Белая тень

Пусть уже наступило лето, мне все равно зябко. Растираю покрытые мурашками плечи, желая добавить себе хоть каплю тепла, но при мне остается лишь леденящий холод. Не могу собраться. Волнение заставляет тугой узел скрутиться в животе. Но стоит мне выйти на главную площадь Дистрикта, я надеваю на себя маску гордости и безразличия. В последний раз я должна быть сильной. Особенно когда меня снимают камеры, транслируя все происходящее в Капитолии. Твердыми шагами приближаюсь и поднимаюсь по лестнице на сцену. Хеймитч следует за мной, не отставая ни на шаг. Остановившись на положенном для меня месте, я жду, когда Эффи объявит трибута, чьим счастьем станет вновь сражаться за гордость Дистрикта. — В напоминание, что даже сильнейшие не способны превозмочь мощь Капитолия, от каждого Дистрикта будет выбрано по одному трибуту из победителей прошлых лет. А в следствии в течение недели им будет подобран напарник противоположного пола. Дыхание перехватывает от осознания только что сказанных президентом слов. Я возвращаюсь на Арену. Ведь я просто не могу позволить вернуться туда Хеймитчу. Тому, кто когда-то пытался спасти нас с Питом. Но спас только меня. И сейчас, когда Эффи приветствует Дистрикт, а на экране, как и всегда, показывают фильм, я с замиранием сердца жду, когда капитолийка достанет из единственной чаши имя. Два листочка одиноко лежат на самом донышке, и Эффи, аккуратно достав одну бумажку, возвращается к микрофону. Она читает имя: — Хеймитч Эбернети, — тихо, почти шепотом произносит она. — Я доброволец, — мой голос разрезает тишину, нависшую над площадью. Отныне у Дистрикта-12 два добровольца. И оба они в одном лице. И все повторяется как в прошлом году. Все до единого возносят к небу три средних пальца левой руки. Древний жест, означающий уважение. Но в этот раз я отвечаю им тем же. Признательностью. Таким людям, как я, нечего терять. А раз оно так, я могу хотя бы попытаться спасти жизнь своего ментора, пожертвовав собой, отправившись на Игры вместо него. Слышу звон в ушах, когда один из миротворцев хватает меня за руку и тащит к машине, стоящей рядом с домом Правосудия. Где-то в глубине души начинает зарождаться страх, а позже он и вовсе всплывает на самую поверхность. — Стойте, — пытаюсь говорить спокойно, — подождите, я должна попрощаться с сестрой. Я должна попрощаться с сестрой! — Правила изменились, — грубо проговаривает миротворец, дергая меня за руку, призывая идти за ним. — Прим! — кричу я, желая услышать голос сестры. В последний раз. И я его слышу: — Китнисс! — Прим! — меня усаживают в машину, но перед тем, как дверь закрывается, я успеваю крикнуть единственное слово, предназначенное лишь для нее. — Прощай! Дверь с хлопком закрывается, а по соседству со мной оказывается Эффи и Хеймитч. Мы трогаемся с места, а меня начинают терзать отголоски паники. Я же не успела ничего сказать на прощание. Я знала, что снова отправлюсь на Арену, но оставила разговоры на потом, когда родные должны прощаться с трибутами. — Почему нам не дали попрощаться? — наклоняюсь чуть вперед, чтобы увидеть Хеймитча. Желтое платье Эффи, украшенное сотнями бабочек, мешает мне рассмотреть ментора — сопровождающая сидит между нами. Но я не смею отрицать, что это лучшее платье Эффи из всех предыдущих. Им можно и полюбоваться. Вот только мне сейчас не до этого. — А то ты не знаешь! — ворчит ментор, выглядывая из-за Эффи. — Сноу устроил все это ради чего? Чтобы подавить ненужные ему волнения. Таким способом он тушит пламя восстания. А этот ваш жест распаляет огонь снова. Можешь считать, что тебя таким образом наказали. — Могли бы в угол поставить, чтобы наказать, — скрещиваю я руки на груди и откидываюсь на мягкую спинку. — Так было бы многим легче. Но не президенту. Оставшуюся дорогу до вокзала мы едем в тишине. Слышу лишь гудение мотора и собственное тяжелое дыхание. Для чего весь этот пафос в Дистрикте? Наш район так мал, что мы смогли бы спокойно дойти до вокзала пешком. И это не заняло бы особо много времени. Мои размышления прерывает Хеймитч: — Зря ты пошла добровольцем. Молчу, не желая что-либо отвечать. Ведь стоит мне бросить какую-то фразу, Хеймитч скажет еще несколько слов в ответ. А для меня сейчас разговоры — это не самая лучшая идея. Ровно год назад мы с Питом ехали в этой же машине, даже не смотря друг на друга и не смея издать и звука. Нам было страшно. Дико страшно. Обоим. А сейчас мой страх топчут воспоминания, приказывая задуматься о том, как быстрее умереть — я не смогу вынести еще год разлуки с Питом. Не говоря уже о целой жизни. Предательские слезы подступают к глазам, и я быстро моргаю, пытаясь стряхнуть соленую влагу с ресниц. Стоит нам подъехать к вокзалу, а машине — остановиться, я мгновенно вылетаю из нее, спеша зайти в поезд. Эффи торопится за мной, желая показать мою комнату, но я лишь отмахиваюсь. С прошлого года вряд ли хоть что-то изменилось. Открыв дверь, я захожу во внутрь, закрываясь на замок. Сегодня никто не посмеет потревожить меня. Никто не позовет меня на обед. Никто не позовет на ужин. Я останусь наедине со своей болью. — Нам так немного осталось до победы, Пит, — улыбаясь, тихо шепчу. Парень отвлекается от собирания ягод, переводя свой взгляд на меня. И тут же я оказываюсь в плену его глаз, не смея посмотреть ни на что другое — даже если захочу, не смогу оторваться от чарующей своей глубиной синевы. Недолго думая, пододвигаюсь ближе к нему, даже не поднимаясь на ноги. И обнимаю за шею. А дальше — мои губы находят его. В который раз. И в этот же миг моя вера вспыхивает ярким пламенем, почти обжигая, но не смея сжечь. Нежность окутывает нас двоих, раскрепощает нас. Мягко, так нежно. И слезы новым потоком текут из глаз, обрушиваясь резкой волной отчаяния на и без того пошатнувшееся сознание. Кто бы мог тогда подумать, что уже на следующий день «несчастным влюбленным» придется пережить самое сильное, самое страшное для них испытание — смерть? И ведь ничто не может исправить подобную оплошность. Ничто. Никогда. Я с теплом в сердце и с болью в душе вспоминаю тихие слова Пита, когда он говорил мне о нашей жизни, ждущей нас впереди. С теплом, потому что до сих пор будто продолжаю верить в подобное чудо. С болью — переступить через порог между жизнью и смертью можно только однажды, сделать шаг обратно невозможно. Лежа на кровати, я устало прикрываю глаза. И тут же передо мной вспыхивает образ напарника. Такой яркий. Светлый. Такой, каким он был год назад. Кажется, я бы смогла отдать все на свете, лишь бы вернуть то время. Лишь бы еще раз услышать свое имя, произнесенное его голосом. Лишь бы на долю секунды взять в руки его ладонь. Лишь бы увидеть его живым.