Белая тень

Удивившись, я чуть не давлюсь попавшей в рот едой. В недоумении смотрю на Пита, но вспоминаю, что ни единой эмоции по моему лицу он прочитать не в состоянии. И только мне хочется начать его расспрашивать по поводу всего произошедшего, как замечаю четверку, вошедшую в столовую. Пристально смотрю, как женщина, мужчина и двое парней несмело продвигаются вдоль длинный столов, сжимая в руках подносы. Взглядом самого старшего из братьев Пита скользит по столовой и натыкается на меня, а потом медленно оказывается прикованным к нему. К тому, кого увидеть живым уже точно не было надежды. Парень цепенеет, замирает на месте. В его глазах появляется что-то похожее на страх, панику и непонимание. Я будто вижу, как он задерживает дыхание, разглядывая исхудалые черты лица своего погибшего брата. Мне не остается ничего больше, кроме как махнуть ему рукой, чтобы тот привел свою семью за наш стол. Чувствую, как в груди появляется чувство предвкушения. Предвкушения чего-то очень теплого и приятного. Пит не знает, что уже через минуту услышит почти забытые голоса своих родных. И я уже представляю, как счастливая улыбка расплывается на его потрескавшихся губах. Тихий топот нескольких пар ног, шум приборов, и четверо садятся за наш стол. Отец Пита оказывается справа от своего сына, за ним опускается мать, слева от меня присаживается один из братьев, а напротив него — второй, плечом к плечу с невидящим напарником. Парни приветственно кивают мне, отец тоже, а вот миссис Мелларк решает игнорировать всех сидящих, замкнувшись в собственных мыслях. Я вижу, как напрягаются восстановленные мышцы на руках Пита. Синие вены проступают сквозь бледную кожу. Белая футболка, говорящая, что парень все еще находится под присмотром врачей, мешком висит на его широких плечах, а сальные волосы непослушными прядями падают на лоб. Мысленно сравниваю сидящих рядом братьев: самого младшего и самого старшего. Их лица похожи, даже очень. Чего нельзя сказать о среднем брате — о том, который сидит по мою левую руку. Он больше похож на мать. Пит — почти точная копия отца — выглядит старше своих лет, гораздо старше. И, только взглянув на этих троих, его с легкостью можно было бы назвать наиболее взрослым, сильнее всех познавшим горечь самостоятельной жизни. Улыбающиеся братья не подавляют свою радость, чего нельзя сказать о матери, чуть ли не вжавшей голову в плечи. Двое парней будто светятся от счастья, будто источают рвущийся наружу свет. Но их улыбки меркнут, когда сквозь повисшую тишину звучат спокойные слова: — Кто-то пришел? — хмурится Пит. Вся его семья тут же переводит заинтересованные взгляды на него, и Джоанна не может снова удержаться от смеха. — Ага, никогда не угадаешь, кто, — хохочет девушка. Парень вскидывает брови и позволяет себе улыбнуться. Он беспомощно водит по тарелке вилкой, и тогда я снова сжимаю его запястье и направляю его в нужную сторону. — Спасибо, — благодарит он меня, и, когда я отнимаю от него свою ладонь, понимаю, что рука Пита дрожала. И продолжает дрожать сейчас. — Он нас не видит? — первым из четверых не выдерживает средний и братьев. Стыдливо признаю в мыслях, что не знаю имен родных Пита. — Неа, — нагибается через меня Джоанна, чтобы увидеть говорящего. — Ослеп наш красавчик. Вилка мистера Мелларка со звоном падает на пол, а глаза Пита округляются от удивления. Его взгляд направляется в сторону услышанного голоса, но смотрит мимо. Удивление, смятение и недоверие. Эмоции пронзают его за долю секунды. — Нильс? — Ага. Привет, Пит, — улыбается тот. Уже в следующую секунду старший брат пихает младшего в бок, заставляя улыбку второго расползтись от уха до уха. — Дэниел, — догадывается напарник. — Мы скучали по тебе, — хлопает тот его по спине. Все это непонимание, смущение и даже страх вмиг испаряются, и я с довольной улыбкой смотрю, как братья приветствуют Пита. Они весело обмениваются короткими фразами, смешками и даже шутками. Но двое оставшихся из его семьи продолжают молчать, так и не смея вмешаться в потеплевший разговор братьев. — А где родители? — не выдерживает Пит. — С ними все в порядке? — Все с ними нормально. Да, пап? — голос Дэниела пропитан насмешкой. — Да, Пит, мы тут, — кивает мистер Мелларк в ответ и касается плеча сына, чуть похлопав по нему. И когда парень уже хочет что-то сказать в ответ, он вдруг замирает, и лишь руки продолжают дрожать. Его тело цепенеет, напрягается, а и без того бледное лицо становится совсем светлым. Он вдруг наклоняется вперед, будто сжимается от пронзившей боли, и я тут же понимаю, что сейчас произойдет то же, что и в прошлый раз. — Что такое? — не понимает Джоанна, замерев с вилкой у рта. — Позовите врачей, — тут же командую я и бросаюсь к Питу. Дэниел с Нильсом мгновенно кидаются к двери столовой, чтобы найти хоть кого-то, кто окажется в состоянии помочь. Я подлетаю к напарнику, кладу руку на его спину и прошу посмотреть на меня. Но он будто не слышит. Пит резко отодвигается на стуле от стола и пытается подняться с него, а уже в следующую секунду его ноги подкашиваются, и тот падает на колени, ударяясь ими о холодный пол, что-то протяжно простонав. Мистер Мелларк в испуге присаживается около сына, пытается докричаться до него. А тот лишь глухо скулит, сгорбившись над ровной гладью. Его дыхание учащается, и я чувствую, как сильно начинает биться его сердце. Жилка на шее ритмично пульсирует, дрожь превращается в конвульсии, распространяясь от рук по всему телу. Стон, еще один, еще… А потом, словно ножом, по столовой прокатывается его отчаянный вопль. Парень падает на бок, и его спина выгибается, вырывая из горла громкие крики. Лишь спустя время четверо или пятеро врачей появляются, будто из ниоткуда, отбрасывают мои руки от Пита, и я в недоумении хочу уже броситься обратно к нему, как вдруг меня ловят ладони Дэниела. И я уже не вырываюсь. — Что происходит? — наклоняется он ко мне. Ощущаю дрожь в его голосе, слышу, как его дыхание в испуге ускоряется. Молчу, не отвечаю, ведь сама не знаю, что могу сказать — ответа на его вопрос у меня попросту нет. Нам всем остается лишь гадать, что за странности преследуют Пита с момента его пробуждения. Он не спит, он не видит, он чувствует ту боль, о которой тут же забывает. Его память будто отключается в такие минуты, будто его мозг перестает записывать этот ужас. Еще один вопль. Он режет мой слух, раздирает в клочья нервы и заставляет буквально подорваться на месте от дикого, всепоглощающего страха. Не церемонясь, врачи связывают руки и ноги Пита, вкалывают снотворное, но то не действует, а конвульсии парня так и не утихают. С замиранием сердца слежу за тем, как на его бледных щеках появляются мутные дорожки слез. Они тянутся вниз по вискам и теряются у светлых корней волос. Крик обрывается, на его место приходит шумное дыхание. Воздух со свистом проваливается в легкие Пита, а потом грузно вылетает наружу. И стоны. Дикие, отчаянные, доверху наполненные болью. Мир будто замирает. Все вокруг останавливается, и я бросаю взгляд на мать Пита. Она даже не смотрит в сторону сына. Безучастно глядит куда-то перед собой и кажется совсем равнодушной ко всему происходящему. Но губы ее дрожат. И руки тоже. Они почти сотрясаются, и я очень хорошо знаю это чувство. Эта же трясучка охватывает и мое тело, когда слезы с такой силой норовят вырваться наружу, а я не позволяю. Держу их внутри себя под сотней замков. И она держит. Пит плачет, он скулит, и я лишь, зажав ладонью рот, надеюсь не закричать от страха. Я бегу рядом, когда на белоснежных носилках его отправляют в больничную палату. Спешу, пытаясь не упасть от напавшего бессилия. И врачи, кажется, несутся так быстро, что я еле поспеваю за их шагом. Перед глазами стоит туман, в ушах — звон. Мысли охвачены бледной пеленой. В непонимании слежу за тем, как Пита запирают от меня, а потом я встаю напротив окна, ведущего в охваченное светом помещение. Ладони касаются стекла, скользят по нему, чуть ли не царапают. Все прекращается уже спустя пару минут. Пит закрывает глаза и будто проваливается в сон. Но потом веки вновь поднимаются, и невидящий взгляд скользит по однотонным стенам и потолку. Его губы шевелятся — он что-то говорит врачам, а те отвечают ему. Мне не слышно. Замечаю рядом с собой Дэниела. Перевожу на него взгляд и натыкаюсь на наполненные диким ужасом глаза. Парень с нескрываемым страхом глядит на своего брата, не смея издать и звука. Ему страшно не меньше, чем мне. Проходит час, а, может, и больше, меня к Питу не пускают. Злюсь. Злюсь, но ухожу. Не знаю, что движет мной, когда ноги спешат в сторону столовой. Если миссис Мелларк все еще там, я не стану сдерживать свой гнев. Я накричу на нее, наору за безучастность. Меня раздражает ее безразличие. Бесит тот факт, что даже в такой трудный для ее сына момент она оказалась в стороне. А когда я вижу ее за все тем же столом, моя злость уходит на убыль. На мгновение я замираю в дверях, когда вижу ее трясущиеся плечи. — Вы ни слова ему не сказали, — делаю первый шаг к ней, выходя из оцепенения. Миссис Мелларк в испуге вздрагивает и оборачивается. Но, заметив меня, ее взгляд тут же окрашивается в безразличие, а сама женщина вновь становится ко мне спиной. Она больше не дрожит. Снова злость. Я подлетаю к ней и, схватив за плечо, заставляю посмотреть на меня. — Вы не видели его больше года! Откуда в вас такая черствость?! — слова ядом слетают с моих губ, и я успеваю заметить во взгляде женщины сожаление, прежде чем в них появляется непробиваемая стена презрения. — Ты не имеешь права так говорить со мной, — голос ее тих, но невероятно зол. — Ты понятия не имеешь, что я чувствую. — По вашим поступкам и без того понятно. Ваш сын кричал от боли при вас же, но вы не посмели даже глянуть на него. Вы как сидели, так и продолжили: как будто вам нет до этого дела, будто эта ситуация привычна для вас. Миссис Мелларк резко скидывает со своего плеча мою руку и быстро поднимается на ноги. Ее глаза оказываются выше моих, они пылают яростью, надеясь выжечь все мое нутро. И я ощущаю, как горечь моих же слов скапливается на языке. И меня уже не остановить. — Неужели вам настолько плевать на Пита, что вы готовы смотреть на его мучения? Неужели вы совсем не чувствуете сострадания к нему? Вы сказали, что я не имею ни малейшего понятия о ваших чувствах, но и вы представить себе не можете, сколько боли на него свалилось. Он страдал на Аренах, а теперь страдает здесь. Ему пришлось пройти намного больше, чем вам. И вы смеете утверждать, что это я ничего не понимаю в том, что вы чувствуете?! — я на мгновение замолкаю, вбирая в легкие воздух. — Я была бы рада, если бы он ненавидел вас так же сильно, как я. И очень жаль, что он вас так любит. Я надеюсь увидеть в ее глазах слезы, хоть капельку человечности. Но там нет ничего. Совершенно. Лишь глухая пустота. Ей плевать на все точно так же, как и десять минут назад. Окажись Пит на моем месте, он бы добился желаемого. Он бы заставил ее страдать лишь парой слов. Мне обидно за то, что я не смогла образумить ее; за то, что она так и осталась безразлична к своему сыну. Часами позже, когда меня, шатающуюся по коридорам, снова находит Джоанна, у меня уже совсем нет сил ответить на ее колкости и неуместные шутки. — Забудь про нее, — в конечном счете, бормочет она. — Ей слишком по хрен на всех. Подумаешь, сынок корчится от боли на полу. Есть же еще два, с ними-то все нормально. Именно сейчас ее слова кажутся мне обидными. Не такими, как раньше. Тогда я злилась на оскорбления, а сейчас из-за того, что слова Мейсон — это чистейшая правда. Ей действительно плевать. Слезы поневоле скапливаются в глазах, и я замедляю шаг, а Джоанна — следом за мной. — Эй, — она в недоумении глядит на меня. — Я же пошутила. Какой дебил будет так думать? Не подавляю усмешку, позволяю ей на секунду появиться на лице. Жуткая усталость наваливается на меня, а тошнота от всего происходящего надавливает сверху. Количество бед кажется непосильной ношей для меня. Проблемы будто нарочно сгущаются вокруг, будто с явным намерением подавить во мне все жалкие остатки прогнившей жизни. Я чувствую, как эта самая усталость грубо подминает меня под себя, как она охватывает все мое тело, а потом пробирается вовнутрь и радостно топчет израненную душу. Ее тихий шепот на ухо: умри, умри, умри… Такой гадкий, мерзкий и нахальный. Оказавшись в кровати, я не сплю. Жду, когда глаза сами захлопнутся от сухости, и продолжаю глядеть в черноту перед собой. Лампы не включены. Будто назло. И я вздрагиваю от каждого звука, а потом долгими минутами напоминаю себе, что это всего лишь Прим шуршит одеялом. Или мама. Никаких монстров, ни единого переродка и уж тем более трибута с ножом. Но они всегда преследуют меня там, где я остаюсь одна. Они преследуют меня везде.