Белая тень

— Прошу вас, нет! — верещу я, не бросая тщетные попытки вырваться. — Умоляю, не трогайте его! Пит! Пи-и-ит! Дыхание шершавостью раздается в голове, в ушах звенит. Сердце болезненно ударяется о грудную клетку, пока я отчаянно кричу, всеми силами стараясь не разреветься. Боль стальными тисками сжимает меня, не дает путь кислороду к легким. Задыхаюсь от страха. Все вокруг меня становится размытым, стоит тонкой игле проткнуть руку. А я продолжаю в панике кричать и непокорно извиваться. Мысли все туманнее, и этот же туман медленно обволакивает пространство вокруг меня. Широко раскрываю глаза, пытаясь прогнать наваждение. Звон перекрывает все остальные звуки, и я слышу лишь его. Тело немеет, не позволяет ощутить мне больно врезавшиеся в кисти ремешки. Глаза все еще открыты и что-то видят. Напуганная Вайресс жмется к стене, пока какой-то солдат, что-то прокричав другому, живо направляется к ней. Блеск кинжала тут же бросается в глаза, и я теряюсь среди бесконечного потока темной мглы. *** Резко вобрав в себя кислород, я открываю глаза. Яркий свет на сей раз не ослепляет меня, а лишь, немного погодя, становится все более тусклым. Моргаю несколько раз, чувствуя сухость в глазах, и быстро сажусь. Удивление находит меня почти сразу — голова совсем не кружится и ни капли не болит. Настороженность тоже не заставляет себя долго ждать. Оглядываюсь, но не нахожу ни единого человека. В помещении я одна. Глухой тишиной наполнен каждый сантиметр комнаты. Только один-единственный звук достигает моих ушей. Тихое, почти неслышное гудение, напоминающее мне работу планолета. «Не плакать. Не сейчас», — приказываю я себе и, сжав до боли кулаки, встаю с расстеленного на полу подобия матраса на ноги. Голубоватые стены со всех четырех сторон не позволяют мне найти дверь сразу. Ловко запрятанный проем выделяется лишь своей серебряной ручкой, к которой я спешно тянусь. Путь открыт. На этом странности вряд ли закончатся. Холодный пол холодит босые ступни, и дрожь колючей волной пробегает по всему телу. Хмурю брови и направляюсь вперед к первой же двери, что уловил мой взгляд. Короткий коридорчик остается за моей спиной, а я уже еле слышно приоткрываю дверь, настороженно вслушиваясь в разговоры за ней. — Нельзя ведь так все оставлять, — проговаривают едва басистым голосом. Трудно не узнать морского красавца в его речи. — Если бы спасся Бити, было бы все куда проще, — соглашается с ним второй мужчина. — Так, получается, у нас три мертвых тела, которые никто не знает, как вернуть к жизни. — Зачем нужно было стольких спасать? — продолжает Финник. — Нас из-за этого чуть не поймали. — Но не поймали ведь, — чуть повышает голос второй. — К тому же, — продолжает он уже более тихо, — Китнисс могла бы отказаться без Пита. — Но он мертв! — снова взвывает Финник. Сердце пропускает удар, и я давлюсь комом воздуха, засевшим в горле. В эту же секунду дверь перед моим носом открывается, а передо мной оказывается недовольное лицо Хеймитча, чьи брови медленно сходятся на переносице, а руки скрещиваются на груди. Но вид его кажется мне столь незначительным и совсем не важным, если сравнивать его со словами Финника, сказанными несколько секунд назад. — Что с Питом?! — тут же требую ответа я. Но отвечать на этот вопрос никто особо не спешит. В комнате трое: Финник, Хеймитч и Плутарх. И это они скрывают от меня что-то важное и до дрожи во всем теле пугающее. Пит мертв. Опять. И снова не уберегла его я, позволив нам двоим расстаться. Я уже говорила себе, что буду сопротивляться и бороться до последнего с теми, кто попытается отвести мое внимание от напарника. Но как обычно мои слова оказались лишь жалким писком, случайно пролетевшим внутри моих мыслей. В легких будто застывает весь воздух, становясь льдом и обжигая каждую частичку моего израненного тела. — Что с ним, Хеймитч?! — слезы крупными каплями скапливаются в глазах, чуть ли не стекая по щекам, но так и не смея проложить свою соленую дорожку. — Почему Финник говорит, что Пит умер? — не успеваю подавить внутри себя горький всхлип прежде, чем он вырвется из хрупких оков. — Он не совсем мертв, — ментор оборачивается на стоящего за его спиной Плутарха, будто прося у него помощи, не сумев подобрать слова самому. — Датчик слежения, который был в его руке, носил в себе своего рода лекарство, которое было способно продлить его жизнь. Твой датчик вырезали, чтобы мы могли забрать тебя с Арены. Датчик Пита вырезали солдаты и только потом поняли, что там была оживляющая его смесь. Теперь он снова без сознания. Все, что нам нужно сделать — это понять, как работает датчик и снова вживить его в руку Пита, но на сей раз так, чтобы тот его не отслеживал, а просто давал жизнь. На словах все кажется таким простым и до безобразия легким. На деле же все оказывается куда более трудно. Вживить в Пита новый датчик. Или тот же, что был вырезан, предварительно вытащив из него следящее устройство. — Не проще ли было бы не создавать новый, а использовать старый? — опускаю взгляд в пол, когда нижняя губа начинает предательски дрожать от подступающих слез. — Неужели нужно создавать лекарство для Пита с самого начала? Почему не взять основу и доработать то, что требует поправки? Хеймитч удивленно смотрит на меня и озадаченно чешет затылок. — Мы не брали датчик с собой, иначе смысла вырезать его не было бы. Он остался на Арене, Китнисс, — поясняет он. И все то хорошее, все мои попытки придумать более легкий выход, что успели выстроиться в моей голове за считанные секунды, разом рушатся, засыпая все мои надежды грязью и пылью. Резко выдыхаю. И в этот же миг ледяная капля оставляет тонкий соленый след на моей щеке, будто царапает кожу, прожигает ее до самой плоти. Всхлипываю. — Пит не может умереть, — шепчу я. Ладони тут же закрывают мое лицо, и я падаю на колени, сотрясаясь от рыданий. Черная зияющая дыра образовывается там, где должно быть полное веры сердце. Остается лишь мрак, желая поскорее утопить собою остатки моего сопротивления. И мне бы так хотелось утонуть, найти столь долгожданную тишину среди нескончаемых криков и воплей. — Так не может быть! — мотаю головой из стороны в сторону. — А как же Джоанна? У нее никого нет, кроме Аспена. Помогите им. Помогите Аспену и Питу, — плачу я, трясясь и прижимая голову к коленям. — Они не живые. Им все равно, — встревает Плутарх. Я поднимаю на него наполненный злобой взгляд. Будь я способна, прожгла бы дыру в нем, выжгла его насквозь, лишь бы он закрыл свой рот. Взревев, я, доверху наполненная дикой яростью, бросаюсь на Плутарха. Мои ногти впиваются в его лицо, царапают его. А я все кричу. Плачу и кричу, с невообразимой злобой желаю заткнуть поток таких обидных и столь горьких для меня слов. — Ты видел, как Аспен спас Пита! — верещу я, когда Финник пытается оттащить меня от распорядителя за талию. — Он не стал бы этого делать, не будь он живым! Он знал, как Пит дорог мне! Поэтому и помог! — мой голос ни на секунду не становится тише, а лишь громче и громче, громом разрывая тишину. Плутарх тяжело дышит, чуть нагибается вперед и опирается ладонями о колени. Его хриплые вдохи и такие же выдохи почти не слышны сквозь мои наполненные всепоглощающей яростью крики. — Ты серьезно думаешь, что Аспен помог ему по доброте душевной? Какой сентиментальный он, однако, — хрипит Плутарх и вытирает рукавом пиджака щеку, на которой остались красные следы крови после моих ногтей. — В датчик можно посылать команды, а не только лекарство. Это я приказал ему сделать искусственное дыхание Питу. — Где ты научился откачивать людей? — ухмыляется Джоанна, пихая Аспена в бок, а потом тут же попадая в его объятья. А Седьмая даже не сопротивляется. — Понятия не имею, — пожимает парень плечами. И никто не знал, когда житель Седьмого Дистрикта умудрился научиться спасать наглотавшегося воды человека. Вряд ли это умение очень пригодилось бы на его родине — в бесконечных просторах лесов. Там, где все время стучат топоры и слышно, как машины волочат за собой срубленные деревья. — Ты думаешь, что Вайресс сама догадалась о том, как устроена Арена? — продолжает вкрадчиво Плутарх. Его голос тих и спокоен, этим то и раздражает. Опускаю взгляд в пол, понимая, что проиграла. Моя неспособность защитить себя угнетает еще больше, а неспособность помочь Питу — втаптывает лицом в грязь. И нет ни единого шанса спастись от страха, что вновь налетает на меня и кружит сознание. — Я видела, как Пит смотрел на меня, — не собираюсь отступать от своего. — Так же, как и на прошлых Голодных Играх, — прикрываю глаза и смаргиваю прилипшие к ресницам слезинки. — У вас бы не вышло повторить его взгляд. Он остался тем же. Все слова, услышанные мною, говорят лишь о том, что Пит — робот, посланный для развлечения публики. Капитолий может радоваться тем, как Пит Мелларк, спасший меня на прошлой Арене и погибший страшной смертью, умирает вновь от рук неизвестных мне солдат. — Мы летим в Тринадцатый, — раздается над моим ухом голос Хеймитча. — Началась революция, а ты в ней символ.