Белая тень

Уже спустя несколько минут нас с Питом вновь разделяют. Врачи спешно уводят его куда-то, а мне лишь говорят, что хотят удостовериться в своих догадках. Но что это за догадки — величайшая тайна для меня, которой никто не собирается делиться. Хмуро гляжу на то, как белоснежная дверь палаты закрывается передо мной, и взгляд голубых глаз исчезает за светлой преградой. Вокруг опять начинает сгущаться тишина. Злобно фыркаю и, развернувшись, шагаю к железным стульям у стены. Медленно присаживаюсь на один из них и скрещиваю руки на груди. Жду. Понуро опускаю голову вниз. Раздражение берет свое: меня снова волнует тот простой факт, что за границами моего понимая, моих знаний остается слишком много. Но стоит пройти пяти минутам, передо мной появляется Джоанна, улыбаясь во весь рот. — Я знаю, где остальные. Поднимаю взгляд и с прищуром смотрю на нее. Девушка оглядывается и, кажется, совсем забывает обо мне. Но лишь на секунду. Она вновь переводит глаза на меня и возвращает свое внимание в нужное русло: — Что с Питом? — Пожимаю плечами. — Он какой-то странный, тебе не кажется? С ним одни проблемы. — Она заливается хохотом, я же в ответ лишь закатываю глаза. — Мне так не кажется, — мой бесцветный голос не производит на Мейсон никакого впечатления. Как улыбалась, так и продолжает улыбаться. — Пойдем со мной, — предлагает она. — Куда? Джоанна закатывает глаза и скрещивает руки на груди. Снова коротко оглядывает помещение вокруг: задерживает взгляд на белоснежной двери, за которой некоторое время назад скрылся Пит, проскальзывает вдоль стола, вдоль сложенных в стопку простыней. Она набирает полную грудь воздуха, а потом устремляет взгляд на меня. Вновь глядит, словно на самое глупое создание мира. — Ну, а ты как думаешь? — она опирается на левую ногу. — Искать Аспена. Его имя вылетает из нее легче легкого. Ни единый мускул на ее лице не дергается, стоит ей заговорить о том, кто мертв. О том, кого она любит, и кто в эту самую секунду лежит с мертвецки бледной кожей и замершим в груди сердцем. Будто до нее до сих пор не дошло, насколько серьезно все то, что ее окружает. — Я хочу подождать Пита. — Как хочешь. — Губы Джоанны вновь расплываются в широченной улыбке. И только во мне появляется желание улыбнуться ей в ответ, мысленно отдергиваю себя. Мейсон — не тот человек, которому следует отвечать на доброту. Ее хорошее настроение слишком быстро улетучивается для подобных любезностей. — Финник уже там, — зачем-то добавляет она и, кажется, уже не ждет моей реакции. Дополняет свои слова больше для себя, чем для меня. Джоанна стоит передо мной без единого слова. Скрестив руки на груди и уставившись в стену прямо перед собой. Ее взгляд непроницаем, а дыхание ровное, совсем не тревожное. Секунду спустя она начинает хмуриться, а губами безмолвно шептать что-то себе под нос. — Как хочешь, — повторяет она, пожимает плечами и спешит к выходу. Только одна дверь за ней закрывается, на пороге другой появляется Пит. Тут же поднимаюсь с места и шагаю в его сторону. Врачи за ним не следуют, они остаются все в той же палате. Мой взгляд натыкается на разбросанные по металлическому столу мотки бинтов. Доктора в своих халатах что-то говорят друг другу, перебиваю всех подряд и неустанно спорят между собой. Но они, как и их голоса, мгновенно пропадают из виду за широкой фигурой парня, а позже и за дверью. — Что они сказали? — не сдерживаю вопроса и позволяю тому сорваться с губ. — Что у меня быстрая регенерация. — На мой хмурый взгляд он лишь поджимает губы, а потом продолжает: — Врачи только что пытались оставить на моей руке несколько царапин, но они почти сразу же заживали. Дыхание перехватывает от этих слов. Только что услышанная информация гремит в ушах и заставляет глаза распахнуться от ужаса. — Что они делали? — возмущение охватывает меня с головой, и я не замечаю, как голос становится громче. — Они резали твои руки? — Нет, — протягивает он и открывает передо мной дверь. Выхожу в коридор, Пит — следом. — Ну, не совсем. Ничего страшного, Китнисс, правда. — Жду, когда он поравняется со мной. — Завтра-послезавтра они хотят еще что-то проверить. Вколют мне снотворное и узнают, насколько быстро заживают более глубокие раны. — Пит, — я хватаю его за руку. — Ты не обязан соглашаться на это. — Парень переводит взгляд на меня, и я слежу за тем, как его светлые брови сходятся на переносице. Сжимаю его пальцы сильнее. — Они собираются проводить на тебе испытания. Собираются смотреть, каков твой предел. — Нет, послушай, — его ладонь опускается на мое плечо, заставляя остановиться. Парень встает напротив меня, пристально вглядывается, всматривается в мои глаза. — Я понятия не имею, что происходит, и почему на мне все так быстро заживает. И мне интересно. Кто знает, возможно, это что-то смертельное. Лучше врачи узнают об этом сейчас. Стоит ему произнести слова о смерти, в груди у меня что-то болезненно сжимается. Тугой узел завязывается в животе, сдавливает легкие, и ком подступает к горлу. Резко выдыхаю. Но Пит взгляд так и не отводит. — Не говори так, — опускаю голову, смотрю в пол. — Ты уже умирал, я не хочу снова об этом думать. — Мой голос скатывается на шепот, становится совсем беззвучным. Окажись в коридоре кто-нибудь, он бы не услышал этих слов — слишком они уж тихие. И слезы вдруг подкатываются в глазам, дыхание начинается дрожать. Мне страшно. — Китнисс, — Пит зовет меня по имени, и я, сморгнув мелкие капельки, поднимаю на него взгляд. Он обнимает меня. Прижимает к своей груди как можно крепче, и я поддаюсь его рукам. — Не плачь, пожалуйста. Ничего со мной не случится. Никому не нужно снова меня умертвлять. Не для этого же оживляли. Киваю. Да, он прав. На тренировку Джоанна не приходит. Мы втроем: я, Пит и Дэниел — сперва бегаем, а после учимся пользоваться автоматом. Длится это невероятно долго. Инструктор неустанно твердит нам, что это может спасти не только наши жизни, но и жизни других. Женщина повторяет это вновь и вновь, снова и снова, пока не приходит Боггс и не отправляет нас на спарринг. Я встаю напротив все той же женщины и безуспешно силюсь увернуться от ее мощных ударов. Она раз за разом опрокидывает меня на лопатки, выбивая весь воздух из легких до последней капли. Я задыхаюсь каждый раз, стоит спине коснуться пола. Забываю, как правильно дышать, ежесекундно, когда оказываюсь прижатой к ледяным матам. Стон вырывается из меня, и тупая боль пронзает позвонки. Очередной проигрыш с моей стороны ни капли не злит тренера, лишь забавляет ее. Она улыбается мне, протягивает руку и помогает встать. Не пытаюсь воспользоваться столь удобным моментом и опрокинуть ее на землю. Лишь поднимаюсь на дрожащие от усталости ноги и бессильно отхожу вдаль. Смотрю на Пита. Парень уворачивается от удара Боггса, но мужчина мгновенно делает ему подсечку ногой. Пит валится на застеленный матами пол. Его тяжелое дыхание с шумом разносится по залу, отражается от бетонных стен и разлетается по всей площадке. — Сегодня хватит, — наконец произносит инструктор, и, к моему огромному облегчению, Боггс соглашается нас отпустить. За ужином Джоанна не появляется. Ее привычное место передо мной пустует. По левую руку от меня снова оказывается Пит, а напротив — Нильс и Дэниел. Парни неустанно о чем-то болтают, а мы с напарником сохраняем тишину, чуть касаясь друг друга плечами. Безучастно пережевываем не отличающуюся одну от другой пищу Тринадцатого и молча глотаем ее. Чувствую, как она наполняет мой желудок, как усталость потихоньку отступает и оставляет место хоть каким-то эмоциям. Спокойствию. — Надо найти Джоанну, — нагибаюсь к Питу. — Ее и на тренировке не было. Парень кивает, но на меня не смотрит. Уставившись в свою тарелку, водит ложкой по серебристому донышку. — Я ее в последний раз только за обедом видел. — Она приходила, когда тебя врачи забрали. Собиралась искать Аспена. — И где она собиралась искать его? — Понятья не имею, — пожимаю плечами и снова принимаюсь за еду. Тишина длится недолго. — Она звала меня с собой, я осталась ждать тебя. Думала, что тебя там надолго еще задержат, но ты вышел сразу же после того, как она ушла. Пит тихонько хмыкает. Снова безмолвие повисает вокруг. Воздух пропитывается им насквозь, охватывает уши, забирает слух. Продолжаю есть, бросая косые взгляды на сидящих жителей Тринадцатого вокруг. Все они так одинаковы. Как под копирку. Тихонько переговариваются, наклонившись друг к другу. И среди них почти нет детей. Лишь взрослые и старики. И только сейчас я понимаю, как непривычно находиться в обществе людей, среди которых такая тишина. Среди которых не существует смеха. На следующий день Джоанна так и не появляется. Я с опаской озираюсь по сторонам, силясь найти взглядом ее тонкий силуэт. Дохожу до ее отсека, но даже там не сталкиваюсь с ее ругательствами. Гробовая тишина следует за мной в течение долгих часов, безмолвной поступью крадется по пятам. И лишь недоумение остается при мне, никуда не девается, не исчезает. Следующим утром за завтраком ее опять нет, а когда Койн решает созвать к себе всех победителей, которых удалось спасти, Мэйсон решает выйти из тени и снова показаться людям. Она скромно, пусть и с опозданием, открывает дверь кабинета и бесшумно заходит. Я слежу за ней взглядом все то время, пока она волочится к свободному стулу. И сейчас мне особенно обидно, что место, приготовленное специально для нее, оказывается так далеко от меня. Не буду же я кричать ей с одного конца стола до другого, где она пропадала. — Мы смогли спасти остальных трибутов, — начинает Койн, забирая все мое внимание себе. — Это было непросто, заняло много нашего времени и кучу средств. — Ее взгляд пронзает меня. — Китнисс, я надеюсь, ты помнишь, что договор должен быть выполнен. — Голос президента повисает в воздухе. Она молчит, будто ждет подтверждения от меня. Но и мне тишину разрушить не удается. Тогда она со вздохом продолжает: — Хорошо, что ты не забыла об этом. — Что с трибутами? — не выдерживает Финник, и слова во мгновение слетают с его губ. — С Энни все в порядке. Она легко пришла в себя, никаких проблем не было. И, что самое странное, зрение ее было на месте. Хотя у Пита и Аспена, — Койн бросает взгляд на Джоанну, — оно отсутствовало некоторое время. — Сейчас-то он видит? — спрашивает Мэйсон. — Да, — служит ей ответом. — Как и у мистера Мелларка, у Аспена слегка повышенное давление, и раны его затягиваются с той же скоростью. Ни один из трибутов пока что не засыпает: ни Энни, ни Аспен, ни Вайресс. — То есть, проблема с давлением только у Аспена? — не умолкает Джоанна. — Только у него. Но в этом ничего страшного нет, мисс Мэйсон. На примере Пита вы уже могли заметить, что никакого вреда здоровью это не приносит. — Но все же с ним что-то не так. Если бы все было нормально, он был бы таким же, как и все обычные люди. — Но он не обычный, — встревает Плутарх. Он облокачивается о стол и сцепляет руки в замок. — Будь он обычным, сейчас бы лежал в гробу под землей, а не участвовал в сопротивлении. Дрожь пробегает по плечам и вниз вдоль позвоночника. Слова, только что пронзившие тишину, относятся не только к Аспену, но и к Питу. Только при мысли о том, как все могло обернуться, как все случилось бы, не окажись я снова на Арене, и не придумай эти правила Сноу, страх, столь явный и дикий, зарождается в груди ледяным пятном. Я так бы и сидела целыми днями дома, никуда не выходя и ни с кем не видясь. Я бы жила в собственном мире, выдуманном, но зато таком желанном. А ночью лезла бы на стены от ужаса. Кричала бы, рыдала от тоски. Лишь воспоминания о прошедшем годе заставляют вздрогнуть меня всем телом. Пит, будто почувствовав мою слабость, касается моей руки под столом. Сжимает пальцы своей теплой ладонью, и тогда все отступает: весь ужас, весь страх, вся паника, нагнанные картинами прошлого. Я улыбаюсь Питу, и он посылает мне ответную улыбку — слабую и сдержанную. Не ту счастливую, к которой я уже успела привязаться. Гораздо более тусклую. Улыбку, стертую Играми и революцией. Спустя время нас отпускают. Кто-то спешно, кто-то медленно — все направляются к выходу. Но только я замечаю удаляющуюся фигуру Джоанны, я мгновенно срываюсь с места и спешу за ней, намереваясь догнать. Девушка быстрыми шагами направляется в сторону своего отсека, и мы оказываемся рядом, лишь пройдя пару коридоров. — Где ты была все это время? Мейсон сбавляет шаг и оборачивается на меня. Позволяет мне поравняться с собой. — Я же говорила, что собиралась пойти к Аспену? — Киваю. — Койн не понравилось, что я попыталась пробраться к нему, вот и заперла в камере. Ошеломленно вслушиваюсь в ее слова. — И все? Только поэтому? — Нет, конечно, — усмехается Джоанна. — Я ей дала кучу поводов. Просто это — один из них. Должно же было у нее хоть когда-нибудь лопнуть терпение. Лопнуло, наконец. — А что с Аспеном? Ты добралась к нему все-таки? — Ага. Жду. Надеюсь, что Мейсон продолжит, но она молчит. Ее шаги гулко расходятся вдоль серых стен Тринадцатого, но голос ее так и не смеет продолжить начатый рассказ. Тогда я решаю продолжить свой расспрос: — И как он? — Кричал, — ее взгляд опускается в пол. — Он вопил так же, как Пит. Тогда, в столовой. — Она еле заметно вздрагивает, будто от холода. Осознание ударяет в мою голову. Джоанна была так зла на Койн во время собрания, потому что переживала за Аспена. Она видела, что творилось с Питом. Видела, как он мучился при ней. Но видеть в таких же муках того, кого любишь, гораздо сложнее. И я не виню ее за то, что сочувствие ее распространяется далеко не на всех. Мне не понять, через что она прошла. Мне не понять, что изменило ее так. — А когда он замолчал, ничего не вспомнил, — продолжает Мейсон. — Он забыл обо всем: о том, как кричал, о том, как пытался увернуться от врачей. О том, как звал меня, — она задерживает дыхание и будто пытается сдержать слезы. Я знаю, как ей тяжело. Как трудно принять тот факт, что помочь не сможешь, что сил на это просто нет. Знаю, как больно бросать того, кто молит о помощи лично тебя. — Знаешь, мне уже совсем не хочется посмеяться над этим. Теперь мне даже кажется, что я понимаю, что ты чувствовала, когда видела то же самое с Питом. Я же правда надеялась, что Аспен такого избежит. Думала, что с ним ничего подобного не случится, — голос ее скатывается на шепот, а потом замирает. Повисает в окружившем нас со всех сторон безмолвии. — С ним все будет хорошо, — искренность пропитывает мой голос. — Тот, кто страдает, рано или поздно обретает покой.