остается непроницаемым. Буду плакать, когда останусь одна. Никто не увидит моих слез. Я глубоко вбираю в грудь воздух и чувствую легкий прилив успокоения, но в груди что-то неумолимо сжимает мое сердце, будто тисками сдавливая его в клетке из прогнивших прутьев. Задерживаю дыхание, проглатывая подступивший к горлу ком. Вспоминаю о маме и Прим, которые наверняка будут рады меня видеть. И я должна быть рада их появлению, ведь с таким страхом я покидала их, утаскивая за собой в кромешный страх и наполненный кровью ужас последние нити, связывающие меня с жизнью. Я хотела умереть. Я хочу умереть. Мои ноги подкашиваются, но Хеймитч ловит меня под локоть и помогает удержать равновесие. Не благодарю его — говорить совсем не хочется. Ощущаю легкий толчок и на секунду пол будто исчезает из-под моих ног. Пошатываюсь, опираюсь о стену и замираю в непонимании. — Все в порядке, — подбадривает меня Хеймитч. — Планолет опустился на землю, можно выходить. Все еще держа меня за локоть, он сворачивает в другой коридорчик и, дойдя до его конца, открываем дверь и оказываемся в довольно просторном темном помещение. Но оно тут же озаряется светом, стоит трапу начать опускаться. Мерзкий скрежет рвет тишину в клочья, и мое лицо искривляется от раздающихся звуком. Столь мерзких и таких непривычных мне. Лучше оглохнуть, чем издеваться над и без того пошатнувшейся психикой. Трап с грохотом касается земли, и я не выдерживаю, зажимая уши руками. Дыхание сбивается, и я снова ощущаю это чувство: как будто вновь отправляюсь на Игры, будто вновь иду на верную гибель, но в этот раз мне некого спасать. Никому не нужны мои жертвы. Осторожно шагаю вперед, так и не смея отнять ладоней от головы. Не вижу и не слышу, но знаю, что Хеймитч идет следом. Медленно переставляю ноги и ощущаю, как голова идет кругом, а горлу подступает тошнота, стоит моего носа коснуться неприятного запаха бензина. Я морщусь, но продолжаю идти вперед. Мои руки медленно опускаются вниз, когда я вижу перед собой Гейла. Как он далеко от меня, но как близко. Забываю о тяжести во всем теле и тут же срываюсь с места. Я вижу, как он раскрывает свои объятья мне навстречу, и я падаю в них с огромным желанием спрятаться там до конца своих дней. Тепло и уют дома вспыхивают в моей памяти яркими красками, напоминая мне о том, что еще не все потеряно и не все упущено. Бороться есть за что. Я глубоко вбираю в себя аромат Гейла: лес и дым. Такой сухой и привычный мне запах дурманит и поднимает со дна сознания такие тоскливые воспоминания о тех днях, проведенный в бескрайних просторах зелени, куда никто не смел заходить, чей порог никто не осмеливался перейти. — Привет, Кискис, — шепотом усмехнувшись, здоровается он. А я все молчу, лишь зарываюсь носом в жесткую ткань рубахи Гейла. Я помню, какой мягкой она была на охоте. Она совсем не царапала кожу, как сейчас. — Китнисс, — голос чуть поодаль привлекает мое внимание. Я тут же отрываюсь от Гейла и перевожу взгляд на Прим. Ужас охватывает меня от осознания того, какая она маленькая и беззащитная. Моя маленькая Примроуз не должна быть в мире, где все вокруг окутано в кромешный мрак. Моя сестренка достойна света и солнца, сияющего над ее золотыми волосами. Этого достоин и Пит. Был. Будет. Я охватываю руками Прим, прижимаю ее ближе к себе и просто жду, когда уже знакомое чувство спокойствия волной разольется по моему телу. Но эта волна не успевает добраться до меня, столкнувшись со скалами моего страха. И отчаяние берет свое: я хочу плакать, рвать и метать, лишь бы избавиться от всепоглощающего чувства вины у себя в душе. Но на деле я лишь по-доброму улыбаюсь сестре, чуть отстранившись, и целую ее в лоб. Хоть одной из нас легче. — Где мама? — опускаю руки на ее плечи. — Она осталась в больнице. В Тринадцатый поступило слишком много раненных, она не справляется, так что и у меня времени не особо много, — Прим виновато опускает глаза в пол, не зная о том, как я горжусь тем, что она помогает больным. — Мисс Эвердин, — ко мне подходит мужчина в военной форме. — Был приказ отвести вас в медицинское отделение для осмотра. — Пойдем к ней вместе, — подытоживаю я, после чего получаю ожидаемое согласие со стороны Прим. Я прощаюсь с Гейлом, обнимаю его и ухожу за Прим. Только мы покидаем площадку, куда был опущен планолет, нас троих окутывает бесконечная серость. Перед глазами рябит, когда все вокруг меня теряется, мир будто истощил все свои краски, а на Тринадцатый их попросту не хватило. Палитра закончилась. Сглатываю и тру глаза в надежде избавиться от мира, что стоит передо мной и скатывается в одну однотонную массу. Открыв глаза, я понимаю, что серый коридор такого же цвета, как и двери. Как и пол с потолком. Лишь яркие длинные лампы, развешанные по бокам коридоров, разбавляют своим светом скучные однообразные цвета. Тяжело привыкнуть к тусклым оттенкам после яркого и горящего пафосом Капитолия. — Китнисс, — осторожно зовет меня Прим, и я поворачиваю голову к ней. — Что с Питом? Чувствую, как ноги становятся ватными, а идти я начинаю куда медленнее. Будто воздух из легких пропадает, а взгляд мутнеет, когда мои воспоминания затмевают горестные мысли о Пите Мелларке. — Он оказался роботом, созданным в Капитолии. Мои слова почти не слышны, мой шепот будто теряется в звенящей тишине. Чувствую, как Прим краснеет, а взгляд ее становится грустным и наполненным доверху печалью. Так всегда бывает, когда ее что-то расстраивает. Еще за секунду до ее вздоха знаю, как она глубоко вберет в легкие воздух и так же медленно выпустит его оттуда. У каждого тоска проявляется по-своему. Привычки Прим выучить я уже успела. — Я не думаю, что он совсем уж и робот, — мотает головой сестра. Я хмурюсь и с недоумением смотрю на нее. — После того, как ты уехала… — она на мгновение поджимает губы. — Из могилы Пита забрали его тело.