Полюбить я посмела Бога

Был ли кто-нибудь, кем хотелось так обладать Или отболеть? Вера Полозкова

Если бы ваша покорная слуга, как и полагается всем чинным аристократкам, начала вести личный дневник, то запись на первой странице непременно гласила бы: «Жизнь наконец–то налаживается». Во всяком случае, настолько, насколько это вообще возможно в сложившейся ситуации. С момента последнего разговора с леди Галадриэль минула неделя, которая почему–то ощущалась, словно прожитая маленькая жизнь. Время в Лотлориэне шло иначе, чем я привыкла: оно растягивалось, будто приторная медовая патока, горячо любимое лакомство тети Эллисон. Большую часть дня мне было нечем себя занять. Изящные эльфийские дома, что раскинулись роскошным жемчужным ожерельем среди золотой листвы, назывались флэтами. А сами серебристые великаны, касающиеся царственными кронами небесного свода, носили имя мэллорны. Преинтереснейшее пополнение словарного запаса. С тоской вспоминаю неприступные дебри ненавистной латыни, четко осознавая, что изучение мелодичного местного языка задача и вовсе непосильная для обделенной талантом лингвиста леди. Даже если бы учитель оказался куда более терпеливым и одаренным в сфере преподавания, чем мистер Найтингейл. Странно, но даже вызывавшая ранее клокочущую волну негодования мысль об этом жестком холодном человеке сейчас заставляет чувствовать приступ щемящей тоски по дому. Моя родная старушка Британия, в любое время года кутающаяся в плотную шаль из тумана, как ты там? И пусть место, в котором неудачливой путешественнице выпала честь оказаться, превосходит красой даже самые смелые фантазии, сердце невыносимо скучает по непритязательной прелести серого парка, скромно раскинувшего свои ветви близ семейного имения. Властительница Лориэна проявила в отношении меня невероятную щедрость, с легкой руки даровав собственный маленький флэт, а Трандуилу — теплое место в конюшне. Ее доброта и внимание заставляли чувствовать столь невероятное счастье, что, казалось, я вот–вот взлечу к облакам, словно яркий воздушный шар. На мой резонный вопрос, как же мне удастся отплатить за столь значительное участие в судьбе ничем не примечательного человека, леди Галадриэль отвечает улыбкой, достойной кисти да Винчи, и просьбой подарить ей песню, когда израненное сердце вновь будет наполнено музыкой. И как только она узнала? Рядом с Властительницей Лориэна постоянно находишься в моменте святого откровения, как когда первые ноты блестящей арии Вавилова–Каччини достигают твоего напряженного слуха. Время и пространство растворяются в ангельском хоре чистых голосов, молитвенно выводящем Ave Maria. Как бесценный дар недоступному небу от простых жителей земли. Если бы только мои скромные способности позволяли дотянуть до божественного уровня этого прекрасного произведения, я бы обязательно выразила волшебной музыкой то, что вижу в светлом образе леди Галадриэль. Доказательство существования сил в разы выше и чище нас. Меньшего она не заслуживает. Печальные подруги–розы рискнули показать свои виноватые алые бутоны в новом жилище сразу после того, как процесс создания долгожданного уюта закипел вовсю. Ведомая яростью и обидой, я так хотела изгнать позорное напоминание о предательстве некогда дорогого друга, но, глядя на изумрудную прелесть восковых побегов, так искренне ожидающих прощения и ласки, сдалась. В конце концов, разве могут они оказать влияние на волю того, кому исправно служат? Я любила их, как бы сильно не пыталась доказать себе и окружающим обратное. Несмотря на то, что удача, позволяющая завести новые знакомства, пока что обходила юную аристократку стороной, я чувствовала себя вполне счастливой. Дни проходили в ленивых прогулках верхом по лесным угодьям неописуемой красоты. Часто я торопилась выехать ранним утром, пока густые клубы пепельного тумана не успевали истаять под холодными лучами бледного осеннего солнца. Это время суток напоминало мне о доме, и на короткое мгновение в душе воцарялся столь позабытый мир. Здешние деревья были куда мудрее своих лихолесских собратьев и не пытались тревожить путников бесконечной болтовней, пусть и ведали о манящей возможности быть услышанными. Временами мне почти удавалось убедить себя в том, что лес — это всего лишь лес. А потом пришли сны. И вот тут–то я, к собственному ужасу, окончательно осознала тонкость той грани, после которой переносить следующий визит к психотерапевту приравнивается к сущему безумию. В воздухе настолько душно пахнет мертвыми розами, что в носу начинает противно щекотать. Они повсюду. Вазы с неживыми цветами всех мыслимых и немыслимых оттенков: бутоны, словно сбрызнутые яркой кровью, и те, что копируют бледный румянец белокожей светской леди, распространяют по маленькому помещению свой приторный аромат увядания. Гримерка больше напоминает склеп. Гримерка?! Бросаю короткий взгляд в темное зеркало над столиком, где солдатскими рядами выстроились всевозможные женские склянки со странной косметикой и терпкими духами. Отражение напряженно уставилось в ответ. Понятно. Тугих темных кудрей настолько много, что по–настоящему удивительно, как шея обладательницы сей роскоши еще не переломилась от тяжести убранства. Моя шея. Фривольный ночной костюмчик с извечными белыми чулками не дает более заблуждаться: подсознание явно решило подсунуть в меню сновидений мюзикл сэра Ллойда Уэббера. Что ж, я всей душой люблю «Призрака Оперы», поэтому даже чрезмерная реалистичность дремы ни капли не помешает удовольствию от встречи с Эриком. По скромному мнению вашей покорной слуги, импозантность Джеральда Батлера вполне способна заставить хрупкие женские сердца трепетать от восторга, а мое в ряды исключений явно не попадало. В конце концов, некоторое время назад я была самой обычной среднестатистической школьницей, а посему — экранизация 2004 года была засмотрена обитательницами нашего общежития до дыр. Нацепив на коварную физиономию выражение святейшей из невинностей, я принялась ждать. Что ж, таинственный Фантом, сейчас ваш Ангел Музыки изволит петь. Поехали. Поражающий своей глубиной мужской голос взрывается нестерпимой яростью, высказывая прекрасной госпоже Кристине все, что он смеет думать о «глупом мальчишке» виконте де Шаньи. К черту Рауля, Эрик, я ваша навеки. Несмотря на то, что бархатное звучание роскошного тембра кажется знакомым, готова поклясться честью нашей семьи, принадлежит он совсем не Батлеру. Все страньше и страньше. Обводя оленьими глазами темное пространство гримерки, я с трудом сохраняю образ наивной девицы и возвещаю о горячей готовности внимать своему дорогому Ангелу. Мой разум разыгрывает знакомую сцену, как по нотам, ровно до того злополучного момента, когда Призрак решает явить свой загадочный лик с обратной стороны огромного антикварного зеркала. «Твою мать!», — в голове совершенно недостойнейшим воспитанной дамы образом одно за другим податливо всплывают грязные ругательства. Это точно не Батлер. За обманчивой хрупкостью зеркальной поверхности стоит его эльфийское Великолепие, Владыка всея Лихолесья, а по совместительству — господин Самая Роскошная Шевелюра Во Всех Существующих Мирах. Правую половину августейшего лица закрывает классическая белая полумаска. Он протягивает затянутую в кожаную перчатку длинную ладонь в мою сторону, явно ожидая, что прекрасная Кристина сочтет за честь ее принять. В момент, когда белые пальцы едва ощутимо касаются уверенной мужской руки, я чувствую ледяную испарину, прозрачными бисеринками выступающую на лбу. Дыхание перехватывает, словно кто–то очень сильный ударил меня кулаком прямо в солнечное сплетение. Волосы на затылке словно оживают, по позвоночнику бегут сотни мурашек, а низ живота скручивает так нещадно, что в манящей темноте потайного коридора становится невыносимо жарко. Никогда в жизни я не испытывала столь яркого ощущения от прикосновения к человеку. Даже смертельный удар молнии показался бы мне в данный момент куда менее удивительным явлением. Играть Кристину больше нет никакого смысла, потому что, совершенно очарованная сказочностью момента, я точно по сценарию покорно бреду вслед за Призраком, не ощущая под ногами твердой поверхности. Это похоже на липкое наваждение, которое, при всем горячем желании, я бы не стала срывать. Окутанная мороком сна, я изящно сажусь в покачивающуюся на зеленых волнах подводного озера лодку. Наблюдаю за Фантомом глазами несчастного кролика, завороженного смертельной красотой королевского питона. И вот, когда один из самых прекрасных моментов горячо любимого фильма готов был воплотиться в жизнь, «Эрик» резко разворачивается ко мне лицом и гневно выплевывает: — Ангел Музыки? Или, скорее, гнусная воровка? Зрачки в ярких радужках короля неестественно сужаются от плохо контролируемой ненависти. Инстинктивно облокачиваюсь на край лодки и в следующую долю секунды чувствую, как хрупкая конструкция начинает предательски переворачиваться. Я задыхаюсь. Кажется, что ночная рубашка влипла не просто в раскаленную спину, но в мелкие виноградины позвонков. Не открывая зудящих глаз, прислушиваюсь к плывущей окружающей действительности, которая, к моему великому счастью, отвечает лишь непроницаемой гробовой тишиной. Карас Галадон погружен в приторную негу спокойных сновидений. Но кто–то ведь должен выделяться? Руки лихорадочно стискивают мягкую ткань тонкой простыни. Она вся мокрая от пота. Пытаюсь дышать размеренно, несмотря на то, что сердце все же рискнуло покинуть надежное убежище из ребер и бешено колотилось где–то в районе горла. Пытаюсь проглотить его обратно. Я никогда не посмею озвучить причину, по которой незваный гость поспешил так нагло вторгнуться в неприкасаемое пространство моих снов. Въелся в само сознание и живет внутри черепной коробки, подпитываясь нежеланными эмоциями, от которых так отчаянно пытаешься спастись. В ту ночь я больше не видела снов. И приняла этот знак за благословение. Отголосок раскаленного узла в районе желудка преследовал меня на протяжении нескольких дней. И чем отчаяннее я пыталась натянуть на бледное лицо маску скучающего равнодушия, тем более загадочная улыбка цвела на розовых губах Владычицы Лориэна. Белоснежный конь яростной стрелой несется по пробуждающемуся от цепких объятий ночи лесу, разрезая крупной грудью влажные клубы тумана. Сегодня спокойный сон снова решил обойти меня стороной. Предательское ощущение, что от происходящего все–таки удастся сбежать чрезвычайно обманчиво. И все же ежедневные утренние прогулки, где раз за разом я пытаюсь обогнать пылающий яркими красками рассвет, помогают прочистить голову хотя бы на некоторое время. Раскрасневшаяся от бьющего в лицо ветра, но довольная результатом выездки, я отпускаю длинные поводья, позволяя верному скакуну идти медленным шагом. Хватит на сегодня гонок. Уже на подъезде к эльфийскому городу замечаю восхищенный взгляд рыжеволосого мальчишки, который, по всей видимости, тоже разделяет мою страсть к утренним прогулкам. По человеческим меркам он выглядит лет на десять. Влюбленный взгляд ребенка прикован к моему Трандуилу. — Привет, — я лучезарно улыбаюсь, очарованная искренним восторгом, так явно скользящим по лицу незнакомого мальчика. — Доброе утро, госпожа, — он смущенно улыбается в ответ, по–прежнему не спуская с прекрасного животного лисьих глаз. Они блестяще копируют изумрудно–зеленый оттенок густых крон Леса, но я тут же мысленно одергиваю себя за это сравнение. Одним отточенным движением изящно спешиваюсь и подхожу к незнакомому ребенку ближе. Что–то удивительно искреннее и невероятно знакомое приковывает к нему мой интерес. Быть может, тот факт, что в его восхищении я вижу отражение собственного восторга, когда речь заходит о светлых венценосных существах. — Я никогда не видел более красивого коня, госпожа! — щеки мальчишки заалели от смущения. — Хочешь прокатиться? — улыбаюсь еще шире, краем уха слыша, как недовольно всхрапывает Трандуил. Вот уж действительно: «Как вы яхту назовете, так она и поплывет». Характер у моего белоснежного любимца под стать его тезке. Сердце пропускает удар. — А можно? — детскому счастью нет предела. — Вы очень–очень добрая! Под моим строгим взглядом своенравный жеребец почти не рискует выказывать явного неудовольствия от смены наездника, лишь нервно прядет ушами и нетерпеливо бьет копытом. — Ты только держись крепче, он очень быстрый. Мальчик сияет подобно майскому солнцу, и я полностью разделяю его радость, будучи невероятно счастливой уже от простой мысли, что сумела подарить кому–то хорошее настроение. — Пожалуйста, веди себя сносно, — нежно провожу рукой по платиновой гриве дорогого друга. — Ради меня. Жеребец берет с места мягче, чем я могла бы ожидать, и под восторженные возгласы мальчишки они уносятся в окутанный сизым покрывалом тумана лес. Быть может, в Лотлориэне я все же сумею отыскать настоящий дом, о котором всегда так горячо мечтала. Леди Галадриэль права в одном: эти земли обладают изумительным целительным свойством для сердец тех, кто практически потерял веру. Я слышу тихие перешептывания мудрых деревьев, дивные трели пробудившихся птиц и убаюкивающую мелодию ласкового осеннего ветра. И впервые за долгое время во мне по–настоящему ничего не болит.