Белая тень

Дыра в куполе разрастается, а груды металла валятся на землю, с оглушительной мощью врезаясь в деревья и в их корни. Сердце ускоряет свой бег, голова гудит от страха. Мысли, терзавшие меня до этого момента, испаряются. Их заменяет нечто более пугающее. Арена рушится, падая на того, кто ее и решил сломать. А что, если им стал Пит? Ничто не исключает эту возможность. — Сейчас прискачет твой женишок. Не бойся ты так. Джоанна пытается быть как обычно расслабленной и вечно веселой, но я слышу в ее голосе нервозность и буквально вижу, как тонкие нити опасений овладевают ею: проходят сквозь ее хрупкое тело и окутывают своими ледяными объятьями ее изнеможенное сознание. Она тоже переживает. На Арене и для нее есть дорогой человек. Пора уже свыкнуться, что Мейсон не такая уж и железная, какой пытается показаться всем. Ее тело, возможно, покрыто шипами, в ее фразах колючки. Но сердце остается быть стеклянным. И для чего все эти иглы, что она пускает в каждого встречного? Лишь для того, чтобы никто не смог подобраться к ее сердцу — Джоанна ведь знает, что такую хрупкую вещь легко сломать даже самому неопытному. Не говоря уже о том, что с ее сердцем может сделать Сноу — стереть в порошок. — Что происходит? — недоумеваю я, глядя на Мейсон округлившимися глазами. — До тебя еще не дошло или ты притворяешься? — она усмехается, чуть сужая глаза. — Мы сбегаем, Китнисс. Сейчас нас заберут с Арены и спасут. — Кто спасет? — продолжаю ее спрашивать, но на этот раз я не получаю ответ от Седьмой, она удосуживается лишь кинуть на меня свой раздраженный взгляд. Джоанна поднимается с земли, хватает меня под локоть и заставляет встать рядом с ней. Потом, ничего не сказав, отправляется в сторону пробитой в куполе трибутами бреши. Здравый смысл настойчиво твердит мне оставаться на месте и не следовать за девушкой, но стоит ей обернуться, свирепо прожигая меня своими темными от злости глазами, я тут же меняю свое решение и шагаю за ней. — Почему ты так просто говоришь о побеге? Я не совсем точно выражаю свои мысли, но Джоанна понимает, что я имею в виду: почему она не боится выказывать свое недовольство по поводу Игр и так легко рассказывать о своей жажде сбежать с Арены. Ее ответ звучит коротко, но поднимает столько эмоций с глубин моей души, что в висках начинает стучать от приливающейся к ним крови. — Игры закончились, Китнисс. — Ее серьезный тон вгоняет меня в ступор. Как давно она в последний раз называла меня просто по имени, а не издеваясь надо мной своим запасом ругательств? — Камеры не работают, Арена, видишь ли, чуточку сломалась. Опять ее манера разговора поражает меня своей неуместностью. Эти ее словечки, брошенные невпопад. Мы несемся по лесу. Точнее, несется Джоанна, а я лишь пытаюсь угнаться за ней, хотя прекрасно понимаю, что не способна сделать это — мои тренировки ничтожны в сравнении с тем, что делала в свободное время Мейсон. Ее бесконечные пробежки умотают кого угодно, кроме самой Джоанны. Я прекрасно видела, как Седьмая с легкостью преодолевает огромные расстояния в Тренировочном Центре, а остальные трибуты с удивлением и скрытым восхищением бросали на нее короткие взгляды, изумляясь выносливости девушки. Сейчас ее навык в плане беготни играет для нее хорошую роль. Но не для меня — всю неделю в Тренировочном Центре я потратила в секции маскировки, хоть и прекрасно понимала, что выживать с помощью пряток от трибутов — это совершенно гиблое дело для меня. Но то чувство, что тянуло меня к краскам, не способно было просто так исчезнуть из моей головы. Мчась через джунгли, я мысленно клянусь себе научиться рисовать, если выберусь отсюда живой. Естественно, с Питом. Никто не сможет заставить меня взять в руки кисть, если не он. А его бесконечные рассказы о цветах и оттенках можно слушать вечно — голос чарует и успокаивает. В мыслях всплывает образ Пита, его нежные слова, его тихие фразы, предназначенные лишь мне. Ради этого можно и умереть. Ветка за мгновение приближается ко мне. Налетает на лицо и больно царапает кожу. Коротко вскрикнув, я падаю на колени. Перед глазами на секунду все мутнеет. Моргаю, пытаюсь разогнать сгустившийся передо мной мрак. И это помогает. Поднимаюсь на ноги, но сразу же понимаю, что догнать Джоанну я не в состоянии — ее силуэт, кажется, давным-давно исчез в зарослях джунглей, будто девушки и вовсе не было рядом со мной. Плюнув на все, с еще большим усердием мчусь вперед, желая добраться до дыры в куполе Арены. Деревья скрывают пробивающийся через нее свет от меня, а темная мгла сгущается над моей головой, погружая во мрак все мое поле зрения. Ноги болят от напряжения, даже дыхание кажется мне вполне ритмичным в сравнении с тем фактом, что я вот-вот упаду от бессилия. Меня обдает жаром, когда я подбегаю совсем близко к разлому. Все вокруг охвачено огнем, мерзкий скрежет режет уши, раздирая их в клочья. Но один-единственный звук пробивается сквозь него — это наполненный доверху болью крик Джоанны. Ее вопль заставляет меня похолодеть изнутри от ужаса и непонимания. Волна мурашек пробегает по шее и спускается вниз по позвоночнику, четко окутывая мою спину неприятными ощущениями. Я тут же пытаюсь найти девушку глазами, но перед этим натыкаюсь на мертвецки-бледное тело Бити, охваченное жарким пламенем. Его тело почти полностью окутано им, кожа мужчины медленно превращается в обугленные лоскутки, кровоточа. Вайресс, еле дыша, сидит опасно близко с Бити и смотрит на пожираемое огнем тело с ужасом и бесконечной болью. Мысли мои возвращаются обратно к Джоанне, когда та издает еще один отчаянный вопль. Мой взгляд тут же притягивается к ней: сгорбленной над телом парня, комбинезон которого множество раз продырявлен огнем. Под его головой растекается лужа крови, окрашивая так не вовремя оказавшийся там камень. Нетрудно догадаться, над чьим телом, сгорбившись, рыдает Джоанна, выдавливая из себя последние силы на жизнь. Ужас охватывает меня, и я, кажется, теряю весь свой здравый смысл от страха, что так неожиданно обрушивается на меня. Прежде, чем я успеваю задуматься о своих действиях, из меня вылетает нечеловечный крик: — Пи-и-ит! — не жалею я своих голосовых связок, надеясь докричаться до парня. Большие ладони опускаются на мою талию, и я в испуге оборачиваюсь, готовая мгновенно броситься на подкравшегося. Но какого мое облегчение, когда им оказывается Пит. Его пепельные волосы взъерошены, а голубые глаза полны волнения. — Скоро все закончится, — наклонившись ко мне, проговаривает он. И я не спрашиваю, откуда ему известно это. Только его голос обрывается, я улавливаю звук уже ставшего для меня привычным планолета. Задираю голову вверх, щурясь и вглядываясь в светлые блики. Темные очертания здоровенной машины тут же заслоняют собой весь свет. Он медленно опускается, и мы с Питом спешим отойти к деревьям, освобождая поляну для посадки планолета. Тот с шумом становится на землю, а трап начинает опускаться еще в воздухе. Несколько солдат в черной форме выбегают наружу, ступая на поверхность Арены. Меня одолевают непонятные мысли и совершенно незнакомые чувства. Будто сейчас происходит что-то впервые. Будто такого никогда еще не было. Попасть на Арену — самый жуткий страх для жителя Двенадцатого. Каждый год двадцать четыре трибута. Не больше, но и не меньше. Исключением может стать лишь Квартальная Бойня. И ни один человек не посмеет оказаться на Арене, пусть даже и насильно. Если его не выбрали на жатве, то он не имеет права хотя бы размышлять о том, как попасть на Игры. Никому не известно, где находятся Арены, это знают лишь единицы. И так необычно для меня наблюдать за тем, как в запретное для каждого место ступают те, кто не имеет к Играм никакого отношения. Но им, кажется, все равно, находятся они на поляне, укутанной деревьями в чаще леса, или на Арене, с почасовой опасностью. Солдаты смело покидают планолет и разделаются на группы. Трое идут ко мне с Питом, трое к Джоанне и трое к Вайресс. Бесцеремонно схватив меня за руку, солдат тащит меня к трапу, говоря что-то непонятное мне из-за шума. Пальцы мужчины стискиваются на моем предплечье еще сильнее, заставляя меня на секунду поморщиться от боли. Сердце колотится в груди все сильнее, наращивая свой темп с каждым мгновением. Голова идет кругом от волнения, а в висках стучит кровь, ускоряя дыхание. Оглядываюсь, пытаясь найти Пита. Страх за него увеличивается, когда солдат, ведущий меня, заслоняет собой вид там, где должен быть мой напарник. Резко дернувшись, я пытаюсь вырваться, но тут же получаю ответный рывок. — Стойте! — кричу я в лицо солдата. Его черты непроницаемы, брови нахмурены, а глаза, кажется, сделаны изо льда стального цвета. — Пит! Где он?! — не унимаю я попытки вывернуться из рук парня. Но меня лишь заводят в планолет и грубо усаживают на жесткое сиденье, тут же пристегивая руки к подлокотникам. Я кричу, верещу что есть мочи, не бросая попытки вырваться из оков. Я лишь наблюдаю за тем, как еще несколько солдат буквально заталкивают по трапу извивающуюся в рыданиях Джоанну и ошарашенную и, видимо, ничего не понимающую Вайресс, глаза которой полны слез и удивления. — Отпустите меня, — плачет Мейсон. Что может быть хуже, чем видеть сломленной совершенно несгибаемую девушку? В этот момент все мое сознание рушится, и я погружаюсь внутрь своих самых страшных мыслей. Сейчас подчиняться готов тот, кто готов был бороться сколько угодно ради своей гордости. — Помогите ему, — продолжает плакать Седьмая. — Пожалуйста, помогите Аспену. Она не приказывает, она не язвит. Лишь плачет, моля помощи. И я знаю, что Джоанна сделала бы все, что потребуется для того, чтобы получить хоть малейший шанс на спасение того, кого любит. В этом я понять ее могу. Я чувствую то же. Но у меня больше нет сил брыкаться, как будто что-то забирает мое рвение, вырывая ее из моей души с корнем. Мой взор мутнеет, все расплывается, погружая каждый сантиметр вокруг в размытое пятно. Лишь когда оставшиеся солдаты, поднявшись по трапу, заходят в планолет, я поднимаю на них глаза. Двое тащат за предплечья безвольное тело Пита, из правой руки которого капает алая кровь, окрашивая собой пол. Его голова повисает, будто все мышцы в теле парня отказались работать. — Пит, — хриплю я, следя за тем, как его уводят от меня. Кожа напарника кажется бледной. Смертельно-бледной. Такой, какой я видела ее в своих кошмарах, что день за днем обрушивались на меня бесконечным потоком слез и отчаяния, которые сгущались над моей головой нерушимой тучей. Я снова чувствую это: боль пронзает все мое нутро ледяной иглой, и я не могу ничего сделать. Это ужасное чувство бессилия поглощает меня. Я знакома с ним. Год назад все было в точности так же. Пит мертв.